Неточные совпадения
—
Не мудрено: вы видели меня
только один раз. Я был тогда еще очень молодой человек, лет двадцати,
только что выпорхнул из гнезда гвардейских юнкеров и оперился в мундире кавалергардского полка. С того времени прошло десять лет. Теперь, я сделался кампаньяром и, как видите, отпустил уже бородку. Служили вы в Приречье вторым лицом по губернской иерархии?
— Вот негодный папашка и наказан за то,
что не взял меня с собой. Ведь он у меня такой рассеянный, без меня, того и гляди, напроказничает, как дитя. Нет, говорит, время прекрасное, обещал
только пройтись по дорожкам Пресненского сада, а очутился Бог знает где.
«Ох! это
не дитя, — подумал Сурмин, —
не знаю еще,
что ты в самом деле такое, знаю
только,
что искусительно-хороша и должна быть
не глупа. Погоди, испытаю, крепки ли латы твоего самолюбия».
Все эти предметы могли
только пробудить в сердце нашей Ариадны драгоценные воспоминания об исчезнувшем Тезее и исторгнуть из глаз ее слезы при мысли,
что на днях у нее
не будет насущного хлеба.
Могу
только сказать: наступило роковое время для нашей дорогой Польши, при имени которой сердца сынов ее
не переставали биться любовью и самоотвержением, несмотря,
что они сто лет придавлены были медвежьей лапой.
— Нет, — отвечал тот, — мамка вынесла, да мувила: «Понапрасну барин твой
только беспокоит себя и нашу барышню своими письмами. Он знает,
что ей
не бывать за поляком, вражьим сыном. Да у нее есть уж женишок, словно писаный, такой бравый, кровный русский дворянин, побогаче да почище твоего шляхтича.
Не велика птица! У нас в Витебске кухарка и кучер были из шляхты».
—
Что бы ни было, оставайся у меня и прости мне,
что я спросонья так холодно тебя принял.
Только одни сутки можешь оставаться здесь, с первыми поисками бросятся ко мне, и наше дело пропало… Мы
не только братья по крови, но и братья…
— Позвольте прибавить, пан Жвирждовский, — сказал молодой человек приятной, благородной наружности, с небольшим, едва заметным шрамом на лбу, оттененном белокурыми, вьющимися волосами, —
что тот, кто
не согласится с решением большинства,
не подвергается
не только преследованию, но и осуждению.
— Безрассудно было бы мне покинуть на произвол судьбы жену и двух малолетних детей;
не могу жертвовать и деньгами, потому
что я беден и
только своими трудами содержу семейство свое.
Задумано и исполнено: она стала переписывать
не только канцелярские деловые бумаги, но и прошения, даже на высочайшее имя таким мастерским, четким почерком,
что надо было любоваться, как она своею маленькой ручкой проворно низала строки, будто нити крупного жемчуга.
Да, русской, потому
что она
не походила на других аристократок, которым имя отечественного писателя так же чуждо, как бы имя арабского, которые, к стыду своему,
не умеют
не только правильно писать, но и говорить на своем родном языке.
— В тебе есть что-то,
чего во мне недостает — живость, игра безмятежной, чистой души, нега в глазах. На тебя любоваться можно, как на прекрасный цветок,
только что распустившийся, еще
не тронутый июльским зноем,
не помятый бурею.
Здесь были Сурмин, Тони, вдова Левкоева, соседка по квартире Ранеевых, сынок ее,
только что на днях испеченный корнет, и маленький, худенький студент — юрист Лидин, которого привела с собою Тони. Он хаживал к Крошке Доррит то посоветоваться с ней, то посоветовать ей по какому-нибудь запутанному делу, то позаимствовать у нее «томик» свода законов. Двух братьев Лориных и Даши тут
не было, потому
что они избегали всякого светского общества. Остальных членов семейства Ранеевы
не знали даже в лицо.
Сурмин с изумлением и невольным восторгом посмотрел на Тони, которую он
не видал никогда так поэтически увлекательной. Лиза улыбнулась, — ее подруга говорила красноречием ее сердца, говорила то,
что бы она сказала, если бы
только могла.
Петруша, к которому обращалась речь Левкоевой, был сынок ее, недавно выпущенный в офицеры. Он стоял недалеко на дорожке, пощипывая усики,
только что пробившиеся, и
не тронулся с места, занятый горячим разговором с маленьким студентом, —
не слыхал ли слов матери, или слышал, но пропустил мимо ушей.
По-прежнему он пощипывал свои усики,
только что намеченные, постукивал шпорами и гремел саблей, забыв,
что это
не принято, несовременно.
— Петруша, —
только что проговорила Левкоева, но студент, догадываясь,
что Петруша
не двинется со своего места, поспешил туда, откуда слышался звонок.
—
Не мое дело разбирать поступки моей матери, — я их и
не ведаю;
не знаю и того,
что думает она делать из меня, знаю
только,
что долг детей свято повиноваться воле родителей. Кроме закона природы, это повелевает нам и заповедь Божия.
