Неточные совпадения
— Ну, пошто вы, ваши благородия, озорничаете!.. Эка сколько мужиков-то задаром пристрелили! — со спокойной укоризной обратился к крыльцу из толпы
один высокий, ражий, но значительно седоватый мужик. — Ребята! подбери наших-то! свои ведь! — указал он окружающим на убитых. — Да бабы-то пущай бы прочь, а то зашибуть неравно… Пошли-те вы!..
И только
один раз смешался и сконфузился он, когда кто-то сообщил ему, что в его отсутствие по Славнобубенску
пошли было слухи, будто крестьяне снежковские его немножко тово… розгами посекли.
Многие пришли так себе, ни для чего, лишь бы поболтаться где-нибудь от безделья, подобно тому, как они
идут в маскарад, или останавливаются поглазеть перед любой уличной сценой; многие прискакали для заявления модного либерализма; но чуть ли не большая часть пожаловала сюда с целями совсем посторонними, ради
одной демонстрации, которую Полояров с Анцыфровым почитали в настоящих обстоятельствах делом самой первой необходимости.
В
одном конце стола кто-то предложил уж было составить и
послать телеграмму.
Ардальон попал на
одну из любимейших своих тем и потому
пошел расписывать. Анцыфров то и дело поддакивал, мотая белобрысенькой головенкой.
Одурманенный вином и успехом, Шишкин
шел уже на эстраду с тем, чтобы повторить «Орла», как вдруг из
одного конца залы смело раздалось резкое шиканье.
— Ничего… Молодец! Как и быть надлежит!
Одним словом, свеж и душист! и дух бодр, и плоть не немощна, так и следует! Са ira! ca ira! [
Пойдет!
Пойдет! (фр.).] — весело подпел он в заключение, предполагая, что его веселость поддержит в товарище достодолжную твердость и необходимое спокойствие духа. В несколько минут он был уже одет, и приятели уселись за чай.
В Славнобубенске же мода эта особенно
пошла в ход после
одного маленького случая.
— Ой, нет! Как же ж таки-так до бискупа? До бискупа дойдут своим чередом. Там уж у нас есть надежные люди — на них и отправим. А там уж передадут… Я думаю так, что рублей четыреста сам я
пошлю, а об остальных попрошу пана Болеслава, либо Подвиляньский пусть поручит пану Яроцю, а то неловко
одному переправлять такую большую сумму.
Спешным шагом, и почти что рысцой направился он в Кривой переулок, где жила Лидинька Затц. Но в Кривом переулке все было глухо и тихо, и у
одного только подъездика полицмейстерской Дульцинеи обычным образом стояла лихая пара подполковника Гнута, да полицейский хожалый, завернувшись в тулуп, калякал о чем-то с кучером. Майор поспешно прошел мимо их, стараясь спрятать в воротник свое лицо, чтобы не видели его, словно бы, казалось ему, они могли и знать, и догадываться, куда он
идет и кого отыскивает.
— Ваше преосвященство, — начал, оправившись, Непомук, — я осмелюсь заметить вам на это, что я слишком хорошо знаю моих чиновников и, как начальник, обязан вступиться за их добрую
славу: ни
один из них не может сделать мне неверный доклад!
День был прекрасный. В саду пестрело много гуляющих. Юноша пытливо и притом с особенною выразительностью вглядывался во многие лица, стараясь разгадать: не
один ли из них это
идет мимо него.
«Ведь не может же быть, чтобы мистификация! Да и с какой же стати?» — рассуждал он сам с собою. — «Какой же дурак, ради
одной шутки, станет
посылать такие деньги? А если кто-нибудь и решился оказать мне помощь, так тот, конечно, не стал бы шутить и издеваться надо мною. Это было бы несообразно».
— Да полноте вам, почтеннейший, вилять-то!.. Ведь мы отлично понимаем друг друга! Не бойтесь,
один другого не проведет! Скажите напрямик: я, мол, не желаю, чтобы это было напечатано! Тогда у нас и разговор
пойдет настоящий, значит, по-Божьи!..
