Неточные совпадения
Объяснения, которые после этого последовали у них наедине с дочерью, были по обычаю очень кратки и не выяснили ничего,
кроме того, что Саше брак с Синтяниным приходится более
всего по мыслям и по сердцу. Говорить более было не о чем, и дочь Гриневича была обвенчана с генералом.
Этот
всех удививший переворот в чувствах доживавшей свой век Висленевой к молодой генеральше не имел иных объяснений,
кроме старушечьей прихоти и фантазии, тем более что произошло это вдруг и неожиданно.
— Э, полно, пожалуйста, — отвечала Форова, энергически поправляя рукой свои седые волосы, выбившиеся у нее из-под шляпки. — Я теперь на много лет совсем спокойна за
всех хороших женщин в мире: теперь,
кроме дуры, ни с кем ничего не случится. Увлекаться уж некем и нечем.
Дремучий семинарист возвращался домой с пира, заданного его приятелем, актером Бабиневичем, обвенчавшимся вчера на фавориткой княжеской танцовщице, после чего
все,
кроме князя и новобрачной, совершали возлияние богам в сосновом бору Крестовского острова, на мыске за Русским трактиром.
Он заключался в том, чтоб уничтожить новое завещание, лишавшее ее полного наследования имений мужа, и затем не дать Бодростину времени оставить иного завещания,
кроме того, которым он в первую минуту старческого увлечения, за обладание свежею красотой ловкой Глафиры, отдал ей
все.
Кроме того, он знал нечто такое, что, по общераспространенному мнению, даже и нельзя знать: он знал (не верил, а знал), что есть мир живых существ, не нуждающихся ни в пище, ни в питии, ни в одежде; мир, чуждый низменных страстей и
всех треволнений мира земного.
— Вы отгадали: актеры объявили, что они сыграют здесь «Испанского Дворянина». Мать Спиридонова, желая развлечь и позабавить сына, взяла ложу и повезла его в театр. И вот в то время, когда дон Цезарь де Базан в отчаянной беде воскликнул: «Пусть гибнет
все,
кроме моек чести и счастья женщины!» и театр зарыдал и захлопал плохому актеру, который, однако, мог быть прекрасен, мать Спиридонова тоже заплакала, и сын…
Тут далее мой приятель не слышал ничего,
кроме слитного гула, потому что внимание его отвлек очень странный предмет: сначала в отпертой передней послышался легкий шорох и мягкая неровная поступь, а затем в темной двери передней заколебалась и стала фигура ясная, определенная во
всех чертах; лицо веселое и доброе с оттенком легкой грусти, в плаще из бархата, забывшего свой цвет, в широких шелковых панталонах, в огромных сапогах с раструбами из полинявшей желтой кожи и с широчайшею шляпою с пером, которое было изломано в стебле и, шевелясь, как будто перемигивало с бедностью, глядевшей из
всех прорех одежды и из самых глаз незнакомца.
Семья так и взвыла, а детей у них,
кроме Летушки, была еще целая куча и
все мал мала меньше.
а стакана-то с вином и нет.
Все спущено,
все…
кроме чести и аппетита.
— Тс! Не сметь! Ни слова! Кто сказал, что я хочу забыть? Спиридонов, Испанский Дворянин… он ничем не дорожит,
кроме чести, но его честь… тс!.. Он женится, да… Кто смеет обижать женщину? Мы
все хуже женщин, да… непременно хуже… А пришел я к вам вот зачем: я вам, кажется, там что-то сказал?
— Она точно так же ничего не видала, и вдруг Лета рукой щелк по руке старика, — и с этим «Сумасшедший Бедуин» неожиданно ударил Висленева по руке, в которой была табакерка, табак взлетел;
все,
кроме отворотившейся Ларисы, невольно закрыли глаза. Водопьянов же в эту минуту пронзительно свистнул и сумасшедшим голосом крикнул: «Сюда, малютка! здесь Испанский Дворянин!» — и с этим он сверкнул на Ларису безумными глазами, сорвал ее за руку с места и бросил к раскрытой двери, на пороге которой стоял Подозеров.
