Неточные совпадения
Это раз навсегда примирило мать Висленева с тенями в отношениях Саши к Иосафу Платоновичу, и вдова не преминула,
кому только могла, рассказать о Сашенькиной солидности.
— Мама, дружок мой, не спрашивай меня об этом, это, может быть, в самом деле все пустяки, которые я преувеличиваю; но их… как тебе, мама, выразить, не знаю. Он хочет любить то, чего любить не может, он верит тем,
кому не доверяет; он слушается всех и никого… Родная! прости мне, что я тебя встревожила, и забудь о моей болтовне.
— И хорошо еще, если он глубоко, искренно верил тому, что гибель тех,
кого губил он, нужна, а если же к тому он искренно не верил в то, что делал… Нет, нет! не дай мне видеть тебя за ним, — вскричал он, вскочив и делая шаг назад. — Нет, я отрекусь от тебя, и если Бог покинет меня силою терпенья, то… я ведь еще про всякий случай врач и своею собственною рукой выпишу pro me acidum borussicum. [для себя прусскую кислоту (лат.).]
— Ты, Александра, это шутишь? За
кого это ты собираешься?
Она окончила институтский курс семнадцати лет и по выходе из заведения жила с матерью и братом в Петербурге. Перечитала гибель книг, перевидала массы самых разнообразных лиц и не вошла ни в какие исключительные отношения ни с
кем.
Впрочем Форов нравился всем, не исключая и тех,
кто его не любил.
— Для
кого ты читаешь, бедный мой Форов? Всякий раз заставят его читать, и никто его не слушает.
— Да, — проговорила Катерина Астафьевна, ни к
кому особенно не обращаясь: — чему, видно, быть, того не миновать. Нужно же было, чтоб я решила, что мне замужем не быть, и пошла в сестры милосердия; нужно же было, чтобы Форова в Крыму мне в госпиталь полумертвого принесли! Все это судьба!
— Знаю, что в них сплошь и рядом нет ничего рокового. Неужто же вы можете ручаться, что не встреться дядя Филетер Иванович с вами, он никогда не женился бы ни на
ком другом?
— Ну, на этот раз, жена, положительно говори, что никогда бы и ни на
ком, — отвечал Форов.
— Тот,
кто хочет ада на земле, в надежде встретиться с вами там, где нет ни печали, ни воздыхания.
— Вот одолжил! — воскликнула, рассмеявшись, Лариса, — ну, позвольте,
кого бы вам еще из наших посватать?
—
Кого ни сватайте, все будет напрасно.
— Не могу дальше прочесть, с
кем он едет, — заключила она, передавая письмо Синтяниной.
— А вы
кого же у Фигуриных учили?
— Ах, здесь бесценный Филетер Иваныч, — весело перебил Висленев. — А еще
кто?
— Много немножко сразу: отставная дружба и изменившая любовь, но все равно! А еще
кто такой здесь у тебя?
— Ну, нет, вы больше всех других,
кого я давно не видала.
— Почти. Но вот
кто совсем не изменяется, так это Филетер Иванович! — обратился Висленев к майору. — Здравствуйте, мой «грубый материалист»!
—
Кому это? Глафире Васильевне?
Говорит он голосом ровным и спокойным, хотя левая щека его слегка подергивается не только при противоречиях, но даже при малейшем обнаружении непонятливости со стороны того, к
кому относится его речь.
— Можешь ставить их на мой счет сколько угодно, а что касается до ухаживанья, то нет, брат, я ни за
кем: я, братец, тон держал, да, серьезный тон. Там целое общество я застал: тетка, ее муж, чудак, антик, нигилист чистой расы…
— Да, Форов, Форов, — меня всегда удивляла этимология этой фамилии. Ну, а еще
кто же там у твоей сестры?
— Что? — крикнул Висленев. — А то, что она любит черт знает
кого, да и его не любит.
— Да и удивляться нечего; а почему? А потому что есть царь в голове. Чего ей не быть дюшессой? Она всем сумела бы быть. Вот это-то и надо иметь в уме таким людям, как мы с тобой, которые ворчали, что делать состояние будто бы «противно природе».
