Неточные совпадения
И каждый вечер из флигеля
в глубине двора величественно являлась Мария Романовна, высокая, костистая,
в черных очках, с обиженным лицом без
губ и
в кружевной черной шапочке на полуседых волосах, из-под шапочки строго торчали большие, серые уши.
У него длинное лицо
в двойной бороде от ушей до плеч, а подбородок голый, бритый, так же, как верхняя
губа.
Но никто не мог переспорить отца, из его вкусных
губ слова сыпались так быстро и обильно, что Клим уже знал: сейчас дед отмахнется палкой, выпрямится, большой, как лошадь
в цирке, вставшая на задние ноги, и пойдет к себе, а отец крикнет вслед ему...
На его красном лице весело сверкали маленькие, зеленоватые глазки, его рыжеватая борода пышностью своей была похожа на хвост лисы,
в бороде шевелилась большая, красная улыбка; улыбнувшись, Варавка вкусно облизывал
губы свои длинным, масляно блестевшим языком.
Люба Клоун зажала бумажки
в кулак, подумала минуту, кусая пухлые
губы, и закричала...
Затем он шел
в комнату жены. Она, искривив
губы, шипела встречу ему, ее черные глаза, сердито расширяясь, становились глубже, страшней; Варавка говорил нехотя и негромко...
В эти минуты она прицеливалась к детям, нахмурив густые брови, плотно сжав лиловые
губы, скрестив руки и вцепившись пальцами
в костлявые плечи свои.
По настоянию деда Акима Дронов вместе с Климом готовился
в гимназию и на уроках Томилина обнаруживал тоже судорожную торопливость, Климу и она казалась жадностью. Спрашивая учителя или отвечая ему, Дронов говорил очень быстро и как-то так всасывая слова, точно они, горячие, жгли
губы его и язык. Клим несколько раз допытывался у товарища, навязанного ему Настоящим Стариком...
У него была привычка беседовать с самим собою вслух. Нередко, рассказывая историю, он задумывался на минуту, на две, а помолчав, начинал говорить очень тихо и непонятно.
В такие минуты Дронов толкал Клима ногою и, подмигивая на учителя левым глазом, более беспокойным, чем правый, усмехался кривенькой усмешкой;
губы Дронова были рыбьи, тупые, жесткие, как хрящи. После урока Клим спрашивал...
— Это — зачеркни, — приказывала мать и величественно шла из одной комнаты
в другую, что-то подсчитывая, измеряя. Клим видел, что Лида Варавка провожает ее неприязненным взглядом, покусывая
губы. Несколько раз ему уже хотелось спросить девочку...
Когда он играл, язык его почему-то высовывался и лежал на дряблой бритой
губе, открывая
в верхней челюсти два золотых зуба.
Мальчики ушли. Лидия осталась, отшвырнула веревки и подняла голову, прислушиваясь к чему-то. Незадолго пред этим сад был обильно вспрыснут дождем, на освеженной листве весело сверкали
в лучах заката разноцветные капли. Лидия заплакала, стирая пальцем со щек слезинки,
губы у нее дрожали, и все лицо болезненно морщилось. Клим видел это, сидя на подоконнике
в своей комнате. Он испуганно вздрогнул, когда над головою его раздался свирепый крик отца Бориса...
Но
в дверях столовой, оглянувшись, увидал, что Борис, опираясь руками о край стола, вздернув голову и прикусив
губу, смотрит на него испуганно.
Он перевелся из другого города
в пятый класс; уже третий год, восхищая учителей успехами
в науках, смущал и раздражал их своим поведением. Среднего роста, стройный, сильный, он ходил легкой, скользящей походкой, точно артист цирка. Лицо у него было не русское, горбоносое, резко очерченное, но его смягчали карие, женски ласковые глаза и невеселая улыбка красивых, ярких
губ; верхняя уже поросла темным пухом.
Перед этим он стал говорить меньше, менее уверенно, даже как будто затрудняясь
в выборе слов; начал отращивать бороду, усы, но рыжеватые волосы на лице его росли горизонтально, и, когда верхняя
губа стала похожа на зубную щетку, отец сконфузился, сбрил волосы, и Клим увидал, что лицо отцово жалостно обмякло, постарело.
— Ну, милый Клим, — сказал он громко и храбро, хотя
губы у него дрожали, а опухшие, красные глаза мигали ослепленно. — Дела заставляют меня уехать надолго. Я буду жить
в Финляндии,
в Выборге. Вот как. Митя тоже со мной. Ну, прощай.
Но Клим видел, что Лида, слушая рассказы отца поджав
губы, не верит им. Она треплет платок или конец своего гимназического передника, смотрит
в пол или
в сторону, как бы стыдясь взглянуть
в широкое, туго налитое кровью бородатое лицо. Клим все-таки сказал...
