Неточные совпадения
Поручик, юный годами и опытностью, хотя и знал, что у русских мужиков
есть обычай
встречать с хлебом и солью, однако полагал, что это делается не более как для проформы, вроде того, как подчиненные являются иногда к начальству с ничего не значащими и ничего не выражающими рапортами; а теперь, в настоящих обстоятельствах, присутствие этого стола с этими стариками показалось ему даже, в некотором смысле, дерзостью: помилуйте, тут люди намереваются одной собственной особой, одним своим появлением задать этому мужичью доброго трепету, а тут вдруг, вовсе уж и без малейших признаков какого бы то ни
было страха, выходят прямо перед ним, лицом к лицу, два какие-то человека, да еще со своими поднесениями!
Широкий письменный стол, освещаемый висячею лампою под молочным колпаком,
был покрыт бумагами, книгами и множеством таких безделушек, которые можно
встретить разве на столе очень красивой женщины или записного великосветского денди; но в этих безделушках ничто не оскорбляло вкуса и благопристойности, ничто не нарушало строгого порядка и своеобразной симметрии.
Весело, но немножко принужденно
встретила ее Лубянская. Старый майор нарочно вышел к ней в залу и, здороваясь, душевно поцеловал ее русую головку, причем Полояров никак не удержался, чтобы не буркнуть про себя: «скажите, пожалуйста, какие нежности!». Устинов, который, по-видимому,
был с нею в очень хороших отношениях, представил ей Хвалынцева, и Хвалынцев при этом покраснел еще более, за что, конечно, остался на себя в некоторой досаде.
Старик умел служить и точно исполнять приказания, умел когда-то стойко драться с неприятелем и стоять под огнем, но никогда, во всю свою жизнь, и ни о чем не умел просить какое бы то ни
было «начальство» или какую бы то ни
было «знатность». Поэтому и в данную минуту он почти совсем переконфузился, особенно
встречая на себе этот неотводный, вопросительный взгляд губернаторши.
— Экая важность, что у него! — возразила девушка, успевшая уже оправиться и даже несколько успокоиться и облегчить себя тем, что отец так мягко
встретил ее. — Что у него, что в другом месте, — не все ли равно? А зачем притесняешь меня? Кабы ты больше уважал мои человеческие права, я бы не ушла от тебя. А ушедши, куда же мне
было деваться? Конечно, к Полоярову, потому мы друзья с ним.
Но Полояров все эти радости и восторги
встречал совершенно холодно: больно уж не по нутру они ему
были. И именно в те самые минуты, когда она показывала ему новые свои покупки, рассказывая намерения и планы будущего житья-бытья, он глядел совсем равнодушно, как на нечто постороннее, и слушал вполне безучастно, а иногда с видимым даже раздражением и неудовольствием.
Судя по тому, как
встретил его губернатор-хозяин и губернаторша-хозяйка, как вошел и поклонился им граф, как окинул он все общество равнодушно-холодным и в то же время снисходительным взглядом, который, казалось, говорил: «Какие вы все жалкие, мои милые! какие вы все, должно
быть, глупые!
Через минуту более половины этой толпы уже очнулось и
было готово
встретить огонь. «Ура!!» — громко и радостно вырывалось из нее, вместе с другими ободрительными криками и возгласами.
На сердце у него
было так смутно и так тревожно: он не знал, как отнесутся теперь к нему его товарищи; он втайне боялся за свое доброе имя и сознавал, что минута
встречи с ними должна
быть роковою, что после нее нужно решиться на что-нибудь такое, чтó сразу разубедило бы их, рассеяло все предубеждения.
Чарыковский подал ему свою визитную карточку, на которой
был его адрес. Хвалынцев поблагодарил его и обещал приехать. Хотя за все эти дни он уже так успел привыкнуть к своей замкнутости, которая стала ему мила и приятна постоянным обществом умной и молодой женщины, и хотя в первую минуту он даже с затаенным неудовольствием
встретил приглашение капитана, однако же поощрительный, веселый взгляд графини заставил его поколебаться. «К тому же и она нынче не дома», — подумал он и согласился.
Чарыковский
был принят хозяевами более чем радушно: его
встретили с радостью и почтением.
