Неточные совпадения
Дама эта — по
имени Лидинька Затц — вместе
с Полояровым жгла папиросу за папиросой и, время от времени, кидала на него исподтишка довольно нежные взоры.
— А еще поляк! —
с горьким упреком заметила г-жа Затц. — Бесчестит польское
имя!
— Э, помилуйте! А наглость-то на что? Ведь у него что ни
имя, то дурак; что ни деятель не его покроя, то подлец, продажный человек. Голос к тому же у него очень громкий, вот и кричит; а
с этим куда как легко сделать себя умником! Вся хитрость в том, чтобы других всех ругать дураками. Ведь тут кто раньше встал да палку взял — тот и капрал.
Дело, конечно, не обойдется без участия княжон Почечуй-Чухломинских, хотя бы ради одной представительности, заключающейся в их княжеском
имени, — ну, да и madame Гржиб,
с высоты своего губернаторского величия, никогда не забывала протежировать бедным, но титулованным невестам и потому при всяком подходящем случае выдвигала их на выставку.
Воздав достодолжную дань поклонения артистам-любителям, автор в заключение перешел к благотворительной цели спектакля «Теперь, — восклицал он, — благодаря прекрасному сердцу истинно-добродетельной женщины, благодаря самоотверженно-неусыпным трудам и заботам ее превосходительства, этой истинной матери и попечительницы наших бедных, не одну хижину бедняка посетит и озарит внезапная радость, не одна слеза неутешной вдовицы будет отерта; не один убогий, дряхлый старец
с сердечною благодарностью помянет достойное
имя своей благотворительницы, не один отрок, призреваемый в приюте, состоящем под покровительством ее превосходительства, супруги г-на начальника губернии, вздохнет из глубины своей невинной души и вознесет к небу кроткий взор
с молитвенно-благодарственным гимном к Творцу миров за ту, которая заменила ему, этому сирому отроку, нежное лоно родной матери.
— Поскорей не можно… поскорей опять неловко будет: как же ж так-таки сразу после спектакля?.. Мало ль что может потом обернуться! А мы так, через месяц, сперва Яроц, а потом я. Надо наперед отправить наши росписки, то есть будто мы должны там, а деньги прямо на
имя полиции; полиция вытребует кредиторов и уплатит сполна, а нам росписки перешлет обратно. Вот это так. Это дело будет, а то так, по-татарски — ни
с бухты, ни барахты! — «Завше розумне и легальне и вшистко розумне и легальне!»
— Матушка! — покачал головой майор, — не Анцыфровым каким-нибудь дарить меня добрым
именем, я его сам себе добыл; и не им его вырывать от меня! А о себе ты и не говори… Нюта, Нюточка! да неужто же ты не видишь, голубка моя, как люблю я тебя! —
с глубокою нежностью протянул он к ней руки.
Зачастую приходится мне получать безымянные письма
с просьбами «донести куда следует», иногда даже «во
имя либерального прогресса и гуманности», или, как здесь более выражаются, «ради человечества».
— Положим, что «маракую», — удостоверил его Хвалынцев,
с трудом воздерживаясь от улыбки при этом вавилонском смешении
имен.
На сердце у него было так смутно и так тревожно: он не знал, как отнесутся теперь к нему его товарищи; он втайне боялся за свое доброе
имя и сознавал, что минута встречи
с ними должна быть роковою, что после нее нужно решиться на что-нибудь такое, чтó сразу разубедило бы их, рассеяло все предубеждения.
«Но нет, и на куртизанку не похожа: держит себя хоть и развязно, но в высшей степени прилично и
с таким тактом, и потом эта глубокая почтительность,
с которою к ней все относятся, — да что же наконец все это такое?!» За обедом она кстати упомянула в разговоре несколько
имен известных аристократических домов,
с которыми, по-видимому, у нее было знакомство и свои отношения, и это еще более заставило студента отдалиться от предположения, что его соседка — светская куртизанка.