— Это разумно, что не пошел, — сказала мать; сегодня она,
в новом голубом капоте, была особенно молода и внушительно красива. Покусав
губы, взглянув
в зеркало, она предложила сыну: — Посиди со мной.
Пообедав, он пошел
в мезонин к Дронову, там уже стоял, прислонясь к печке, Макаров, пуская
в потолок струи дыма, разглаживая пальцем темные тени на верхней
губе, а Дронов, поджав ноги под себя, уселся на койке
в позе портного и визгливо угрожал кому-то...
Мать крепко обняла его, молча погладила щеку, поцеловала
в лоб горячими
губами.
Клим подошел к дяде, поклонился, протянул руку и опустил ее: Яков Самгин, держа
в одной руке стакан с водой, пальцами другой скатывал из бумажки шарик и, облизывая
губы, смотрел
в лицо племянника неестественно блестящим взглядом серых глаз с опухшими веками. Глотнув воды, он поставил стакан на стол, бросил бумажный шарик на пол и, пожав руку племянника темной, костлявой рукой, спросил глухо...
Клим шел во флигель тогда, когда он узнавал или видел, что туда пошла Лидия. Это значило, что там будет и Макаров. Но, наблюдая за девушкой, он убеждался, что ее притягивает еще что-то, кроме Макарова. Сидя где-нибудь
в углу, она куталась, несмотря на дымную духоту,
в оранжевый платок и смотрела на людей, крепко сжав
губы, строгим взглядом темных глаз. Климу казалось, что
в этом взгляде да и вообще во всем поведении Лидии явилось нечто новое, почти смешное, какая-то деланная вдовья серьезность и печаль.
На висках, на выпуклом лбу Макарова блестел пот, нос заострился, точно у мертвого, он закусил
губы и крепко закрыл глаза.
В ногах кровати стояли Феня с медным тазом
в руках и Куликова с бинтами, с марлей.
Пролежав
в комнате Клима четверо суток, на пятые Макаров начал просить, чтоб его отвезли домой. Эти дни, полные тяжелых и тревожных впечатлений, Клим прожил очень трудно.
В первый же день утром, зайдя к больному, он застал там Лидию, — глаза у нее были красные, нехорошо блестели, разглядывая серое, измученное лицо Макарова с провалившимися глазами;
губы его, потемнев, сухо шептали что-то, иногда он вскрикивал и скрипел зубами, оскаливая их.
Бледность лица выгодно подчеркивала горячий блеск его глаз, тень на верхней
губе стала гуще, заметней, и вообще Макаров
в эти несколько дней неестественно возмужал.
Осторожно перекинулись незначительными фразами. Маргарита напомнила ему, что он поступил с нею невежливо. Шли медленно, она смотрела на него искоса, надув
губы, хмурясь; он старался говорить с нею добродушно, заглядывал
в глаза ее ласково и соображал: как внушить ей, чтоб она пригласила его к себе?
Жена пианиста тоже бесприютно блуждала по комнате, точно кошка, впервые и случайно попавшая
в чужую квартиру. Ее качающаяся походка, рассеянный взгляд синеватых глаз, ее манера дотрагиваться до вещей — все это привлекало внимание Клима, улыбка туго натянутых
губ красивого рта казалась вынужденной, молчаливость подозрительной.
Нехаева была неприятна. Сидела она изломанно скорчившись, от нее исходил одуряющий запах крепких духов. Можно было подумать, что тени
в глазницах ее искусственны, так же как румянец на щеках и чрезмерная яркость
губ. Начесанные на уши волосы делали ее лицо узким и острым, но Самгин уже не находил эту девушку такой уродливой, какой она показалась с первого взгляда. Ее глаза смотрели на людей грустно, и она как будто чувствовала себя серьезнее всех
в этой комнате.
Белый пепел падал на лицо и быстро таял, освежая кожу, Клим сердито сдувал капельки воды с верхней
губы и носа, ощущая, что несет
в себе угнетающую тяжесть, жуткое сновидение, которое не забудется никогда.
Нехаева улыбалась ей, облизывала сухие
губы, садилась
в угол дивана, и вскоре там назойливо звучал ее голосок, докторально убеждавший Дмитрия Самгина...
Дмитрий Самгин стукнул ложкой по краю стола и открыл рот, но ничего не сказал, только чмокнул
губами, а Кутузов, ухмыляясь, начал что-то шептать
в ухо Спивак. Она была
в светло-голубом, без глупых пузырей на плечах, и это гладкое, лишенное украшений платье, гладко причесанные каштановые волосы усиливали серьезность ее лица и неласковый блеск спокойных глаз. Клим заметил, что Туробоев криво усмехнулся, когда она утвердительно кивнула Кутузову.
