Неточные совпадения
—
Какая ж это воля, батюшко, коли нас снова на барщину гонят…
Как, значит, ежели бы мы вольные — шабаш на господ работать! А нас опять гонят… А мы супротив закона не желаем. Теперь же опять взять
хоть усадьбы… Эк их сколько дворов либо прочь сноси, либо выкуп плати! это за што же выкуп?.. Прежде испокон веку и отцы, и деды все жили да жили, а нам на-ко-ся вдруг — нельзя!
—
Хоть бы на первое время, — продолжал каноник, — лишь бы только дело поставить
как следует, а там можно будет передать с рук на руки другому надежному лицу из наших; сам в стороне останешься, и опасаться, значит, нечего!
Но в сущности легче ли было от этого? Изменило ли его отсутствие
хоть сколько-нибудь участь пьяного Шишкина? И едва кончил он,
как раздался взрыв неистовых криков и топанья. Особенно отличались хоры, шумевшие по двум причинам: первая та, что читал свой брат гимназист, которого поэтому «нужно поддержать»; а вторая, читалось запрещенное — слово, вечно заключающее в себе что-то влекущее, обаятельное.
— А вот что было бы не дурно! — придумал студент по прошествии некоторого времени. — У меня там, в нумере, есть с собою револьвер, так мы вот что: завтра утром встанем-ка пораньше да отправимся
хоть в ту же рощу… Я тебе покажу,
как стрелять,
как целить… все же таки лучше;
хоть несколько выстрелов предварительно сделаешь, все же наука!
Отчего же глупы да пошлы? ведь и между нами были же и умные, и честные, и образованные люди — да вот
хоть взять теперь нам старика Алексея Петровича Ермолова или, например, покойник Воронцов Михайло Семенович, — ведь это все
какие люди-то! справедливые, твердые, самостоятельность-то
какая!
Шишкин задумался. Предложение имело свою заманчивую сторону, но…
как же те-то?
Как же отказаться от блестящей перспективы быть заправским, серьезным деятелем «такого дела» или, по крайней мере,
хоть узнать бы прежде что-нибудь положительное: есть ли тут что или одна только мистификация.
— Хм!.. Ну, возьмем, к примеру, вас
хоть:
какое у вас дело?
— Но
как же после этого Лидинька-то права, положим,
хоть и «с своей точки зрения»? — спросил Хвалынцев, думая поймать на слове собеседницу.
— Э, да ведь вы, голубчик, мы знаем вас! Вы человек денежный! В некотором роде собственник! — подмигивал Полояров; — у вас деньга водится!.. Одолжите, если не можете пяти,
хоть зеленую… Ей-Богу, честное слово, отдам,
как только получу.
— Послушайте, Константин Семенович! — решительно подняла, наконец, она на него свои глаза. —
Хоть это все и мерзость, и глупость, но… мне кажется, оставлять без внимания такие вещи не должно. Ваше имя, ваша честь должны стоять слишком высоко! Они не должны ни минуты оставаться под
какой бы то ни было тенью!
— Что вы не шпион, то в этом безусловно убежден каждый честный и порядочный человек, кто
хоть сколько-нибудь знает вас, — с полным спокойствием и весьма веско продолжал он; — что на каждого честного человека это слово, это нарекание производит такое же действие,
как и на вас сию минуту — это вполне естественно, иначе и быть не может; но что ваш арест вместе с товарищами ровно ни в чем не разубедил бы близоруких болванов, то это также не подлежит ни малейшему сомнению.
Так вот именно ввиду чего я говорил вам, что будьте
как можно осторожней и не показывайте ни малейшего вида, что вам
хоть чуточку что-нибудь известно.
Тут было двое каких-то чиновников, весьма приличной и солидной наружности, фамилии которых хотя и были названы, но Хвалынцев —
как это зачастую случается — через минуту,
хоть убей, не помнил уже этих фамилий. Кроме чиновников находился тут еще капитан генерального штаба.
— Где?.. А, вы сомневаетесь!.. Я скажу вам где!
Хоть бы в Варшаве… Боже мой!..
Как сейчас помню… это было только семь месяцев назад… На Зигмунтовой площади, пред замком, стояли тысячи народа… Я тут же, в одном из домов, глядела с балкона… Вечер уж был, темно становилось; солдаты ваши стояли против народа; в этот день они наш крест изломали… и вдруг раздались выстрелы… Помню только какой-то глухой удар и больше ничего, потому что упала замертво.
