Неточные совпадения
Что же
касается до самого художника,
то он был отчислен от канцелярии генерала и отдан в другую команду, в чьи-то суровые руки; несчастный не вынес тяжкой жизни, зачах и умер.
— Можешь ставить их на мой счет сколько угодно, а что
касается до ухаживанья,
то нет, брат, я ни за кем: я, братец, тон держал, да, серьезный тон. Там целое общество я застал: тетка, ее муж, чудак, антик, нигилист чистой расы…
Горданова на минуту только смутила цифра 12. К какой поре суток она относилась? Впрочем, он сейчас же решил, что она не может относиться к полудню; некстати также, чтоб это
касалось какой-нибудь и другой полуночи, а не
той, которая наступит вслед за нынешним вечером.
— Не знаю, право, но мне почему-то всегда смешно, когда ты расхваливаешь твою сестру. А что
касается до твоей генеральши,
то скажу тебе, что она прелесть и баба мозговитая.
В это мгновение плеча его тихо
коснулась мягкая, нежная рука. Он взял эту руку и повел
того, кому она принадлежала, к окну, в которое слабо светил снизу уличный фонарь.
— Для
той аферы, которую я намерен предложить вам, нет человека удобного более вас, потому что она вас одних более других
касается.
— Нет; это я звоню для
того, чтобы мне переменили стакан. Что же
касается до вашего способа быстрого наживания миллионов,
то мы в последнее время отвыкли удивляться подобным предложениям. Начиная с предложения Ванскок учредить кошачий завод, у нас все приготовили руки к миллионам.
— Да, и прибавь, я у самой цели моих желаний и спешу к ней жадно, нетерпеливо, и она близко, моя цель, я почти
касаюсь ее моими руками, но для этого мне нужен каждый мой грош: я трясусь над каждою копейкой, и если ты видишь, что я кое-как живу, что у меня в доме есть бронза и бархат, и пара лошадей,
то, любезный друг, это все нужно для
того, чтобы поймать, исторгнуть из рук тысячи тысяч людей миллионы, которые они накопили и сберегли для моей недурацкой головы!
Письмо начиналось товарищеским вступлением, затем развивалось полушуточным сравнением индивидуального характера Подозерова с коллективным характером России, которая везде хочет, чтобы признали благородство ее поведения, забывая, что в наш век надо заставлять знать себя; далее в ответе Акатова мельком говорилось о неблагодарности службы вообще «и хоть, мол, мне будто и везет, но это досталось такими-то трудами», а что
касается до ходатайства за просителя,
то «конечно, Подозеров может не сомневаться в теплейшем к нему расположении, но, однако же, разумеется, и не может неволить товарища (
то есть Акатова) к отступлению от его правила не предстательствовать нигде и ни за кого из близких людей, в числе которых он всегда считает его, Подозерова».
Что же
касается до Синтянинского хутора,
то его и совсем нельзя было видеть, пока к нему не подъедешь по неширокой, малопроезжей дорожке, которая отбегала в сторону от торной и пыльной дороги, соединяющей два большие села на крайних точках нагорного амфитеатра.
— Но что было у господ Поталеевых,
то пусть там и останется, и это ни до кого из здесь присутствующих не
касается… Андрей Иванович, чего же вы опять все бледнеете?
От Александры Ивановны никто не ожидал
того, что она сделала. Выгнать человека вон из дома таким прямым и бесцеремонным образом, — это решительно было не похоже на выдержанную и самообладающую Синтянину, но Горданов, давно ее зливший и раздражавший, имел неосторожность, или имел расчет
коснуться такого больного места в ее душе, что сердце генеральши сорвалось, и произошло
то, что мы видели.
— Из-за чего? А кому до этого дело? Если вас спросят, из-за чего это было,
то скажите пожалуйста, что это ни до кого не
касается.
«Призвав Всемогущего Бога, которому верую и суда которого несомненно ожидаю, я, Александра Синтянина, рожденная Гриневич, пожелала и решилась собственноручно написать нижеследующую мою исповедь. Делаю это с
тою целию, чтобы бумага эта была вскрыта, когда не будет на свете меня и других лиц, которых я должна
коснуться в этих строках: пусть эти строки мои представят мои дела в истинном их свете, а не в
том, в каком их толковали все знавшие меня при жизни.
Что
касается до Горданова, Подозерова и Висленева,
то о них вспомнили только на другой день и, ввиду болезненного состояния Горданова и Подозерова, подчинили их домашнему аресту в их собственных квартирах; когда же пришли к Висленеву с
тем, чтобы пригласить его переехать на гауптвахту,
то нашли в его комнате только обрывки газетных листов, которыми Иосаф Платонович обертывал вещи; сам же он еще вчера вечером уехал бог весть куда.