— Ну, ну! не скрипи, не скрипи! Уж так и быть, куда ни
шло,
одну красненькую накину! — пренебрежительно утешил его патриот, выбрасывая на стол десятирублевую ассигнацию.
— Послушай-ко, Шишкин, штука хорошая! — шепотом начал Свитка, чуть лишь они остались
одни. — Ведь эти старцы имеют огромное влияние на народ; к ним вот сюда и подаяние приносят, и за советом, и за поучением
идут — святыми почитают, — кабы этому старцу-то, что называется, очки втереть? Настроить бы полегоньку на такой лад, чтобы сам подходящую песенку запел?.. А?.. Что ты на это скажешь?
Те ждали, что он начнет спрашивать их, что за люди, откуда и куда путь держат и зачем
идут; но старик даже и не подумал предложить хоть
один из подобных вопросов.
И с этим словом, благословив народ, он
пошел из храма. Все разом бросились к владыке. Каждый хотел получить от него еще
одно благословение и в последний раз облобызать пастырскую руку. На многих глазах виднелись слезы.
— Понятие условное-с.
Одни понимают его так, другие иначе. Да вот вам, для наглядного сравнения: мать Агафоклея потеряла жениха,
пошла в монастырь, всю жизнь осталась верна его памяти, все имение раздала нищим и на старости лет имеет полное право сказать о себе: «я честная женщина»; ну, и наша общая знакомка Лидинька Затц тоже ведь с полным убеждением и совсем искренно говорит: «я честная женщина».
Русский народ издавна отличался долготерпением. Били нас татары — мы молчали просто, били цари — молчали и кланялись, теперь бьют немцы — мы молчим и уважаем их… Прогресс!.. Да в самом деле, что нам за охота заваривать серьезную кашу? Мы ведь широкие натуры, готовые на грязные полицейские скандальчики под пьяную руку. Это только там, где-то на Западе, есть такие души, которых ведет на подвиги
одно пустое слово — la gloire [
Слава (фр.).].
На Владимирской сопровождавшие власти вышли из экипажей и
пошли пешком по другой стороне улицы.
Один из представителей власти, спешными шагами достигнув головы процессии, стал поперек идущим студентам и крикнул внушительно и строго...
В это время на двор вошел седой как лунь адмирал, который приобрел себе всесветную почтенную известность своими учеными морскими путешествиями. Он
шел мерными шагами, заложив руки назад, и смотрел на толпу. Толпа почему-то нашла его взгляд гордым и презрительным. Студенты встретили его смехом, а
один из них, выступив вперед, назойливо обратился к нему шутовски-вежливым тоном...
Таким образом, между университетской молодежью
шел обмен мыслей, замечаний, наблюдений и новостей, и все это, при помощи широких тротуаров Невского проспекта, живо передавалось из
одной группы в другую, из другой в третью и т. д.
— Полноте, успокойтесь, говорю вам, — продолжал Свитка. — Первый акт трагикомедии, можно сказать, кончен… ну, и
слава Богу!.. Полноте же, будьте мужчиной!.. Пойдемте ко мне и потолкуем о деле… Я довезу вас… Я не отпущу вас теперь
одного: вы слишком взволнованы, вы можете наделать совершенно ненужных глупостей. Давайте вашу руку!
Все общество, в разных углах комнат, разбивалось на кружки, и в каждом кружке
шли очень оживленные разговоры; толковали о разных современных вопросах, о политике, об интересах и новостях дня, передавали разные известия, сплетни и анекдоты из правительственного, военного и административного мира, обсуждали разные проекты образования, разбирали вопросы истории, права и даже метафизики, и все эти разнородные темы обобщались
одним главным мотивом, который в тех или других вариациях проходил во всех кружках и сквозь все темы, и этим главным мотивом были Польша и революция — революция польская, русская, общеевропейская и, наконец, даже общечеловеческая.