А там, там
хоть, может быть, и мечтают, и увлекаются, да ведь
какие мечты,
какие увлечения!
Свитка внимательно следил за выражением его лица и видел,
как тревожно забегали его глаза по этим косым строчкам. «Бога ради, где вы и что с вами?» — стояло в этой записке. «Эта ужасная неизвестность вконец измучила меня. Я просто голову теряю. Если вы вернетесь в эту квартиру живы и здоровы, то Бога ради, не медля ни одной минуты, сейчас же приезжайте к нам. Все равно в
какое время, только приезжайте. Если же нельзя, то
хоть уведомьте. Я жду. Ваша Т.»
Это чувство было настолько скромно, застенчиво и робко, что он
как бы боялся не только высказать, но даже дать ей
хоть сколько-нибудь заметить его.
Сусанна Ивановна томилась по своему Малгоржану и все порывалась лететь к нему и за ним
хоть на край света; дети забыты, заброшены, занеряшены и неумыты; хозяйство ползет врознь, всякое дело из рук валится; за столом в горло кусок нейдет, вся домашняя прислуга с толку сбилась и в барских комнатах ходит
как одурелая…
— Да зачем же непременно вашу? — возразила Затц; — ведь есть же еще три свободные комнаты: Лубянская может занять под себя
хоть любую. Она ведь тоже из наших… Что ж!.. А я с своей стороны не прочь, пожалуй, чтоб и она жила. Ведь мы здесь живем коммуной, на равных основаниях, и друг другу ничем не обязаны, — пояснила она Нюточке, и вслед за тем обратилась ко всем вообще. — Так
как, господа? Принимаете, что ли, новую гражданку?
Причины и соображения заключались в том, что карман вдовушки зачастую оказывал услуги превыше всяких служительских обязанностей, а для того, чтобы пользоваться услугами ее кармана, надо же было сделать ей
хоть какую-нибудь льготу, а то вдруг — гляди —
как закапризничает дура, да, пожалуй, еще не захочет жить в коммуне, так тут и засядешь
как рак на мели.
Старуха Стрешнева, боясь,
как бы потеря дочери не произвела на старика слишком сильного потрясения и
как бы он в конце не затосковался в одиночестве, думала
хоть чем-нибудь рассеять его на первое время, чтоб был он больше на людях, а не наедине с самим с собою, и потому предложила ему перебраться, пока что, к ней на квартиру.
Ардальон вошел некоторым образом в славу: над ним воссиял ореол политического мученика, и
какой же бы Фрумкин осмелился теперь пикнуть против него
хоть единое слово?
— Повторяю вам, я не отказываюсь от дела! — тихо сказал Бейгуш. — Но, господа,
как знать чужое сердце и
как судить его!.. Берите от меня все, что я могу дать, но оставьте же мне
хоть один маленький уголок моей личной, исключительно мне принадлежащей жизни! Неужели ж от этого может сколько-нибудь пострадать дело моей родины? Я не герой, а простой работник… Перемените на шахматной доске две рядом стоящие пешки, поставьте одну на место другой — разве от этого ваша игра
хоть сколько-нибудь изменится?
Как бы страшно ни заклеймили тебя эти люди, твои же братья, но зная, что есть на Божьем свете
хоть одна бедная душа, которая тебя любит и верит в тебя, которая для тебя на все готова, — о! зная это, можно стать выше всех этих людей и всей слепой злобы их!
У Бейгуша все уже было готово к отъезду: инструкция и подорожная вместе с прогонами в кармане, субсидия от организации тоже, вещи, то есть самое лишь необходимое, исподволь, понемногу перенесены к Чарыковскому, так что теперь оставалось только садиться в вагон и ехать. А
как не хотелось бы ехать!
Как томительно просить собственное сердце остаться, помедлить…
хоть несколько бы дней еще помедлить!..
Неточные совпадения
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не знаем,
как и быть: просто
хоть в петлю полезай.
Городничий. Эк куда хватили! Ещё умный человек! В уездном городе измена! Что он, пограничный, что ли? Да отсюда,
хоть три года скачи, ни до
какого государства не доедешь.
Чудно все завелось теперь на свете:
хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький —
как его узнаешь, кто он?
— дворянин учится наукам: его
хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а
как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты,
какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если
хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да
как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто
как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.