—
Все лжет сей дивный человек, — отвечала Бодростина и, окинув внимательным взглядом вошедшего в это время Горданова, продолжала: — я уверена, Водопьянов, что это вам ваш Распайль запрещает. Ему Распайль запрещает
все,
кроме камфоры, — он ест камфору, курит камфору, ароматизируется камфорой.
Я же, хотя тоже была против принципов Бодростиной, когда она выходила замуж, но как теперь это
все уже переменилось и
все наши,
кроме Ванскок, выходят за разных мужей замуж, то я более против Глафиры Бодростиной ничего не имею, и вы ей это скажите; но писать ей сама не хочу, потому что не знаю ее адреса, и как она на меня зла и знает мою руку, то может не распечатать, а вы как служите, то я пишу вам по роду вашей службы.
Он рисовал мне картину бедствий и отчаяния семейств тех, кого губил Висленев, и эта картина во
всем ее ужасе огненными чертами напечатлелась в душе моей; сердце мое преисполнилось сжимающей жалостью, какой я никогда ни к кому не ощущала до этой минуты, жалостью, пред которою я сама и собственная жизнь моя не стоили в моих глазах никакого внимания, и жажда дела, жажда спасения этих людей заклокотала в душе моей с такою силой, что я целые сутки не могла иметь никаких других дум,
кроме одной: спасти людей ради их самих, ради тех, кому они дороги, и ради его, совесть которого когда-нибудь будет пробуждена к тяжелому ответу.
Это оставалось тайной для
всех… для
всех,
кроме одного Горданова, который недели чрез две после исчезновения Висленева получил из-за границы письмо, писанное рукой Иосафа Платоновича, но за подписью Espérance.
В наш век предприятий нельзя отказывать в таких мелочах крупному предпринимателю, каким несомненно представлялся Горданов
всем или почти
всем,
кроме разве Подозерова, Форова, Катерины Астафьевны и генеральши, которые считали его не более как большим мошенником.
— Ну, увлеклись, доверились…
Все это вздор! Поверьте,
все вздор,
кроме одного добра, которое человек может сделать другому человеку.
— Да как же-с: это именно Бодростин; то есть он сам, настоящий. — Бодростин, старой подруги вашей Глафиры Акатовой законный супруг и обладатель ее прелестей, которые, между нами говоря,
все одного вашего мизинчика не стоят и…
кроме того обладатель целых двутьму динариев, пенязей, злотниц и ворохов зерна бурмитского.
— Ослушаться и представить на него ко взысканию? — думал, идучи в одну из своих редакций, Кишенский, но… во-первых, у него ничего нет и он отсидится в долговом, да и только, и
кроме того… беды наживешь: разорвать
все эти связи, станут на каждом шагу придираться по кассе…
В вагоне,
кроме их двух,
все спали. Когда поезд остановился у платформы станции, Глафира встала с места. Она оправила юбку своего суконного платья и, насупя брови, сказала Висленеву: «Вы начинаете говорить странные глупости».
Простой план известь мужа и овладеть его состоянием был известен,
кроме ее самой, одному Горданову, но Горданов недаром додумывался в Москве до того, что это не
весь план, а не более как только намек на то, чего желает и к чему стремится Глафира.
Горданов же был ей, конечно, необходим, потому что,
кроме него, она ни на кого не могла положиться в этом трудном деле, за которое, не желая ничем рисковать, сама взяться не хотела, точно так же, как не намерен был подвергать себя непосредственному риску и Горданов, предоставивший к завершению
всего плана омраченного Жозефа.
Все, что он мог сообщить, заключалось в том, что Бодростина не спиритка, а Тартюф в женской юбке и должна иметь какие-нибудь гнуснейшие планы; но как Александра Ивановна была и сама того мнения, то она могла только подивиться вместе с мужем, что этого никто,
кроме их, как будто не видит.
Таким образом общего вывода из его показаний нельзя было сделать никакого,
кроме того, что он действительно помешан, и
все, что он говорит, в самом деле «ничего не значит».