Неточные совпадения
— Ах, и не рассказывайте, — вздыхает Анна Марковна, отвесив свою нижнюю малиновую
губу и затуманив свои блеклые глаза. — Мы нашу Берточку, — она
в гимназии Флейшера, — мы нарочно держим ее
в городе,
в почтенном семействе. Вы понимаете, все-таки неловко. И вдруг она из гимназии приносит такие слова и выражения, что я прямо аж вся покраснела.
Нюра — маленькая, лупоглазая, синеглазая девушка; у нее белые, льняные волосы, синие жилки на висках.
В лице у нее есть что-то тупое и невинное, напоминающее белого пасхального сахарного ягненочка. Она жива, суетлива, любопытна, во все лезет, со всеми согласна, первая знает все новости, и если говорит, то говорит так много и так быстро, что у нее летят брызги изо рта и на красных
губах вскипают пузыри, как у детей.
Тамара, улыбаясь на слова Жени, отвечает с едва заметной улыбкой, которая почти не растягивает
губы, а делает их
в концах маленькие, лукавые, двусмысленные углубления, совсем как у Монны Лизы на портрете Леонардо да Винчи.
Близкое безумие уже сквозит
в ее миловидном лице,
в ее полузакрытых глазах, всегда улыбающихся какой-то хмельной, блаженной, кроткой, застенчивой и непристойной улыбкой,
в ее томных, размягченных, мокрых
губах, которые она постоянно облизывает,
в ее коротком тихом смехе — смехе идиотки.
И теперь, изредка оборачиваясь назад, он по ее горящим прекрасным глазам, по ярко и неровно рдевшему на щеках нездоровому румянцу, по искусанным запекшимся
губам чувствовал, что
в девушке тяжело колышется и душит ее большая, давно назревшая злоба.
Эгмонт-Лаврецкий, до сих пор очень удачно подражавший то поросенку, которого сажают
в мешок, то ссоре кошки с собакой, стал понемногу раскисать и опускаться. На него уже находил очередной стих самообличения,
в припадке которого он несколько раз покушался поцеловать у Ярченко руку. Веки у него покраснели, вокруг бритых колючих
губ углубились плаксивые морщины, и по голосу было слышно, что его нос и горло уже переполнялись слезами.
Девушка проснулась, провела ладонью по
губам в одну сторону и
в другую, зевнула и смешно, по-детски, улыбнулась.
Наивная Люба и
в самом деле потянулась
губами к руке Лихонина, и это движение всех рассмешило и чуть-чуть растрогало.
Но хотя он и сверкал от восторга, однако что-то хищное, опасливое, беспокойное мелькало
в его часто моргавших глазах,
в подергивании верхней
губы и
в жестком рисунке его бритого, выдвинувшегося вперед квадратного подбородка, с едва заметным угибом посредине.
В одном из таких кабинетов сидело четверо — две дамы и двое мужчин: известная всей России артистка певица Ровинская, большая красивая женщина с длинными зелеными египетскими глазами и длинным, красным, чувственным ртом, на котором углы
губ хищно опускались книзу; баронесса Тефтинг, маленькая, изящная, бледная,ее повсюду видели вместе с артисткой; знаменитый адвокат Рязанов и Володя Чаплинский, богатый светский молодой человек, композитор-дилетант, автор нескольких маленьких романсов и многих злободневных острот, ходивших по городу.
Все поглядели по направлению ее руки. И
в самом деле, картина была довольно смешная. Сзади румынского оркестра сидел толстый, усатый человек, вероятно, отец, а может быть, даже и дедушка многочисленного семейства, и изо всех сил свистел
в семь деревянных свистулек, склеенных. вместе. Так как ему было, вероятно, трудно передвигать этот инструмент между
губами, то он с необыкновенной быстротой поворачивал голову то влево, то вправо.
Этот нежный и страстный романс, исполненный великой артисткой, вдруг напомнил всем этим женщинам о первой любви, о первом падении, о позднем прощании на весенней заре, на утреннем холодке, когда трава седа от росы, а красное небо красит
в розовый цвет верхушки берез, о последних объятиях, так тесно сплетенных, и о том, как не ошибающееся чуткое сердце скорбно шепчет: «Нет, это не повторится, не повторится!» И
губы тогда были холодны и сухи, а на волосах лежал утренний влажный туман.