И затем Глафира Васильевна, не
касаясь никаких воспоминаний о
том, что было в покинутом захолустье, не особенно сухим, но серьезным и деловым тоном заговорила с Гордановым о
том, что он должен совершить в Петербурге в качестве ее агента при ее муже.
— А что
касается до ваших предостережений меня насчет ее предательского нрава,
то будьте, chère amie, спокойны и на мой, и на свой счет, потому что je la tiens hors de vue. [я не обращаю на нее внимания {франц.).]
Hôtel de Maroc и Аллан Кардек — конечно, даже одно соединение этих звуков имеет нечто внушающее, но что
касается до генерала,
то у тебя не может быть такого дурного вкуса…
Кишенский прятался и писал в своих фельетонах намеки на
то самое мошенничество, которое сам устроил; Михаил Бодростин был смущен полученными им по городской почте анонимными письмами, извещавшими его, что указываемое в такой-то газете дело о фальшивых векселях непосредственно
касается его.
«Теперь, — кончал Горданов, — не имея чести знать далее ваших планов, заключаю мое сказание
тем, что „cela vous concerne, madame“.» [Это
касается вас, мадам (франц.).]
— Ну, уж что
касается Благочестивого Устина,
то его не надо беспокоить, — перебил Висленев.
— Нет, нет; не
то… не
то… я вам верю, но ведь… позвольте-с… ведь это все меня довольно близко
касается и уж по
тому одному я должен… поймите, я должен знать, что вы со мной намерены делать?
Поэтому, когда Висленев,
коснувшись в разговоре с нею опасности, какую имеет для нее пребывание в живых племянника ее мужа, ничего не значащего кавалериста Кюлевейна, выговорил: «а если его…
того?» и при этом сделал выразительный знак кистью руки, согнутой в виде чайничка, Глафире сделалось невыносимо противно, что ее проник и понял этот глубоко презираемый ею monsieur Borné, сохраняемый и приготовляемый ею хотя и на самую решительную, но в
то же время на самую низкую послугу.
Кто эта женщина, очевидно страшно докучавшая собой Горданову? — это так заняло Лару, что она не положила никакого заключения о
том, насколько вероятно объяснение Горданова. Предъявив вечером письмо, как удивительную вещь, Глафире, Лариса прямо потребовала ее мнения: кого бы мог
касаться гордановский намек. У Лары достало духа выразить свое подозрение, не
касается ли это Синтяниной.
И благочестивая Глафира, и жалкий медиум равнодушно отвечали, что они не расспрашивали Горданова о Ларисе, и что это до них не
касается, причем Висленев после разговора с майором надумался обидеться, что Форов так бесцеремонно обратился к нему после
того, что между ними было при гордановской дуэли, но Форов не счел нужным давать ему объяснений.
О плане этом никто не высказал никакого мнения, да едва ли о нем не все тотчас же и позабыли. Что же
касается до генеральши,
то она даже совсем не обращала внимания на эту перемолвку. Ее занимал другой вопрос: где же Лариса? Она глядела на все стороны и видела всех: даже, к немалому своему удивлению, открыла в одном угле Ворошилова, который сидел, утупив свои золотые очки в какой-то кипсек, но Лары между гостями не было. Это смутило Синтянину, и она подумала...
А что
касается его выстрела в Горданова,
то он стрелял потому, что Горданов, известный мерзавец и в жизни, и в теории, делал ему разные страшные подлости: клеветал на него, соблазнил его сестру, выставлял его не раз дураком и глупцом и наконец даже давал ему подлый совет идти к скопцам, а сам хотел жениться на Бодростиной, с которой он, вероятно, все время состоял в интимных отношениях, между
тем как она давно дала Висленеву обещание, что, овдовев, пойдет замуж не за Горданова, а за него, и он этим дорожил, потому что хотел ее освободить от среды и имел в виду, получив вместе с нею состояние, построить школы и завести хорошие библиотеки и вообще завести много доброго, чего не делал Бодростин.
Что
касается до его умственной стороны,
то хотя сумасшествие Висленева засвидетельствовано самым неопровержимым образом формальными актами, — но все люди, близко знавшие этого героя, находят, что он теперь точно таков же, каков был во всю свою жизнь, из чего многим и приходит на мысль делать вывод, что главнейшее несчастие Жозефа заключается в несвоевременности освидетельствования его рассудка.