Неточные совпадения
Доктор, действительно, вернулся дня через два, захватив с
собой офтальмоскоп. Он зажег свечку, приближал и удалял ее от детского глаза, заглядывал
в него и, наконец, сказал с смущенным видом...
Странная наружность, угрюмо сдвинутые брови, стук костылей и клубы табачного дыма, которыми он постоянно окружал
себя, не выпуская изо рта трубки, — все это пугало посторонних, и только близкие к инвалиду люди знали, что
в изрубленном теле бьется горячее и доброе сердце, а
в большой квадратной голове, покрытой щетиной густых волос, работает неугомонная мысль.
Ему приходило
в голову, что он навсегда выбыл уже из рядов и теперь напрасно загружает
собою фурштат; ему казалось, что он рыцарь, выбитый из седла жизнью и поверженный
в прах.
Он не мог отдать
себе отчета
в таинственном исчезновении мухи.
— Что это с ним? — спрашивала мать
себя и других. Дядя Максим внимательно вглядывался
в лицо мальчика и не мог объяснить его непонятной тревоги.
В комнатах мальчик привык двигаться свободно, чувствуя вокруг
себя пустоту.
И дяде Максиму казалось, что он призван к тому, чтобы развить присущие мальчику задатки, чтоб усилием своей мысли и своего влияния уравновесить несправедливость слепой судьбы, чтобы вместо
себя поставить
в ряды бойцов за дело жизни нового рекрута, на которого без его влияния никто не мог бы рассчитывать.
— Да, малиновка такая… Зато большие птицы никогда не поют так хорошо, как маленькие. Малиновка старается, чтобы всем было приятно ее слушать. А аист — серьезная птица, стоит
себе на одной ноге
в гнезде, озирается кругом, точно сердитый хозяин на работников, и громко ворчит, не заботясь о том, что голос у него хриплый и его могут слышать посторонние.
С тех пор он представлял
себе глубину
в виде тихого ропота воды у подножья утеса или
в виде испуганного шороха падавших вниз камешков.
Даль звучала
в его ушах смутно замиравшею песней; когда же по небу гулко перекатывался весенний гром, заполняя
собой пространство и с сердитым рокотом теряясь за тучами, слепой мальчик прислушивался к этому рокоту с благоговейным испугом, и сердце его расширялось, а
в голове возникало величавое представление о просторе поднебесных высот.
Он лежал
в полудремоте. С некоторых пор у него с этим тихим часом стало связываться странное воспоминание. Он, конечно, не видел, как темнело синее небо, как черные верхушки деревьев качались, рисуясь на звездной лазури, как хмурились лохматые «стрехи» стоявших кругом двора строений, как синяя мгла разливалась по земле вместе с тонким золотом лунного и звездного света. Но вот уже несколько дней он засыпал под каким-то особенным, чарующим впечатлением,
в котором на другой день не мог дать
себе отчета.
В этот вечер она решилась остаться у постели ребенка подольше, чтобы разъяснить
себе странную загадку. Она сидела на стуле, рядом с его кроваткой, машинально перебирая петли вязанья и прислушиваясь к ровному дыханию своего Петруся. Казалось, он совсем уже заснул, как вдруг
в темноте послышался его тихий голос...
Сначала слушала она с чувством гневного пренебрежения, стараясь лишь уловить смешные стороны
в этом «глупом чириканье»; но мало-помалу — она и сама не отдавала
себе отчета, как это могло случиться, — глупое чириканье стало овладевать ее вниманием, и она уже с жадностью ловила задумчиво-грустные напевы.
Спохватившись, она задала
себе вопрос,
в чем же их привлекательность, их чарующая тайна, и понемногу эти синие вечера, неопределенные вечерние тени и удивительная гармония песни с природой разрешили ей этот вопрос.
«Да, — думала она про
себя, побежденная и завоеванная
в свою очередь, — тут есть какое-то совсем особенное, истинное чувство… чарующая поэзия, которую не выучишь по нотам».
Фортепиано было богаче, звучнее и полнее, но оно стояло
в комнате, тогда как дудку можно было брать с
собой в поле, и ее переливы так нераздельно сливались с тихими вздохами степи, что порой Петрусь сам не мог отдать
себе отчета, ветер ли навевает издалека смутные думы, или это он сам извлекает их из своей свирели.
