Мы еще вменяли себе в гражданский долг делать им грациозные книксены, приправленные сентиментальными улыбками. Мы слыхали только, что
поляки хотят свободы — и этого словца для нас было уже достаточно, чтобы мы, во имя либерализма, позволили корнать себя по Днепр, от моря до моря. Они говорили нам, что «это, мол, все наше» — мы кланялись и верили. Не верить и отстаивать «захваченное» было бы не либерально, а мы так боялись, чтобы кто не подумал, будто мы не либеральны.
Неточные совпадения
— Потому и забота, что он — добродетельный человек и
хочет, чтобы все вольные были. Вот, сказывают, и
поляков тоже ослободить велел.
Сомневались в том,
захотят ли и теперь
поляки поддержать своим участием общее университетское дело.
Поляки строго держались всегда своего отдельного, замкнутого кружка, не
хотели пользоваться студентской библиотекой, не обращались и не принимали пособий из студентской кассы,
хотя многие из них доходили порою до последней крайности.
— Моя прислуга — лакей и девушка знают меня с детства и очень мне преданы. Они такие же
поляки, как и я, и потому опасаться их нечего! — успокоила графиня; — а что касается моих знакомых, то
хотя бы кто из них и узнал как-нибудь, — так что ж? У меня есть пятилетний сын, которому нужен уже гувернер. Для моих знакомых вы гувернер моего сына.
Докажите целому свету, что вы честные, справедливые люди, что вы такие же славяне, как и
поляки, и не
хотите вешать и стрелять своих братьев!
— Но вопрос в том,
захотят ли
поляки нашего участия? — возразил Хвалынцев. — У нас к ним одно сочувствие и ни тени ненависти. Но я знаю по трехлетнему университетскому опыту,
поляки всегда чуждались нас; у них всегда для нас одно только сдержанное и гордое презрение; наконец, сколько раз приходится слышать нам от
поляков слова злорадства и ненависти не к правительству, но к нам, к России, к русскому народу, так нуждаются ли они в нашем сочувствии?
— Как что! Помилуйте! Внесите в войско свою пропаганду, привейте к солдатам, подействуйте на их убеждения, на их чувства, на совесть, и вот зло уже наполовину парализовано! Коли солдат не станет стрелять в
поляка, так вы уже достигли своей цели, а когда он вообще не
захочет стрелять в человека, в ближнего, кто бы тот ни был — вы уже на верху торжества своей идеи.
Тогда на месте А. А. Волкова, сошедшего с ума на том, что
поляки хотят ему поднести польскую корону (что за ирония — свести с ума жандармского генерала на короне Ягеллонов!), был Лесовский. Лесовский, сам поляк, был не злой и не дурной человек; расстроив свое именье игрой и какой-то французской актрисой, он философски предпочел место жандармского генерала в Москве месту в яме того же города.
— Они говорят, что благодарность забывается народом, когда он стонет под железным игом, когда польское имя здесь в унижении, в презрении, религия их гонима, когда из
поляков хотят сделать рабов, а не преданных подданных.
Так изволите видеть, она всякой неправдой забирала чужие земли, а на
поляках хотела отмстить за то, что они были некогда господами русского государства, да и в цари был выбран самими русскими польский королевич Владислав.
Неточные совпадения
И Старцев избегал разговоров, а только закусывал и играл в винт, и когда заставал в каком-нибудь доме семейный праздник и его приглашали откушать, то он садился и ел молча, глядя в тарелку; и все, что в это время говорили, было неинтересно, несправедливо, глупо, он чувствовал раздражение, волновался, но молчал, и за то, что он всегда сурово молчал и глядел в тарелку, его прозвали в городе «
поляк надутый»,
хотя он никогда
поляком не был.
Вскоре после отъезда П. С. с нас и с
поляков отбирали показания: где семейство находится и из кого состоит. Разумеется, я отвечал, что семейство мое состоит из сестер и братьев, которые живут в Петербурге, а сам холост. По-моему, нечего бы спрашивать, если думают возвратить допотопных.Стоит взглянуть на адреса писем, которые XXX лет идут через III отделение. Все-таки видно, что чего-то
хотят, хоть
хотят не очень нетерпеливо…
История Собакского давно у нас известна. Благодарю вас за подробности. [Ссыльного
поляка Собаньского убили его служащие с корыстной целью. Подробности в письме Якушкина от 28 августа 1841 г. (сб. «Декабристы», 1955, стр. 277 и сл.).] Повара я бы, без зазрения совести, казнил,
хотя в нашем судебном порядке я против смертной казни. Это изверг. По-моему, также Собанский счастлив, но бедная его мать нашим рассуждением не удовольствуется…
— Он женился на другой, и с тех пор я стала
поляков ненавидеть так же, как немцев, и теперь
хочу любить только русских.