Юнкера старшего класса уже успели разобрать, по присланному из Петербурга списку, двести офицерских вакансий в двухстах различных полках. По субботам они ходили в город к военным портным примерить в последний раз мундир, сюртук или пальто и ежедневно,
с часа на час, лихорадочно ждали заветной телеграммы, в которой сам государь император поздравит их с производством в офицеры.
Неточные совпадения
Четыре дня не появлялся Александров у Синельниковых, а ведь раньше бывал у них по два, по три раза в день, забегая домой только
на минуточку, пообедать и поужинать. Сладкие терзания томили его душу: горячая любовь, конечно, такая, какую не испытывал еще ни один человек
с сотворения мира; зеленая ревность, тоска в разлуке
с обожаемой, давняя обида
на предпочтение… По ночам же он простаивал
часами под двумя тополями, глядя в окно возлюбленной.
Всю вескость последнего правила пришлось вскоре Александрову испытать
на практике, и урок был не из нежных. Вставали юнкера всегда в семь
часов утра; чистили сапоги и платье, оправляли койки и
с полотенцем, мылом и зубной щеткой шли в общую круглую умывалку, под медные краны. Сегодняшнее сентябрьское утро было сумрачное, моросил серый дождик; желто-зеленый туман висел за окнами. Тяжесть была во всем теле, и не хотелось покидать кровати.
Конечно, прекрасен был училищный оркестр, гордость александровцев, и ждали юнкера четвергового концерта
с жадным нетерпением; но для бедных желторотых фараонов один
час вокального наслаждения далеко не искупал многих
часов беспрестанной прозаической строжайшей муштры и неловкой связанности и беспомощности в чужом, еще не обжитом доме, в котором невольно натыкаешься
на все углы и косяки.
Приходит день, когда Александров и трое его училищных товарищей получают печатные бристольские карточки
с приглашением пожаловать
на бракосочетание Юлии Николаевны Синельниковой
с господином Покорни, которое последует такого-то числа и во столько-то
часов в церкви Константиновского межевого института. Свадьба как раз приходилась
на отпускной день,
на среду. Юнкера
с удовольствием поехали.
И вот Александров в одиночном карцере.
На лекции и
на специальные военные занятия его выпускает
на час,
на два сторож, прикомандированный к училищу ефрейтор Перновского гренадерского полка. Он же приносит узнику завтрак, обед и чай
с булкой.
«
На второй день Масленицы, в два
часа пополудни, приходите
на каток Чистых прудов. Я буду
с подругой. Ваша З. Б.».
— Почему пропало? Я хоть и реалист и практический человек, но зато верный и умный друг. Посмотри-ка
на письмо Машеньки: она будет ждать меня к четырем
часам вечера, и тоже
с подругой, но та превеселая, и ты от нее будешь в восторге. Итак, ровно в два
часа мы оба уже
на Чистых прудах, а в четыре без четверти берем порядочного извозчика и катим
на Патриаршие. Идет?
Каждое утро,
часов в пять, старшие юнкера наспех пьют чай
с булкой; захвативши завтрак в полевые сумки, идут партиями
на места своих работ, которые будут длиться
часов до семи вечера, до той поры, когда уставшие глаза начинают уже не так четко различать издали показательные приметы.
У них, говорили они, не было никаких преступных, заранее обдуманных намерений. Была только мысль — во что бы то ни стало успеть прийти в лагери к восьми
с половиною
часам вечера и в срок явиться дежурному офицеру. Но разве виноваты они были в том, что
на балконе чудесной новой дачи, построенной в пышном псевдорусском стиле, вдруг показались две очаровательные женщины, по-летнему, легко и сквозно одетые. Одна из них, знаменитая в Москве кафешантанная певица, крикнула...
— А главное, — продолжал Дрозд
с лицемерным сожалением, — главное, что есть же
на свете такие отчаянные сорванцы, неслухи и негодяи, которые в вашем положении, никого не спрашивая и не предупреждая, убегают из лагеря самовольно, пробудут у портного полчаса-час и опрометью бегут назад, в лагерь. Конечно, умные, примерные дети таких противозаконных вещей не делают. Сами подумайте: самовольная отлучка — это же пахнет дисциплинарным преступлением, за это по головке в армии не гладят.
— Его превосходительство, господин начальник училища, просит зайти к нему
на квартиру ровно в
час. Он имеет нечто сказать господам офицерам, но, повторяю со слов генерала, что это не приказание, а предложение. Счастливого пути-с. Благодарю покорно.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой
на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом
с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные
часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Осип. Да так. Бог
с ними со всеми! Погуляли здесь два денька — ну и довольно. Что
с ними долго связываться? Плюньте
на них! не ровен
час, какой-нибудь другой наедет… ей-богу, Иван Александрович! А лошади тут славные — так бы закатили!..
— Не то еще услышите, // Как до утра пробудете: // Отсюда версты три // Есть дьякон… тоже
с голосом… // Так вот они затеяли // По-своему здороваться //
На утренней заре. //
На башню как подымется // Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли // Жи-вешь, о-тец И-пат?» // Так стекла затрещат! // А тот ему, оттуда-то: // — Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко! // Жду вод-ку пить! — «И-ду!..» // «Иду»-то это в воздухе //
Час целый откликается… // Такие жеребцы!..
Г-жа Простакова.
На него, мой батюшка, находит такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый
час как вкопанный. Уж чего — то я
с ним не делала; чего только он у меня не вытерпел! Ничем не проймешь. Ежели столбняк и попройдет, то занесет, мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала
с сердец и что отныне ничего другого не остается, как благоденствовать.
С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару, в несколько
часов сломали целую улицу домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой.
На другой день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.