Неточные совпадения
Вспыхнули очи Мамона. Он только что сватал дочь
воеводы Образца за своего сына и получил отказ: неслись уж слухи, потому что мать самого Мамона была волшебница, которая и сожжена. [
Князем Иваном Андреевичем Можайским.] От слов Русалки, ему казалось, шапка на голове его загорелась; он придавил ее могучею рукой и, горько усмехнувшись, сказал...
— Поставить в каменные палаты
воеводы, — перебил Мамон радостным голосом, — отобрать у него лучшие клети, оружейную, постельную, сени… Немчин для него в доме хуже нечистого; того ладаном выкуришь да святой водой выгонишь, а этого, засадит раз Иван Васильевич, не выживешь никакою силою. Придется хозяину хоть в удавку! Но позволит ли великий
князь?
Еще был сын у
воеводы Иван Хабар-Симской (заметьте, в тогдашнее время дети часто не носили прозвания отца или, называемые так, впоследствии назывались иначе: эти прозвища давались или великим
князем, или народом, по случаю подвига или худого дела, сообразно душевному или телесному качеству).
Чтобы поручить это войско достойному вождю, ожидали в Москву знаменитого
воеводу, служебного
князя Даниила Дмитриевича Холмского. Болезнь, мнимая или настоящая, задерживала его в дальнем поместье. Мнимая, сказал я: и то немудрено, потому что он родом тверчанин, потомок тверских
князей, должен был неохотно повиноваться приказу своего владыки, идти против родины своей.
— Добро, верю матушке. По голосу твоему слышу, ты не злодей. Вот видишь, я —
воевода,
князь Холмский. Может быть, слыхал обо мне.
Через несколько дней участь Холмского была решена. Образец прибегнул к ходатайству митрополита и других духовных властей. Такое посредничество должно было иметь успех тем более, что служебный
князь отдавался сам в руки своего властелина. Ходатаи молили великого
князя умилостивиться над
воеводой, который был всегда верный слуга Ивана Васильевича, доставил ему и всему православному краю столько добра и чести, который готов и ныне идти всюду, кроме Твери, куда только укажет ему господарь его и всея Руси.
С своей стороны, Аристотель и дворский лекарь искусно объяснили властителю, что слух о несправедливом гневе его на знаменитого
воеводу может повредить ему в хорошем мнении, которое имеют об нем римский цесарь и другие государи; что гневом на
воеводу великий
князь дает повод другим подданным своим быть изменниками отечеству; что Холмского не наказывать, а наградить надо за его благородный поступок и что эта награда возбудит в других желание подражать такой возвышенной любви к родине.
В тот же день восемь таких записей, или поручных кабал, одни в полутретьесте рублях, другие и более, все в двух тысячах рублях, были даны именитыми московскими людьми, большею частию боярами, в том, что они обязывались заплатить великому
князю эту сумму в случае, если б
воевода вздумал отъехать или бежать в чужую сторону.
Именем господина великого
князя спрашивают сына
воеводы, Симского-Хабара.
Это была тверская дружина, которую
князь Михайло Холмский (родственник московского
воеводы, служебного
князя Данилы Дмитриевича), один из вернейших слуг своего государя, почти неволею набрал и отрядил сюда.
Кто на месте великого
князя тверского, бездетного, безнадежного, окруженного изменою, в его старых летах, не согласился бы на предложение московского
воеводы?
Весь город день и ночь был на ногах: рыли рвы и проводили валы около крепостей и острожек, расставляли по ним бдительные караулы; пробовали острия своих мечей на головах подозрительных граждан и, наконец, выбрав главным
воеводой князя Гребенку-Шуйского, клали руки на окровавленные мечи и крестились на соборную церковь св. Софии, произнося страшные клятвы быть единодушными защитниками своей отчизны.
Неточные совпадения
«За пана Степана,
князя Седмиградского, [
Князь Седмиградский — Стефан Баторий,
воевода Седмиградский, в 1576–1586 годах — король польский.] был
князь Седмиградский королем и у ляхов, жило два козака:
Российские
князья, бояре,
воеводы, // Пришедшие на Дон отыскивать свободы!
Слобода Александрова, после выезда из нее царя Ивана Васильевича, стояла в забвении, как мрачный памятник его гневной набожности, и оживилась только один раз, но и то на краткое время. В смутные годы самозванцев молодой полководец
князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, в союзе с шведским генералом Делагарди, сосредоточил в ее крепких стенах свои воинские силы и заставил оттуда польского
воеводу Сапегу снять долговременную осаду с Троицко-Сергиевской лавры.
Поляки, как слышно, просят только о том, чтоб им сдаться нашему
воеводе,
князю Пожарскому, а не другому кому.
— Чему дивиться, что ты связал себя клятвенным обещанием, когда вся Москва сделала то же самое. Да вот хоть, например,
князь Димитрий Мамстрюкович Черкасский изволил мне сказывать, что сегодня у него в дому сберутся здешние бояре и старшины, чтоб выслушать гонца, который прислан к нам с предложением от пана Гонсевского. И как ты думаешь, кто этот доверенный человек злейшего врага нашего?.. Сын бывшего
воеводы нижегородского, боярина Милославского.