— Выйдя замуж за Михаила Андреевича, — продолжала Бодростина, — я надеялась на первых же
порах, через год
или два, быть чем-нибудь обеспеченною настолько, чтобы покончить мою муку, уехать куда-нибудь и жить,
как я хочу… и я во всем этом непременно бы успела, но я еще была глупа и, несмотря на все проделанные со мною штуки, верила в любовь… хотела жить не для себя… я тогда еще слишком интересовалась тобой… я искала тебя везде и повсюду: мой муж
с первого же дня нашей свадьбы был в положении молодого козла, у
которого чешется лоб, и лоб у него чесался недаром: я тебя отыскала.
Трафилось так, что лучше нарочно и первостатейный сочинитель не придумает: благоволите вспомнить башмаки,
или, лучше сказать, историю о башмаках,
которые столь часто были предметом шуток в наших собеседованиях, те башмаки,
которые Филетер обещал принести Катерине Астафьевне в Крыму и двадцать лет купить их не собрался, и буде вы себе теперь это привели на память, то представьте же, что майор, однако, весьма удачно сию небрежность свою поправил, и идучи, по освобождении своем, домой, первое, что сделал, то зашел в склад
с кожевенным товаром и купил в оном для доброй супруги своей давно ею жданные башмаки, кои на нее на мертвую и надеты, и в коих она и в гроб нами честно положена, так
как, помните, сама не раз ему говорила, что „придет-де та
пора, что ты купишь мне башмаки, но уже будет поздно, и они меня не порадуют“.