Неточные совпадения
Сестра его страсть
как боялась, а мать
хоть и не боялась, но часто по его делала, «абы лихо спало тихо».
— Ну, брат, по моим молитвам давно бы вытянулся. Моя молитва-то: не успеешь лба путем перекрестить, то туда зовут, то туда кличут;
хоть пропади! Хозяюшка
как?
— Нет, ты, касатка, этого не говори. Это грех перед богом даже. Дети — божье благословение. Дети есть — значить божье благословение над тобой есть, — рассказывала Домна, передвигая в печи горшки. — Опять муж, — продолжала она. — Теперь
как муж ни люби жену, а
как родит она ему детку, так вдвое та любовь у него к жене вырастает. Вот
хоть бы тот же Савелий: ведь уж
какую нужду терпят, а
как родится у него дитя, уж он и радости своей не сложит. То любит бабу, а то так и припадает к ней, так за нею и гибнет.
Рассказали тут Насте,
как этот Степан в приемышах у гостомльского мужика Лябихова вырос,
как его били, колотили, помыкали им в детстве, а потом женили на хозяйской дочери, которая из себя
хоть и ничего баба, а нравная такая, что и боже спаси. Слова с мужем в согласие не скажет, да все на него жалуется и чужим и домашним. Срамит его да урекает.
Она, шельма, промолчала:
Ни ответу, ни привету, —
Будто шельмы дома нету.
Хотя ж
хоть и дома,
Лежит, что корова,
Оттопырит свои губы,
Поцелует,
как не люди…
Хоть бы лихой был у меня муж,
хоть бы тиранил меня, мучил бы, да только б человек он был,
как люди.
— Нет, ты слушай. Мне горе все равно. Я горя не боюсь. А ты теперь
хоть кой-как да живешь. Ты мужик, твоя доля все легче моей. А
как мы с тобой свяжемся, тогда-то что будет?
«Обойди ты Нежин да пройди умненько Киев, так и свет белый тирад тобой откроется, — ступай — посвистывав!» Так говорят до сих пор,
хоть нынче уж в Н-не не те порядки,
какие были назад тому четыре, пять лет.
Этого удара Настя уж никак не ожидала. Она все-таки видела Степана, и
хоть не могла с ним говорить, не могла, даже и не рассчитывала ни на
какое счастье, но видеть, видеть его было для нее потребностью. А теперь нет Степана; он один, больной, без призора. Настя просила оставить ее; она доказывала, что они с Степаном по одному делу, что их по закону нельзя разлучать. Над ней посмеялись и повели ее.
Чтоб нам,
хоть опершись на внуков, стариками
Прийти на тучные их нивы подышать
И, позабыв, что их мы полили слезами,
Промолвить: «Господи!
какая благодать...
— Воспитание? — подхватил Базаров. — Всякий человек сам себя воспитать должен — ну
хоть как я, например… А что касается до времени — отчего я от него зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от меня. Нет, брат, это все распущенность, пустота! И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество. Пойдем лучше смотреть жука.
Неточные совпадения
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не знаем,
как и быть: просто
хоть в петлю полезай.
Городничий. Эк куда хватили! Ещё умный человек! В уездном городе измена! Что он, пограничный, что ли? Да отсюда,
хоть три года скачи, ни до
какого государства не доедешь.
Чудно все завелось теперь на свете:
хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький —
как его узнаешь, кто он?
— дворянин учится наукам: его
хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а
как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты,
какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если
хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да
как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто
как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.