— Бокль, это так себе. Он, пожалуй, хоть и изрядный реалист, — заметил Лука, — а все-таки швах! До точки не доходит… филистер! А если читать — никого и ничего не читайте!
Одних наших! Наши честней и последовательней… ничего не побоялись, не струсили ни перед кем… Наши
пошли гораздо логичнее, дальше
пошли, чем все эти хваленые Бокли. Это, поверьте, ей-Богу, так.
Метеор известен был в свете под именем графа Слопчицького, а в польском кружке его титуловали просто графом Тадеушем, то есть звали
одним только именем, ибо метеор был настолько популярен, что достаточно было сказать «наш грабя Тадеуш» — и все уже хорошо знали, о ком
идет речь, и притом же совокупление титула с
одним только собственным именем, без фамилии выражает по-польски и почтение, и дружелюбность, и даже право на некоторую знаменитость: дескать, все должны знать, кто такой граф Тадеуш: как, например, достаточно сказать: князь Адам, или граф Андрей — и уже каждый, в некотором роде, обязан знать, что дело
идет о князе Чарторыйском и о графе Замойском.
Уж не говоря о книжном магазине, которым он
один только и занимался как следует и который доставлял довольно значительную поддержку для существования коммуны, — все эти швейные и переплетные тоже
пошли врознь.
Как-то раз, находясь в неприятном расположении духа и в грустном раздумье по поводу этих самых причин,
шел Бейгуш
один по Невскому проспекту и нечаянно столкнулся с паном Слопчицьким. Пан грабя на сей раз был в авантаже, одет изящно и потому добр, весел и изобретателен на всякую остроумную штуку.
— А я только вчера из Варшавы, — говорил он Бейгушу, фланерски ухватя его под руку и направляя праздные стопы свои в
одну с ним сторону. — Ну, душа моя, дела наши
идут пока отлично! Наязд сконфужен, потерял и руки, и голову, и нос опустил на квинту!.. Варшава теперь чудо что такое!.. Эдакая пестрота, движение, чамарки, кунтуши, конфедератки, буты, то есть просто душа радуется!.. Доброе времечко! Ну, а ты как?.. Что семейная сладость и прочее?.. а?
Сначала игра
шла с переменным счастьем. Бейгуш играл сдержанно и осторожно; зато Сусанна увлекалась без меры и ставила все крупные куши. Каждый маленький успех придавал ей решимость и смелость дальнейшего риска, а каждая крупная неудача колола под сердце, волновала, будила новый азарт и желание отыграться скорее, сразу, с
одной карты! В ее игре не было ни малейшей сдержанности, ни малейшего благоразумия, так что пан грабя только улыбался да головой покачивал, глядя на азартные выходки ретивой партнерки.
Все
одно прахом
пойдет!» — раздаются в этой толпе поощрительные возгласы.
Ночью не дозволяют ходить по тротуарам, днем не пускают во дворы и на лестницы, пока не скажешь, к кому
идешь — тогда
один из дворников отправляется по следам и доводит до самой двери.
«Так и быть!» решил он сам с собою, «куда ни
шло, но… надо сыграть еще
одну и уже последнюю комедию в своей жизни!..
Положим, она
пойдет за мной, но ведь она не
одна, у нее здесь же, в Петербурге, двое сыновей воспитываются.
Бейгуш смутился и потупил взгляд. Эта встреча словно обожгла его. — «Нет, жить так далее, продолжать бесконечно выносить такие взгляды… Нет, это невозможно!» — решил он сам с собою. «Если бы ты не верил в дело, не сочувствовал ему, — ну, тогда куда б ни
шло еще!.. Но любя их всех, страдая с ними
одною болью, деля их мысли, их убеждения, молясь
одному Богу, слыть между ними „изменником“, добровольно лишить себя честного имени поляка… нет, это невозможно!» — повторил себе еще раз Бейгуш.