И, уткнувшись лицом
в опустившиеся на стол руки, она беззвучно зарыдала. И опять никто не позволил себе задать ей какой-нибудь вопрос. Только Женька побледнела от злобы и так прикусила себе нижнюю
губу, что на ней потом остался ряд белых пятен.
Любку страшно морил сон, слипались глаза, и она с усилием таращила их, чтобы не заснуть, а на
губах лежала та же наивная, детская, усталая улыбка, которую Лихонин заметил еще и там,
в кабинете. И из одного угла ее рта слегка тянулась слюна.
— Ну, что? Полегшало? — спросила ласково Любка, целуя
в последний раз
губы Лихонина. — Ах ты, студентик мой!..
Отчасти причиной этому и был Симановский, бритый человек,
в пенсне, длинноволосый, с гордо закинутой назад головою и с презрительным выражением
в узких, опущенных вниз углами
губах.
Она ушла. Спустя десять минут
в кабинет вплыла экономка Эмма Эдуардовна
в сатиновом голубом пеньюаре, дебелая, с важным лицом, расширявшимся от лба вниз к щекам, точно уродливая тыква, со всеми своими массивными подбородками и грудями, с маленькими, зоркими, черными, безресницыми глазами, с тонкими, злыми, поджатыми
губами. Лихонин, привстав, пожал протянутую ему пухлую руку, унизанную кольцами, и вдруг подумал брезгливо...
Но когда, соединив
в принесенной пустой бутылке из-под шампанского водород с кислородом и обмотав бутыль для предосторожности полотенцем, Симановский велел Любке направить горлышко на горящую свечу и когда раздался взрыв, точно разом выпалили из четырех пушек, взрыв, от которого посыпалась штукатурка с потолка, тогда Любка струсила и, только с трудом оправившись, произнесла дрожащими
губами, но с достоинством...
Он уже хотел перейти к теории любовных чувств, но, к сожалению, от нетерпения поспешил немного: он обнял Любку, притянул к себе и начал ее грубо тискать. «Она опьянеет от ласки. Отдастся!» — думал расчетливый Симановский. Он добивался прикоснуться
губами к ее рту для поцелуя, но она кричала и фыркала
в него слюнями. Вся наигранная деликатность оставила ее.
У Гладышева было
в кармане много денег, столько, сколько еще ни разу не было за его небольшую жизнь целых двадцать пять рублей, и он хотел кутнуть. Пиво он пил только из молодечества, но не выносил его горького вкуса и сам удивлялся, как это его пьют другие. И потому брезгливо, точно старый кутила, оттопырив нижнюю
губу, он сказал недоверчиво...
Девушки тронулись
в путь. Но вдруг откуда-то сбоку, из-за памятников, отделился рослый, крепкий студент. Он догнал Любку и тихо притронулся к ее рукаву. Она обернулась и увидела Соловьева. Лицо ее мгновенно побледнело, глаза расширились и
губы задрожали.
И, обняв руками шею нотариуса, прошептала ему
губами в самые
губы, обжигая горячим дыханием...
— Нет, нет, милый, не хочу так!.. Не хочу! Иди ко мне! Вот так! Ближе, ближе!.. Дай мне твои глаза, я буду смотреть
в них. Дай мне твои
губы — я буду тебя целовать, а ты… Яне боюсь!.. Смелей!.. Целуй крепче!..
Неточные совпадения
Дверь отворяется, и выставляется какая-то фигура во фризовой шинели, с небритою бородою, раздутою
губою и перевязанною щекою; за нею
в перспективе показывается несколько других.
Угрюм-Бурчеев мерным шагом ходил среди всеобщего опустошения, и на
губах его играла та же самая улыбка, которая озарила лицо его
в ту минуту, когда он,
в порыве начальстволюбия, отрубил себе указательный палец правой руки.
Вышел вперед белокурый малый и стал перед градоначальником.
Губы его подергивались, словно хотели сложиться
в улыбку, но лицо было бледно, как полотно, и зубы тряслись.
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно,
в глазах у всех солдатики начали наливаться кровью. Глаза их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали на свои места и начали шевелиться;
губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и
в помине не было, и начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
Молча указывали они на вытянутые
в струну дома свои, на разбитые перед этими домами палисадники, на форменные казакины,
в которые однообразно были обмундированы все жители до одного, — и трепетные
губы их шептали:"Сатана!"