— Ах, да! Еще одно! — спохватился Свитка. — У нас принято в сношениях
с членами, и особенно в письменных сношениях, избегать собственных
имен и настоящих фамилий. Это тоже в видах общей безопасности. Поэтому изберите для себя какой-нибудь псевдоним; только псевдонимом лучше взять название какой-нибудь вещи или отвлеченного предмета, чем фамилию, а то, пожалуй, еще quo pro quo какое-нибудь выйдет. Что вы хотите выбрать?
— Вы видите, что эта бумажка оторвана зигзагом; ну, так вот другая ее половинка отослана в Варшаву, вместе
с вашей номинацией, а там уж она будет передана Палянице, и когда вы к нему явитесь и предъявите вашу половинку, то он сверит ее со своей, и это будет для него подтверждение, что вы действительно то самое лицо, на
имя которого у них имеется номинация.
Бывало, нарочно
с тайною мыслью про себя, как-нибудь кстати приплетет старуха его
имя, вспомня, что вот это, мол, рассказывал Константин Семенович, а вот то-то случилось при Константине Семеновиче, а вот это блюдо он очень любил, или к тому-то вот так-то относился; но при всех этих случаях втайне любопытный взор ее не мог отыскать в лице девушки ничего такого, что помогло бы хоть чуточку раскрыть ей загадку.
— Ну, а я уж такими пустяками не занимался-с. Человеку нашего поколения и нашего развития пожалуй что оно и стыдно бы, да и некогда заниматься подобными глупостями! Хм! говорят тоже вот, что Шекспир этот реально смотрел на вещи! — продолжал он, благо уж
имена ему под руку подвернулись, — ни черта в нем нет реального! Во-первых, невежда: корабли у него вдруг к Богемии пристают! Ха, ха, ха!.. к Богемии!
Полояров распоряжался кассой и вообще был главным администратором коммуны. Раз в месяц он обязан был в общем собрании представлять членам-общежителям отчет во всех приходах и по всем расходам, употребленным на общие нужды. Потому у Ардальона чаще и больше, чем у других, водились деньги. В крайнем же случае он всегда обращался либо к Сусанне, либо к князю Сапово-Неплохово
с просьбой дать в долг на
имя коммуны, и конечно, никогда почти не получал отказа: делал долг ведь не Ардальон, а коммуна!
Осмелился на это, понятно не без разрешения, г. Шедо-Ферроти и тем стяжал себе славу: его
имя, доселе неизвестное, было связано теперь
с громким
именем нашего refugié.
Метеор известен был в свете под
именем графа Слопчицького, а в польском кружке его титуловали просто графом Тадеушем, то есть звали одним только
именем, ибо метеор был настолько популярен, что достаточно было сказать «наш грабя Тадеуш» — и все уже хорошо знали, о ком идет речь, и притом же совокупление титула
с одним только собственным
именем, без фамилии выражает по-польски и почтение, и дружелюбность, и даже право на некоторую знаменитость: дескать, все должны знать, кто такой граф Тадеуш: как, например, достаточно сказать: князь Адам, или граф Андрей — и уже каждый, в некотором роде, обязан знать, что дело идет о князе Чарторыйском и о графе Замойском.
Однажды вдовушка Сусанна исчезла и ночевать не вернулась. Малгоржан очень тревожился. Прошли еще сутки, а вдовушки нет как нет. Малгоржана уже начинали мучить некоторые темные предчувствия. Он уж замышлял было подавать в полицию объявку об исчезновении «кузинки», как вдруг на третий день утром Лидинька Затц получила
с городской почты письмо. Хотя это письмо и было адресовано на ее
имя, но содержание его относилось ко всем вообще. Это было, в некотором роде, послание соборное.
— Как же теперь квартира? — размышлял более практичный Моисей Фрумкин. — Князь! надо, чтобы это вы теперь на себя взяли, на свое
имя…
с квартирой-то…
— Да, да,
с квартирой… на свое
имя… на себя взял… — бессознательно, но благодушно повторял князь, улыбаясь и хлопая глазами в одно и то же время.