Более общим вопросом
был вопрос о том, как
встретить и перенести будущую русскую революцию образованному и военному сословию.
Надо
было не допустить этой
встречи по крайней мере хоть до тех пор, когда все уже
будет кончено, когда рекомендательное письмо от очень значительного лица из Главного Штаба к полковому командиру и начальнику дивизии
будет добыто чрез Чарыковского, когда деньги и подорожная
будут лежать в кармане, так что только бы завтра сесть и ехать, тогда пусть себе на прощанье повидается.
Нюточка осталась одна и медленно, в раздумье, стала раздеваться. Это раздумье брало ее насчет Полоярова: он как-то так странно и неловко встретился с нею, как будто эта
встреча почему-то
была ему не по нутру, почему-то досадна и неприятна; что же это значит? как понять ей это?.. А между тем… между тем, не могла же она и не приехать: на это вынудила крайняя необходимость. Чем же теперь все это кончится, и что дальше
будет?
Все убеждения двух женщин
были тщетны: она не допускала к себе ни ту, ни другую,
встречая обеих таким же грозным, волчьим взглядом, как и Полоярова, при малейшем их подступе.
— «Ты за кого? за „Отцов“ или за „Детей“? — зачастую
было обычным и первым вопросом двух приятелей при
встрече.
Начальство препятствий не
встретило, и через три недели Сусанна Ивановна торжественно переменила фамилию Стекльштром на Бейгуш, а к тому времени и визитные карточки, и шубка с соболями, и шапочка соболья
были готовы, — словом, все выходило точно так, как она о том мечтала.
— Какой мерзавец! — качая головой, восклицает соболезнующий знакомый и старается запечатлеть в своей памяти имя «учителишки Устинова», для того, во-первых, чтобы самому знать на случай какой-нибудь возможной
встречи с ним, что этот, мол, барин шпион, и потому поосторожнее, а во-вторых, чтобы и других предупредить, да и вообще не забыть бы имени при рассказах о том, кто и что
были причиной мученичества «нашего Ардальона Михайловича».
В переулках уже
было так тесно, что нагруженные возы при
встрече едва могли разъезжаться.
Иной
встречи и
быть не могло: у них одна и та же радость и горе, одни и те же друзья и недруги, и это высшее единение чувствовалось инстинктивно, само собою, никем и ничем не подсказанное, никаким искусством не прививаемое: оно органически, естественно рождалось из двух близких слов, из двух родных понятий: народ и царь.
— Слышите?.. Слышите эти крики? — говорила Татьяна с невольными восторженными слезами на глазах: она сейчас
была свидетельницей этой
встречи, этих порывов; она тоже и притом близко видела этот бледный, величественный облик, с медленно катящеюся слезой — и отзывчивое, простое и чуткое сердце ее дрожало тем же восторгом, тою же любовью, как и сердце всего этого народа.
«Надо отдать их! Надо признаться!.. Но как признаться? Как язык-то повернется на такое признанье?.. И неужели она простит и это?.. Простит! Простит наверное! Но тем-то оно горше для собственной твоей совести! Если бы возможно
было тотчас же расстаться, разойтись заклятыми врагами, это, кажись, и лучше, и легче бы мне
было; но
встретить в ответ на твою низость всепрощающий, любящий взгляд — это ужасно, это невыносимо!»
Неточные совпадения
Скотинин. Как! Племяннику перебивать у дяди! Да я его на первой
встрече, как черта, изломаю. Ну,
будь я свиной сын, если я не
буду ее мужем или Митрофан уродом.
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая
встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе
была б надежною порукою за твой разум и сердце.
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то
есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью за бобра купили да собаку за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали:
было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном
встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.
Случилось ему, правда,
встретить нечто подобное в вольном городе Гамбурге, но это
было так давно, что прошлое казалось как бы задернутым пеленою.
В таком положении
были дела, когда мужественных страдальцев повели к раскату. На улице их
встретила предводимая Клемантинкою толпа, посреди которой недреманным оком [«Недреманное око», или «недремлющее око» — в дан — ном случае подразумевается жандармское отделение.] бодрствовал неустрашимый штаб-офицер. Пленников немедленно освободили.