В этой песне поется, как один маленький мальчик осведомляется у матери: зачем она грустит об умершей его сестрице, маленькой Зое, которая, по собственным же
словам матери, теперь «уже в лучшем мире, где божьи ангелы живут и ходят розовые зори».
Мне показалось, что профессор слегка шутил не над одним Пенькновским, но и над
словами матери, которая тоже сделалась с ним на несколько минут суше, чем обыкновенно, и сказала, что, обращая все в шутку, можно довести до того, будто польская республика была не что иное, как котлета с горошком, которую скушали, и ее как не бывало.
Неточные совпадения
Я во всю жизнь мою не переставал грустить о том, что детство мое не было обставлено иначе, — и думаю, что безудержная погоня за семейным счастием, которой я впоследствии часто предавался с таким безрассудным азартом, имела первою своею причиною сожаление о том, что
мать моя не была счастливее, — что в семье моей не было того, что зовут «совет и любовь». Я не знал, что
слово «увлечение» есть имя какого-то нашего врага.
И что же? бедная
мать, зная такие хорошие
слова утешения для других, сама не утешается ни светом зорь, ни миром ангелов и грустит, что
Я вздрогнул: это были почти те же самые
слова, какие я слышал в Твери от сестры Волосатина, которой я написал и послал свое глупое письмо. Ненавистное воспоминание об этом письме снова бросило меня в краску, и я, продолжая стоять с поникшею головою перед моей
матерью, должен был делать над собою усилие, чтобы понимать ее до глубины души моей проникавшие речи.
— Да-с, maman, — отвечал я, кашлянув, и эти почти первые
слова, произнесенные мною в доме моей
матери, прозвучали так младенчески робко, что я даже сконфузился детской интонации, с которою их выговорил, и снова откашлялся, стараясь показать, что ребячливость моего голоса произошла от случайности, а вместе с тем и освежить гортань на случай уместного произнесения нового
слова.
Трезвая речь моей доброй
матери, каждое
слово которой дышало такою возвышенною и разумною обо мне попечительностию и заботою, была силоамскою купелью, в которой я окунулся и стал здоров, и бодр, и чист, как будто только слетел в этот мир из горних миров, где не водят медведей и не говорят ни о хлебе, ни о вине, ни о палачах, ни о дамах, для счастья которых нужен рахат-лукум, или «рогатый кум», как мы его называли в своем корпусе.
Тут я уже просто сробел перед этою его выходкой и мысленно дал себе
слово никогда к нему не ходить, хоть
мать моя выразила мысль совершенно противную, сказав, что она будет очень рада этому, потому что эти проводы, конечно, доставят ей удовольствие часто видеть Пенькновского и ближе с ним познакомиться.
Читая эти
слова, я вспомнил, что их точно так же читает теперь и моя
мать, и потому быстро разорвал письмо и, отвернувшись к стене, проспал целые сутки.
Я смутился: на душе моей лежала целая тьма тайн, которых я не открыл и не решился бы открыть моей
матери; но эти ее
слова, послужив мне укором, возбудили во мне такой азарт покаяния, что я заговорил...
Я боялся не только встать, но даже пошевельнуться, а меж тем лунный свет все становился слабее, и видение темнело и меркло и словно переносилось со стены внутрь души моей: я стал припоминать, как я был неправ против
матери; как я тяготился даже ее чистотою и неотступным ко мне вниманием, —
словом, как мне хотелось выйти из-под ее опеки, и… мне вдруг показалось, что я из-под нее вышел, что
матери моей более нет во всем ее существе, а она остается только в моей памяти, в моем сознании и в моем сердце.
— Я Кольберг, я тот, которого
мать ваша считает своим другом, но теперь пока это все: пока более ни
слова. Слушайте меня: мы здесь одни, во всем имении нет ни хозяина, ни управителя, ни Лаптева, который привел вас; все они разъехались кто куда: я один ждал вас и дождался. За все это я попрошу у вас повиновения.
И Левина поразило то спокойное, унылое недоверие, с которым дети слушали эти
слова матери. Они только были огорчены тем, что прекращена их занимательная игра, и не верили ни слову из того, что говорила мать. Они и не могли верить, потому что не могли себе представить всего объема того, чем они пользуются, и потому не могли представить себе, что то, что они разрушают, есть то самое, чем они живут.
Клим согласно кивнул головою, ему очень понравились
слова матери. Он признавал, что Макаров, Дронов и еще некоторые гимназисты умнее его на словах, но сам был уверен, что он умнее их не на словах, а как-то иначе, солиднее, глубже.
Неточные совпадения
— И будучи я приведен от тех его
слов в соблазн, — продолжал Карапузов, — кротким манером сказал ему:"Как же, мол, это так, ваше благородие? ужели, мол, что человек, что скотина — все едино? и за что, мол, вы так нас порочите, что и места другого, кроме как у чертовой
матери, для нас не нашли?
О
матери Сережа не думал весь вечер, но, уложившись в постель, он вдруг вспомнил о ней и помолился своими
словами о том, чтобы
мать его завтра, к его рожденью, перестала скрываться и пришла к нему.
Испуганный тем отчаянным выражением, с которым были сказаны эти
слова, он вскочил и хотел бежать за нею, но, опомнившись, опять сел и, крепко сжав зубы, нахмурился. Эта неприличная, как он находил, угроза чего-то раздражила его. «Я пробовал всё, — подумал он, — остается одно — не обращать внимания», и он стал собираться ехать в город и опять к
матери, от которой надо было получить подпись на доверенности.
Это было ему тем более неприятно, что по некоторым
словам, которые он слышал, дожидаясь у двери кабинета, и в особенности по выражению лица отца и дяди он догадывался, что между ними должна была итти речь о
матери.
Кроме того, тотчас же по нескольким
словам Дарья Александровна поняла, что Анна, кормилица, нянька и ребенок не сжились вместе и что посещение
матерью было дело необычайное.