Кто идет в лес по малину спустя время, тому одно средство: встретил
кого с кузовом и отсыпь себе в кузовок.
— Так будь же прежде богат, чтобы было из чего добрить и щедрить, а для этого… пересыпай, любезный, в свой кузов из кузова тех, от
кого, как от козла, ни шерсти, ни молока.
— Будут; все будет: будут деньги, будет положение в свете; другой жены новой только уж не могу тебе обещать; но
кто же в наш век из порядочных людей живет с женами? А зато, — добавил он, схватывая Висленева за руку, — зато любовь, любовь… В провинциях из лоскутков шьют очень теплые одеяла… а ты, каналья, ведь охотник кутаться!
— Нет, а ты не шути! — настойчиво сказал Горданов и, наклонясь к уху собеседника, прошептал: — я знаю,
кто о тебе думает, и не самовольно обещаю тебе любовь такой женщины, пред которою у всякого зарябит в глазах. Это вот какая женщина, пред которою и сестра твоя, и твоя генеральша — померкнут как светляки при свете солнца, и которая… сумеет полюбить так… как сорок тысяч жен любить не могут! — заключил он, быстро кинув руку Висленева.
Окончив это последнее писание, Горданов позвонил лакея и велел ему, если бы
кто пришел от Бодростиных, отдать посланному запечатанную записку, а сам сел в экипаж и поехал к Висленевым.
Ворота двора были отворены, и Горданову с улицы были видны освещенные окна флигеля Ларисы, раскрытые и завешенные ажурными занавесками. Горданов, по рассказам Висленева, знал, что ему нужно идти не в большой дом, но все-таки затруднялся: сюда ли, в этот ли флигель ему надлежало идти? Он не велел экипажу въезжать внутрь двора, сошел у ворот и пошел пешком. Ни у ворот, ни на дворе не было никого. Из флигеля слышались голоса и на занавесках мелькали тени, но отнестись с вопросом было не к
кому.
— Ага! ага! «нельзя не понимать!» Нет-с, не понимали. Закон! закон! твердили: все закон! А закон-то-с хорош-с тем,
кто вырос на законе, как европейцы, а калмыцкую лошадь один калмык переупрямит.
— К чему? — ответил Подозеров. — Он говорит красно. Да; они совсем довоспиталися: теперь уже не так легко открыть,
кто под каким флагом везет какую контрабанду.
— И другими даже, — подтвердила Форова, целуя в лоб Синтянину. — Это, господа, не человек, а…
кто его знает,
кто он такой: его в ступе толки, он будет вокруг толкача бегать.
— Ты гак говорил?..
Кому и что так ты говорил?
— Весь я истормошился и изнемог, — говорил он себе. — Здесь как будто легче немного, в отцовском доме, но надолго ли?.. Надолго ли они не будут знать, что я из себя сделал?..
Кто я и что я?.. Надо, надо спасаться! Дни ужасно быстро бегут, сбежали безвестно куда целые годы, перевалило за полдень, а я еще не доиграл ни одной… нет, нужна решимость… квит или двойной куш!
— И главное,
кто это такой: ребенок, женщина или, пожалуй, привидение… дух!..
— Все не то, все попадается портфель… Вот, кажется, и спички… Нет!.. Однако же какая глупость… с
кем это я говорю и дрожу… Где же спички?.. У сестры все так в порядке и нет спичек… Что?.. С какой стати я сказал: «у сестры…» Да, это правда, я у сестры, и на столе нет спичек… Это оттого, что они, верно, у кровати.
— Помилуй,
кто же их пустил? Они всегда стояли.
— Смотрю, нет ли
кого на дворе.
Висленев ушел к себе, заперся со всех сторон и, опуская штору в окне, подумал: «Ну, черт возьми совсем! Хорошо, что это еще так кончилось! Конечно, там мой нож за окном… Но, впрочем,
кто же знает, что это мой нож?.. Да и если я не буду спать, то я на заре пойду и отыщу его…»
—
Кто здесь? — громко крикнул Горданов на пороге и мысленно ругнул слугу, что в номере нет огня, но, заметив в эту минуту маленькую гаснущую точку только что задутой свечи, повторил гораздо тише, —
кто здесь такой?