— Да, слишком хорошо, — ввернул Ранеев свое слово в речь противников. —
Только вспомнишь о нем, так мороз по коже подирает. Стоит
только поставить рядом русского крестьянина и белорусца.
Что ест этот несчастный, в
чем одет, под какой кровлей живет? И свет-то Божий проходит у него со двора через крошечные отверстия вместо окошек, а
не с улицы. Какой-то сочинитель писал,
что и собаки, увидав панскую бричку, с испуга бросаются в подворотни.
— Отец его жены, конечно,
не погнушался отдать дочь свою за белорусца, — отозвался Ранеев с какой-то горечью в голосе, — потому
что уверен был в твердости и честности его характера, уверен был,
что ни брат его, если он у него есть, ни он сам
не изменит своему долгу и чести, хотя бы сулили ему номинацию
не только в пулковники, но и в воеводы.
— Я ныне хотел вас видеть
только для того, чтобы попросить у ног ваших прощение за мои безумные речи, за все,
чем мог вчера огорчить отца вашего и вас. Хоть
не проклинайте меня.
Это одолжение, известное
только нам двум и маклеру,
не изменило моих служебных отношений к начальнику,
что старался я доказать, продолжая деятельно заниматься моими должностными обязанностями.
К домашним моим радостям присоединилось отрадное чувство,
что и моя служебная жизнь
не нарушалась никакими важными неприятностями. Правда, с некоторого времени случались у меня с Анонимом столкновения, доходившие до высшего начальства, из которых я выходил, однако ж, с торжеством; правда, были колючки с его стороны,
не улегшиеся в его ежовой душенке за неудавшийся заем, но они скользили
только по моему сердцу,
не оставляя в нем глубоких следов. Сочтемся бывало, и остаемся в прежних мирных отношениях.
Я был уверен в своей невиновности, но знал,
что казенные деньги, тут же и общественные,
не горят и
не тонут (надо прибавить), а
только тают в горячих руках, и взыскание их должно пасть на меня с членами банка.
Только впоследствии, когда губернский суд рассмотрел дело,
не избег он заключения в тюрьму, но, посидев в ней несколько времени, выпущен, однако ж, из нее на поруки по причине,
что не спрошены еще все лица, причастные к делу, которое более и более разрасталось.
Но Ранеев, следя очами сердца за отношениями друг к другу Сурмина и Лизы, замечал
только с одной стороны постоянное искательство и неудачу в нем, потому
что, в противном случае, ничто
не помешало бы Андрею Ивановичу просить руки ее.
Увидав,
что это Левкоева, постоялица Лориных, бывавшая у Ранеевых, он злобно на нее взглянул, как бы хотел убить ее этим взглядом, и
не утерпел, чтобы
не сказать: «домашний эмиссар!» Левкоева
не смутилась, сердито посмотрела ему в лицо и вслед ему бросила свою отповедь: «
только не польский».
— Право,
не помню, — отвечал он, наливая другую чашку. — Если бы смел, я предложил бы вам вступить со мной в дележ из цибика,
только что початого.
Разговор более
не клеился. Левкоева заметила,
что он был смущен, расстроен, да и саму ее тревожил червяк в сердце. Расстались, по-видимому, друзьями, повторив обещание свято хранить тайну, известную
только им двоим.
— Друзьями, — договорил Сурмин, глубоко вздохнув. — Я у ног ваших, преданный вам еще более,
чем когда-либо. Если постигнет вас какое-либо несчастье… (молю Бога отвратить его от вас), жизнь ваша
не усыпана розами… могут быть случаи… обратитесь тогда ко мне, и вы найдете во мне человека, готового пожертвовать вам всем,
чем может
только располагать.
—
Только не мое. Разве
не говорила уж тебе,
что я-то
не могу составить его счастья. Я это ему тоже сказала. Обман в этом случае был бы с моей стороны преступлением. Такой умный, благородный, богатый молодой человек может устроить себе партию получше меня.
—
Не вы, а Ранеев судья мой. Доставьте мне
только случай увидеть его. больше ни о
чем не прошу, предупредите обо мне. Он сжалится над этим безвинным мальчиком, а если нет, да будет воля Божья.
— Слыхал от евреев, они знают все,
что делается
не только на земле, но и под землей, — говорят, будто меньшой, бежавший из полка, пропал без вести. Старший при ней, да что-то
не ладят, часто ссорятся, хотел было возвратиться в Москву, однако ж, мать ублажила, остался.
— Писать к ней об этом деле
не буду, а ты постарайся поскорее повидаться с нею и расскажи ей от имени моего все,
что знаешь. Даю тебе слово, она
не будет дремать и выведет козни врагов на свет Божий. Скажи ей
только от меня, чтобы тебя поберегла, да сам будь осторожнее.
Похороны были приличные. Говорить ли,
что в доле расходов тайно участвовал Сурмин? Тониных золотых
не употреблял он даже тех,
что взял у нее, и подал ей в этих деньгах подробный расчет. Она умела
только поблагодарить его несколькими сердечными словами.
