Неточные совпадения
— Да
как же, матушка! Раз, что жар, а другое дело, последняя станция до губерни-то. Близко, близко, а ведь сорок верст еще. Спознишься выехать, будет
ни два
ни полтора. Завтра, вон, люди говорят, Петров день; добрые люди к вечерням пойдут; Агнии Николаевне и сустреть вас некогда будет.
Глаз ее теперь нельзя видеть, потому что они закрыты длинными ресницами, но в институте, из которого она возвращается к домашним ларам, всегда говорили, что
ни у кого нет таких прелестных глаз,
как у Лизы Бахаревой.
—
Как тебе сказать, мой друг?
Ни да
ни нет тебе не отвечу. То, слышу, бранятся, жалуются друг на друга, то мирятся. Ничего не разберу. Второй год замужем, а комедий настроила столько, что другая в двадцать лет не успеет.
— Этой науки, кажется, не ты одна не знаешь. По-моему, жить надо
как живется; меньше говорить, да больше делать, и еще больше думать; не быть эгоисткой, не выкраивать из всего только одно свое положение, не обращая внимания на обрезки, да, главное дело, не лгать
ни себе,
ни людям. Первое дело не лгать. Людям ложь вредна, а себе еще вреднее. Станешь лгать себе, так всех обманешь и сама обманешься.
— Нет, милая, это значит
ни более
ни менее
как признавать необходимость в семье одного авторитета.
Как я
ни старалась маменьке угождать, все уж не могла ей угодить: противна я ей уж очень стала.
Деревенский человек,
как бы
ни мала была степень его созерцательности,
как бы
ни велики были гнетущие его нужды и заботы, всегда чуток к тому, что происходит в природе.
Гловацкая отгадала отцовский голос, вскрикнула, бросилась к этой фигуре и, охватив своими античными руками худую шею отца, плакала на его груди теми слезами, которым, по сказанию нашего народа, ангелы божии радуются на небесах. И
ни Помада,
ни Лиза, безотчетно остановившиеся в молчании при этой сцене, не заметили,
как к ним колтыхал ускоренным, но не скорым шагом Бахарев. Он не мог
ни слова произнесть от удушья и, не добежав пяти шагов до дочери, сделал над собой отчаянное усилие. Он как-то прохрипел...
Кого бы вы
ни спросили о Помаде,
какой он человек? — стар и мал ответит только: «так, из поляков», и словно в этом «из поляков» высказывалось категорическое обвинение Помады в таком проступке, после которого о нем уж и говорить не стоило.
Но
как бы там
ни было, а только Помаду в меревском дворе так,
ни за что
ни про что, а никто не любил. До такой степени не любили его, что, когда он, протащившись мокрый по двору, простонал у двери: «отворите, бога ради, скорее», столяр Алексей, слышавший этот стон с первого раза, заставил его простонать еще десять раз, прежде чем протянул с примостка руку и отсунул клямку.
Толчется пернатый сластолюбец во все стороны, и глаза его не докладывают ему
ни о
какой опасности.
— Конечно, конечно, не все, только я так говорю… Знаешь, — старческая слабость: все
как ты
ни гонись, а всё старые-то симпатии,
как старые ноги, сзади волокутся. Впрочем, я не спорщик. Вот моя молодая команда, так те горячо заварены, а впрочем, ладим, и отлично ладим.
Народ говорит, что и у воробья, и у того есть амбиция, а человек,
какой бы он
ни был, если только мало-мальски самостоятелен, все-таки не хочет быть поставлен ниже всех.
Оба они на вид имели не более
как лет по тридцати, оба были одеты просто. Зарницын был невысок ростом, с розовыми щеками и живыми черными глазами. Он смотрел немножко денди. Вязмитинов, напротив, был очень стройный молодой человек с бледным, несколько задумчивым лицом и очень скромным симпатичным взглядом. В нем не было
ни тени дендизма. Вся его особа дышала простотой, натуральностью и сдержанностью.
Нет, господа, уж
как там
ни храбрись, а пора сознаваться, что отстаю, отстаю от ваших-то понятий.
Бывало, что
ни читаешь, все это находишь так в порядке вещей и сам понимаешь, и с другим станешь говорить, и другой одинаково понимает, а теперь иной раз читаешь этакую там статейку или практическую заметку
какую и чувствуешь и сознаешь, что давно бы должна быть такая заметка, а как-то, бог его знает…
Вы обратите на него внимание, Лизавета Егоровна, — это дорогой экземпляр, скоро таких уж
ни за
какие деньги нельзя будет видеть.
— Чего? да разве ты не во всех в них влюблен?