Моисей Фрумкин мрачно стоял поодаль у окна и в злобном молчании кусал себе ногти. Он сильно опасался теперь, что члены примирятся
с Ардальоном, и вся его стратегика рухнет, опрокинутая ловким противником. Глупый князь, побежденный
именем Герцена, уже юлил около Полоярова и искательной улыбкой осклаблял свои зубы. За исключением одного только Моисея, все члены любопытно подвинулись к Ардальону Михайловичу и не без благосклонности приготовились услышать герценовское послание.
— Это мистификация! — воскликнул Устинов. — Но… позвольте, однако, взглянуть на него… Это очень любопытно. И притом крайне меня удивляет! Кому бы могла прийти мысль и
с какою целью писать доносы от моего
имени?
— Я к тому вас спрашиваю об этом, — пояснил чиновник,
с грациозным достоинством поправляя положение своего шейного ордена на белой сорочке, — что, может быть, тот, кто сыграл
с вами эту шутку, имел в виду, конечно, обставить ее так, чтобы все дело не противоречило вашим личным, действительным отношениям к Полоярову; потому что странно же предположить, чтобы такая проделка была сделана от
имени совсем постороннего, незнакомого человека.
— Они-с… То есть Фрумкин вот в особенности… Малгоржан, Анцыфров, князь Сапово-Неплохово, госпожа Затц, Благоприобретов… — пояснил Полояров, стараясь припомнить еще несколько
имен своих знакомых.
— Да как тебе сказать!.. Ужасно ведь неловко это… И как приступить?.. Ведь это ей покажется и странно, и подозрительно, если так «ни
с бухты ни
с барахты» ляпнешь ей: переведи, мол, все состояние на мое
имя!.. А сама она еще не догадалась об этом… Надо как-нибудь исподволь, поосторожней да половче, а тут, может, не сегодня завтра придется браться за дело, уходить в Литву. Вот тут и раздумывай над такою задачей.
— Какой мерзавец! — качая головой, восклицает соболезнующий знакомый и старается запечатлеть в своей памяти
имя «учителишки Устинова», для того, во-первых, чтобы самому знать на случай какой-нибудь возможной встречи
с ним, что этот, мол, барин шпион, и потому поосторожнее, а во-вторых, чтобы и других предупредить, да и вообще не забыть бы
имени при рассказах о том, кто и что были причиной мученичества «нашего Ардальона Михайловича».
Впрочем, Фрумкину не для чего уже было восставать против Ардальона. Во время его ареста практичный Моисей сумел так ловко обделать свои делишки, что за долги коммуны, принятые им на себя, перевел типографию на свое
имя, в полную свою собственность, совсем уже забрал в руки юного князя и кончил тем, что в одно прекрасное утро покинул вместе
с ним на произвол судьбы коммуну и ее обитателей. Князь переселился к Фрумкину мечтать о скорейшем осуществлении «собственного своего журнала».
Надо было чем-нибудь одним пожертвовать: или отказаться от дела, которому был предан душой и убеждением, в которое веровал, отказаться
с тем, чтобы потом уже всю жизнь нести на себе клеймо отвержения,
имя «изменника»; или же ради дела жертвовать любовью, грезами мирного, покойного счастья.
Бейгуш смутился и потупил взгляд. Эта встреча словно обожгла его. — «Нет, жить так далее, продолжать бесконечно выносить такие взгляды… Нет, это невозможно!» — решил он сам
с собою. «Если бы ты не верил в дело, не сочувствовал ему, — ну, тогда куда б ни шло еще!.. Но любя их всех, страдая
с ними одною болью, деля их мысли, их убеждения, молясь одному Богу, слыть между ними „изменником“, добровольно лишить себя честного
имени поляка… нет, это невозможно!» — повторил себе еще раз Бейгуш.
Что бы
с тобой ни случилось, каким бы
именем тебя ни заклеймили, пусть тебя навеки похоронят в Сибири, в каком-нибудь Обдорске, пусть сошлют в каторгу, в рудники: пусть все это так; но если ты беспредельно любишь, если она, твоя любовь,
с тобою, — тут, пожалуй, можно бы еще все перенести, все выстрадать!