На похоронах появилась и Левкоева, но и тут заметила одному из братьев Лориных,
что генералу церемония подобала понаряднее; критиковала, почему
не было более богатого гроба и парчового покрова, катафалка, четверни лошадей; прибавила,
что «если они уж такие бедные, то она, Левкоева, со своими связями, если б
только попросили, могла бы собрать достаточную сумму на генеральские похороны». Никто
не дал ей ответа, да и вообще
не обратил на нее внимания.
Вот они в Белоруссии, в городе, который назовем городом при Двине. Совершенно новый край, новые люди! Так как я
не пишу истории их в тогдашнее время, то ограничусь рассказом
только об известных мне личностях, действовавших в моем романе, и о той местности, где разыгрывались их действия. И потому попрошу читателя
не взыскивать с меня скрупулезно за некоторые незначительные анахронизмы и исторические недомолвки и помнить,
что я все-таки пишу роман, хотя и полуисторический.
— Ничего этого
не ведаю. Знаю
только,
что обстоятельства изменились. Мать, услыхав,
что за ней зорко следят,
что замыслы Мерославского, ее патрона, с братией
не удаются, потеряв с Ричардом горячего исполнителя своих патриотических затей, видя их холодную поддержку в Владиславе, умерла, говорят, от разрыва сердца.
Я сказала ему,
что планы его могут состояться, если
только Владислав
не замешан сильно в каких-нибудь революционных замыслах.
— Знаю
только,
что он русский купец Жучок из Динабурга. Он открыл мне,
что доставлял через евреев для Эдвиги Стабровской холодное и огнестрельное оружие. Этот воинственный запас хранился в недостроенном костеле, в имении ее, на границах Витебской и Могилевской губерний. Но, вероятно, опасаясь, чтобы его
не открыли в этом месте, перевезли в другое, какое — еще
не знаю. Жучок обещал мне сыскать след к нему.
— И я сам тоже ничего
не понимаю, знаю
только,
что вам нужно спокойствие.
— Время терпит, — говорил он, — я имею сведения,
что только в конце апреля должны начаться действия заговорщиков в Могилевской губернии, а без пароля вождя их, Жвирждовского, никто в здешнем крае
не тронется с места. Пароль этот должен я получить. Теперь же мы
только в начале апреля.
Жучок
не скоро отвечал, ему надо было сообразиться
что говорить среди обстановки лиц, между которыми нежданно очутился, и для этого употребил следующий маневр: приложил руку к груди, откашлялся и
только тогда, когда тяжело перевел дух, отвечал...
Владислав, увлекаясь порывом доказать своим собратам,
что красавица-жена его
не только не опасна для польского дела, но еще сочувствует ему, дал слово заговорщикам представить им ее.
— Да, я счастлива, — говорила Лиза, — как может быть
только счастлива женщина на земле. Если б могло надо мною совершиться чудо, чтобы мне вновь начать жизнь, я
не желала бы ей другого исхода. Чтобы со мной ни случилось, какие бы несчастья меня впредь ни ожидали, я всегда буду благодарить Бога за то,
что Он в это время послал мне. Десять дней блаженства, какое и
не снилось мне в грезах, да за них разве
не отдашь всю жизнь свою!
«Наконец,
только теперь могу сказать тебе, мой друг, — писал он, —
что все в крае спокойно. Воля твоя исполнена. Обезоруженный нами жонд
не был в состоянии ничего предпринять. Кровь братьев
не будет больше литься. Счастье наше обеспечено. Я остался здесь
только на два дня по экстренным хозяйственным делам. Через 48 мучительных часов разлуки я, счастливейший из смертных, обнимаю тебя. Но, желая тебя успокоить на свой счет, посылаю с этим письмом нарочного. Да будет над тобою благословение Божье.
—
Не имею права отказывать здесь никому, — отвечал этот, несколько поморщившись, воображая,
что ставка такой мизерной личности будет ничтожна и
только задержит игру.
Кроме расчета на помощь студентов, воевода избрал Горки целью нападения еще и потому,
что там
не было войск, а
только небольшая инвалидная команда.
Действительно, кроме злоумышленников, никто и
не догадывался о предстоящей беде. Инвалиды
не имели даже патронов и спали крепким сном, а инвалидному начальнику, дряхлому и немощному старцу, в неведении дел мирских, вовсе и
не чудилось,
что он среди России через несколько часов сделается военнопленным; исправник еще с полдня выехал в уезд, прочие власти тоже разъехались, жители спали; бодрствовал
только часовой, стоявший у казначейства.
Все усилия воеводы привлечь население остались без успеха; после чтения манифеста от польского короля, начинались обещания, на которые воевода даже сделался щедр до нелепости: отдавал всю землю и все угодья, обещал уничтожение рекрутских наборов, беспошлинную продажу вина, с назначением
только по 15 копеек серебром с души годовых повинностей; но ничто
не произвело ни малейшего действия, и даже к уничтожению по кабакам патентов население
не оказывало никакого сочувствия; воевода наконец мог убедиться,
что на мыльных пузырях
не долететь ему до Волги.