Как есть во всех. Такой уж ты, брат, сердечкин, и я тебя не осуждаю. Тебе хочется любить, ты вот распяться бы хотел за женщину, а никак это у тебя не выходит. Никто
ни твоей любви,
ни твоих жертв не принимает, вот ты и ищешь все своих идеалов.
Какое тут, черт, уважение. Разве, уважая Лизу Бахареву, можно уважать Зинку, или уважая поповну, рядом с ней можно уважать Гловацкую?
«Фу,
как тут скверно! — подумал Помада, пожимаясь от холода. —
Ни следа жизни нет. Это хуже могилы».
К концу этой короткой речи все лицо Лизы выражало одно живое страдание и, взглянув в глаза этому страданию, Помада, не говоря
ни слова, выскочил и побежал в свою конуру, едва ли не так шибко,
как он бежал навстречу институткам.
Эта эпоха возрождения с людьми, не получившими в наследие
ни одного гроша, не взявшими в напутствие
ни одного доброго завета, поистине должна считаться одною из великих, поэтических эпох нашей истории. Что влекло этих сепаратистов,
как не чувство добра и справедливости? Кто вел их? Кто хоть на время подавил в них дух обуявшего нацию себялюбия, двоедушия и продажности?
Они не стремились окреститься во имя
какой бы то
ни было теории, а просто, наивно и честно желали добра и горели нетерпением всячески ему содействовать.
Доктор пойдет в город, и куда бы он
ни шел, все ему смотрительский дом на дороге выйдет. Забежит на минутку, все, говорит, некогда, все торопится, да и просидит битый час против работающей Женни, рассказывая ей,
как многим худо живется на белом свете и
как им могло бы житься совсем иначе, гораздо лучше, гораздо свободнее.
Он рассказывал,
как дворяне сговаривались забаллотировать предводителя, и вдруг все единогласно его выбрали снова, посадили на кресла, подняли, понесли по зале и, остановясь перед этой дурой, предводительшей, которая сидела на хорах,
ни с того
ни с сего там что-то заорали, ура, или рады стараться.
—
Какая тут ловкость, моя красавица! — отвечала, сердясь, старуха, — ничего нет,
ни моталки, ничего, ничего. Заехали в вир-болото, да и куликуем.
— Ну
как не надо! Очень надобность большая, — к спеху ведь. Не все еще переглодала. Еще поищи по углам; не завалилась ли еще где
какая…
Ни дать
ни взять фараонская мышь, — что
ни попадет — все сгложет.
Кружок своих близких людей она тоже понимала. Зарницын ей представлялся добрым, простодушным парнем, с которым можно легко жить в добрых отношениях, но она его находила немножко фразером, немножко лгуном, немножко человеком смешным и до крайности флюгерным. Он ей
ни разу не приснился ночью, и она никогда не подумала,
какое впечатление он произвел бы на нее, сидя с нею tête-а-tête [Наедине (франц.).] за ее утренним чаем.
Вязмитинова она очень уважала и не видела в нем
ни одной слабости,
ни одного порока. В ее глазах это был человек,
каким, по ее мнению, следовало быть человеку.
Как она их увидала,
ни одной секунды не думала.
Они надоедят всем; поверьте, придет время, когда они всем надоедят, и
как бы теоретики
ни украшали свои кровати, люди от них бегать станут.
Какие этой порой бывают ночи прелестные, нельзя рассказать тому, кто не видал их или, видевши, не чувствовал крепкого, могучего и обаятельного их влияния. В эти ночи, когда под ногою хрустит беленькая слюда, раскинутая по черным талинам, нельзя размышлять
ни о грозном часе последнего расчета с жизнью,
ни о ловком обходе подводных камней моря житейского. Даже сама досужая старушка-нужда забывается легким сном, и не слышно ее ворчливых соображений насчет завтрашнего дня.
Лиза все сидела,
как истукан. Можно было поручиться, что она не видала
ни одного предмета, бывшего перед ее глазами, и если бы судорожное подергиванье бровей по временам не нарушало мертвой неподвижности ее безжизненно бледного лица, то можно было бы подумать, что ее хватил столбняк или она так застыла.
Ревизор не пришел
ни к
какой определенной догадке, потому что он не надевал мундира со дня своего выезда из университетского города и в день своего отъезда таскался в этом мундире по самым различным местам.
— В самом деле, я как-то ничего не замечал, — начал он,
как бы разговаривая сам с собою. — Я видел только себя, и
ни до кого остальных мне не было дела.
Дарью Афанасьевну очень огорчала такая каторжная жизнь мужа. Она часто любила помечтать,
как бы им выбиться из этой проклятой должности, а сам Нечай даже
ни о чем не мечтал. Он вез
как ломовая лошадь, которая, шатаясь и дрожа, вытягивает воз из одного весеннего зажора, для того чтобы попасть с ним в другой, потому что свернуть в сторону некуда.