«Эту школа испортила больше, чем Лидию», — подумал Клим. Мать, выпив чашку чая, незаметно ушла. Лидия слушала сочный голос подруги, улыбаясь едва заметной улыбкой тонких
губ, должно быть, очень жгучих. Алина смешно рассказывала драматический роман какой-то гимназистки, которая влюбилась
в интеллигентного переплетчика.
Крепко сжав
губы, широко открыв глаза, она смотрела
в упор и как бы сквозь него; на смуглом лице являлась тень неведомых дум.
Видел он и то, что его уединенные беседы с Лидией не нравятся матери. Варавка тоже хмурился, жевал бороду красными
губами и говорил, что птицы вьют гнезда после того, как выучатся летать. От него веяло пыльной скукой, усталостью, ожесточением. Он являлся домой измятый, точно после драки. Втиснув тяжелое тело свое
в кожаное кресло, он пил зельтерскую воду с коньяком, размачивал бороду и жаловался на городскую управу, на земство, на губернатора. Он говорил...
Вот — сидит на скамье
в городском саду, распустив
губы, очарованно наблюдая капризные игры детей.
Лидия улыбалась, веснушки на лице Инокова тоже дрожали,
губы по-детски расплылись,
в глазах блестел мягкий смех.
Лютов, закуривая папиросу, криво торчавшую
в янтарном мундштуке, чмокал
губами, мигал и бормотал...
Макаров имел вид человека только что проснувшегося, рассеянная улыбка подергивала его красиво очерченные
губы, он, по обыкновению, непрерывно курил, папироса дымилась
в углу рта, и дым ее заставлял Макарова прищуривать левый глаз.
Женщина улыбнулась, ковыряя песок концом зонтика. Улыбалась она своеобразно: перед тем, как разомкнуть крепко сжатые
губы небольшого рта, она сжимала их еще крепче, так, что
в углах рта появлялись лучистые морщинки. Улыбка казалась вынужденной, жестковатой и резко изменяла ее лицо, каких много.
Но через минуту, взглянув
в комнату, он увидел, что бледное лицо Туробоева неестественно изменилось, стало шире, он, должно быть, крепко сжал челюсти, а
губы его болезненно кривились.
Лидия сидела на подоконнике открытого окна спиною
в комнату, лицом на террасу; она была, как
в раме,
в белых косяках окна. Цыганские волосы ее распущены, осыпают щеки, плечи и руки, сложенные на груди. Из-под ярко-пестрой юбки видны ее голые ноги, очень смуглые. Покусывая
губы, она говорила...
Он видел, что Лидия смотрит не на колокол, а на площадь, на людей, она прикусила
губу и сердито хмурится.
В глазах Алины — детское любопытство. Туробоеву — скучно, он стоит, наклонив голову, тихонько сдувая пепел папиросы с рукава, а у Макарова лицо глупое, каким оно всегда бывает, когда Макаров задумывается. Лютов вытягивает шею вбок, шея у него длинная, жилистая, кожа ее шероховата, как шагрень. Он склонил голову к плечу, чтоб направить непослушные глаза на одну точку.
— Ему бы следовало
в опере служить, а не революции делать, — солидно сказал Клим и подметил, что
губы Спивак усмешливо дрогнули.
Освещенное девичьими глазами сапфирового цвета круглое и мягкое лицо казалось раскрашенным искусственно; излишне ярки были пухлые
губы, слишком велики и густы золотистые брови,
в общем это была неподвижная маска фарфоровой куклы.
Среднего роста, очень стройный, Диомидов был одет
в черную блузу, подпоясан широким ремнем; на ногах какие-то беззвучные, хорошо вычищенные сапоги. Клим заметил, что раза два-три этот парень, взглянув на него, каждый раз прикусывал
губу, точно не решаясь спросить о чем-то.
Через час он шагал по блестящему полу пустой комнаты, мимо зеркал
в простенках пяти окон, мимо стульев, чинно и скучно расставленных вдоль стен, а со стен на него неодобрительно смотрели два лица, одно — сердитого человека с красной лентой на шее и яичным желтком медали
в бороде, другое — румяной женщины с бровями
в палец толщиной и брезгливо отвисшей
губою.
Лютов возвратился минут через двадцать, забегал по столовой, шевеля руками
в карманах, поблескивая косыми глазками, кривя
губы.
Самгин завидовал уменью Маракуева говорить с жаром, хотя ему казалось, что этот человек рассказывает прозой всегда одни и те же плохие стихи. Варвара слушает его молча, крепко сжав
губы, зеленоватые глаза ее смотрят
в медь самовара так, как будто
в самоваре сидит некто и любуется ею.
Сосед был плотный человек лет тридцати, всегда одетый
в черное, черноглазый, синещекий, густые черные усы коротко подстрижены и подчеркнуты толстыми
губами очень яркого цвета.
Эта странная
губа придавала плюшевому лицу капризное выражение — с такой обиженной
губой сидят среди взрослых дети, уверенные
в том, что они наказаны несправедливо.