Неточные совпадения
— Будут; все будет: будут деньги, будет положение
в свете;
другой жены новой только уж не могу тебе обещать; но кто же
в наш век из порядочных людей живет с женами? А зато, —
добавил он, схватывая Висленева за руку, — зато любовь, любовь…
В провинциях из лоскутков шьют очень теплые одеяла… а ты, каналья, ведь охотник кутаться!
— Это ловко! — воскликнул Кишенский, закончив свой рассказ, и
добавил, что неприятно лишь одно, что Ципри-Кипри ведет себя ужасною девчонкой и бегает по редакциям, прося напечатать длиннейшую статью,
в которой обличает и Данку, и многих
других. — Я говорил ей, —
добавил он, — что это не годится, что ведь все это свежая рана, которой нельзя шевелить, но она отвечала: «Пусть!» — и побежала еще куда-то.
Нет, —
добавила она, — нет; я простая, мирная женщина; дома немножко деспотка: я не хочу удивлять, но только уж если ты, милый
друг мой, если ты выбрал меня, потому что я тебе нужна, потому что тебе не благо одному без меня, так (Александра Ивановна, улыбаясь, показала к своим ногам), так ты вот пожалуй сюда; вот здесь ищи поэзию и силы, у меня, а не где-нибудь и не
в чем-нибудь
другом, и тогда у нас будет поэзия без поэта и героизм без Александра Македонского.
— О, несравненно!
В достоинствах можно сшибиться; притом, —
добавила она, вздохнув, — один всегда достойнее
другого, пойдут сравнения и выводы, а это смерть любви; тогда как тот иль та, которые любимы просто потому, что их любят, они ничего уж не потеряют ни от каких сравнений.
— А разумеется, каприз: неужели что-нибудь
другое, — отвечала, уходя
в дверь, Бодростина. — Но, —
добавила она весело, остановясь на минуту на пороге: — женский каприз бывает без границ, и кто этого не знает вовремя, у того женщины под носом запирают двери.
— Я там живу уже неделю
в ожидании моего мужа, —
добавила она, обращаясь к Горданову. — У меня большой семейный нумер, и вам вовсе нет нужды искать для себя
другого помещения и понапрасну прописываться
в Москве.
Лариса отвечала, что, во-первых, это не ее вина
в том, что
друзья бывают хуже врагов, а во-вторых, это и неправда, и затем,
добавила она с нетерпением...
— Да и архангел их, этих двенадцать сестер, тоже огненными прутьями страсть как порет, чтоб они народ не трясли, — пояснил
другой мужик из того же села и
добавил, как он раз замерзал
в пургу и самого архангела видел.
— Садитесь, — произнес он
в ответ на приветствие гостя и на его вопрос о здоровье, — Мать, дай нам чаю, — обратился он к жене и сейчас же
добавил, — рад-с, весьма рад-с, что вы пришли. Хотел посылать, да послов не нашел. А видеть вас рад, может скоро умру, надо с
друзьями проститься. Впрочем, у меня-с
друзей нет… кроме ее, —
добавил генерал, кивнув по направлению, куда вышла жена.
Неточные совпадения
Писатель начал рассказывать о жизни интеллигенции тоном человека, который опасается, что его могут
в чем-то обвинить. Он смущенно улыбался, разводил руками, называл полузнакомые Климу фамилии
друзей своих и сокрушенно
добавлял:
— Как можно! — с испугом сказал Леонтий, выхватывая письмо и пряча его опять
в ящик. — Ведь это единственные ее строки ко мне,
других у меня нет… Это одно только и осталось у меня на память от нее… —
добавил он, глотая слезы.
Героем дворни все-таки оставался Егорка: это был живой пульс ее. Он своего дела, которого, собственно, и не было, не делал, «как все у нас», — упрямо мысленно
добавлял Райский, — но зато совался поминутно
в чужие дела. Смотришь, дугу натягивает, и сила есть: он коренастый, мускулистый, длиннорукий, как орангутанг, но хорошо сложенный малый. То сено примется помогать складывать на сеновал: бросит охапки три и кинет вилы, начнет болтать и мешать
другим.
Его пронимала дрожь ужаса и скорби. Он, против воли, группировал фигуры, давал положение тому,
другому, себе
добавлял, чего недоставало, исключал, что портило общий вид картины. И
в то же время сам ужасался процесса своей беспощадной фантазии, хватался рукой за сердце, чтоб унять боль, согреть леденеющую от ужаса кровь, скрыть муку, которая готова была страшным воплем исторгнуться у него из груди при каждом ее болезненном стоне.
Меня даже зло взяло. Я не знал, как быть. «Надо послать к одному старику, — посоветовали мне, — он, бывало, принашивал меха
в лавки, да вот что-то не видать…» — «Нет, не извольте посылать», — сказал
другой. «Отчего же, если у него есть? я пошлю». — «Нет, он теперь употребляет…» — «Что употребляет?» — «Да, вино-с. Дрянной старичишка! А нынче и отемнел совсем». — «Отемнел?» — повторил я. «Ослеп», —
добавил он.