Начальство она ненавидела искони: всех начальствующих лиц,
какого бы они сана и возраста
ни были, называла почему-то «Моркобрунами» и готова была всегда устроить им какую-нибудь пакость.
И хозяйка, и жилец были в духе и вели оживленную беседу. Давыдовская повторяла свой любимый рассказ,
как один важный московский генерал приезжал к ней несколько раз в гости и по три графина холодной воды выпивал, да так
ни с чем и отошел.
Ульрих Райнер был теперь гораздо старше, чем при рождении первого ребенка, и не сумасшествовал. Ребенка при св. крещении назвали Васильем. Отец звал его Вильгельм-Роберт. Мать, лаская дитя у своей груди, звала его Васей, а прислуга Вильгельмом Ивановичем, так
как Ульрих Райнер в России именовался, для простоты речи, Иваном Ивановичем. Вскоре после похорон первого сына, в декабре 1825 года, Ульрих Райнер решительно объявил, что он
ни за что не останется в России и совсем переселится в Швейцарию.
Она пользовалась первыми проявлениями умственных способностей ребенка, — старалась выучить его молиться по-русски богу, спешила выучить его читать и писать по-русски и никогда не говорила с ним
ни на
каком другом языке.
Изредка только по этому простору сидят убогие деревеньки, в которых живут люди, не знакомые почти
ни с
какими удобствами жизни; еще реже видны бедные церкви, куда народ вносит свое горе, свою радость.
Революционные парижские кружки тоже не нравились Райнеру. Еще он мог симпатизировать федеративным стремлениям чехов, но участие католического духовенства и аристократии в делах польской национальности отворачивало его от этих дел. Брошенные отцом семена презрения к папизму крепко разрослись в молодом Райнере, и он не мог вообразить себе никакой роли в
каком бы то
ни было участии с католическим попом. К тому же,
как уже сказано, Райнер не был почитателем принципа национальностей.
При вторичном представлении Розанова Ярошиньскому поляк держал себя так,
как будто он до сих пор
ни разу нигде его не видел.
— Ничего, значит, народ не думает, — ответил Белоярцев, который незадолго перед этим вошел с Завулоновым и сел в гостиной, потому что в зале человек начал приготовлять закуску. — Думает теперича он,
как ему что
ни в самом что
ни есть наилучшем виде соседа поприжать.
Как их
ни звали, чем
ни соблазняли «в ночной тишине», — «дело есть», — отвечал коротко Арапов и опять, хлопнув себя ладонями по коленям, задувал...
— Народ и не помышляет
ни о
каких революциях.
Рогнеда Романовна не могла претендовать
ни на
какое первенство, потому что в ней надо всем преобладало чувство преданности, а Раиса Романовна и Зоя Романовна были особы без речей. Судьба их некоторым образом имела нечто трагическое и общее с судьбою Тристрама Шанди. Когда они только что появились близнецами на свет, повивальная бабушка, растерявшись, взяла вместо пеленки пустой мешочек и обтерла им головки новорожденных. С той же минуты младенцы сделались совершенно глупыми и остались такими на целую жизнь.
Искренно ответили только Арапов и Бычков, назвавшие себя прямо красными. Остальные, даже не исключая Райнера, играли словами и выходили какими-то пестрыми. Неприкосновенную белизну сохранили одни феи, да еще Брюхачев с Белоярцевым не солгали. Первый ничего не ответил и целовал женину руку, а Белоярцев сказал, что он в жизни понимает только одно прекрасное и никогда не будет принадлежать
ни к
какой партии.
Впрочем, Белоярцев тем и отличался, что никогда не вмешивался
ни в
какой разговор,
ни в
какой серьезный спор, вечно отходя от них своим художественным направлением. Он с мужчинами или сквернословил, или пел, и только иногда развязывал язык с женщинами да и то там, где над его словами не предвиделось серьезного контроля.
—
Как хотите, познакомьте. Вы должны познакомить меня с ним. Не ради любопытства вас прошу, а это нужно. У нас
ни одного раскольника еще нет, а они сила. Давайте мне этого.
— Да
как же не верить-то-с? Шестой десяток с нею живу,
как не верить? Жена не верит, а сам я, люди, прислуга, крестьяне, когда я бываю в деревне: все из моей аптечки пользуются. Вот вы не знаете ли, где хорошей оспы на лето достать? Не понимаю, что это значит! В прошлом году пятьдесят стеклышек взял,
как ехал. Вы сами посудите, пятьдесят стеклышек — ведь это не безделица, а царапал, царапал все лето,
ни у одного ребенка не принялась.