По временам Иохим собирал ребят вокруг
себя в кучу и начинал рассказывать им веселые присказки и сказки.
Устроив под старость свой угол,
в котором они, хотя и условно, могли считать
себя полными хозяевами, старики зажили
в нем тихо и скромно, как бы вознаграждая
себя этою тишиной и уединением за суетливые годы тяжелой жизни «
в чужих людях».
Она говорила это с беспечной ясностью, и мальчик услышал, как она бросила к
себе в передник груду цветов.
Он сидел на том же месте, озадаченный, с низко опущенною головой, и странное чувство, — смесь досады и унижения, — наполнило болью его сердце.
В первый раз еще пришлось ему испытать унижение калеки;
в первый раз узнал он, что его физический недостаток может внушать не одно сожаление, но и испуг. Конечно, он не мог отдать
себе ясного отчета
в угнетавшем его тяжелом чувстве, но оттого, что сознание это было неясно и смутно, оно доставляло не меньше страдания.
Его душа была цельная человеческая душа, со всеми ее способностями, а так как всякая способность носит
в самой
себе стремление к удовлетворению, то и
в темной душе мальчика жило неутолимое стремление к свету.
В эту минуту блестящий метеор, сорвавшись откуда-то из глубины темной лазури, пронесся яркою полосой по небу, оставив за
собой фосфорический след, угасший медленно и незаметно. Все подняли глаза. Мать, сидевшая об руку с Петриком, почувствовала, как он встрепенулся и вздрогнул.
Для первого случая он пригласил к
себе старого товарища, который жил верстах
в 70-ти от усадьбы Попельских.
Молодые люди оставались
в саду. Студент, подостлав под
себя свитку и заломив смушковую шапку, разлегся на траве с несколько тенденциозною непринужденностью. Его старший брат сидел на завалинке рядом с Эвелиной. Кадет
в аккуратно застегнутом мундире помещался с ним рядом, а несколько
в стороне, опершись на подоконник, сидел, опустив голову, слепой; он обдумывал только что смолкшие и глубоко взволновавшие его споры.
Действительно, его походка стала тише, лицо спокойнее. Он слышал рядом ее шаги, и понемногу острая душевная боль стихала, уступая место другому чувству. Он не отдавал
себе отчета
в этом чувстве, но оно было ему знакомо, и он легко подчинялся его благотворному влиянию.
И опять ему вспомнилось детство, тихий плеск реки, первое знакомство с Эвелиной и ее горькие слезы при слове «слепой»… Инстинктивно почувствовал он, что теперь опять причиняет ей такую же рану, и остановился. Несколько секунд стояла тишина, только вода тихо и ласково звенела
в шлюзах. Эвелины совсем не было слышно, как будто она исчезла. По ее лицу действительно пробежала судорога, но девушка овладела
собой, и, когда она заговорила, голос ее звучал беспечно и шутливо.
Он сжал ее маленькую руку
в своей. Ему казалось странным, что ее тихое ответное пожатие так непохоже на прежние: слабое движение ее маленьких пальцев отражалось теперь
в глубине его сердца. Вообще, кроме прежней Эвелины, друга его детства, теперь он чувствовал
в ней еще какую-то другую, новую девушку. Сам он показался
себе могучим и сильным, а она представилась плачущей и слабой. Тогда, под влиянием глубокой нежности, он привлек ее одною рукой, а другою стал гладить ее шелковистые волосы.
Молодая девушка почувствовала на
себе эти сосредоточенные, внимательные взгляды, однако это ее не смутило. Она прошла через комнату своею обычною ровною поступью, и только на одно мгновение, встретив короткий из-под бровей взгляд Максима, она чуть-чуть улыбнулась, и ее глаза сверкнули вызовом и усмешкой. Пани Попельская вглядывалась
в своего сына.
Максим, довольно равнодушный к музыке, на этот раз чувствовал что-то новое
в игре своего питомца и, окружив
себя клубами дыма, слушал, качал головой и переводил глаза с Петра на Эвелину.
Анна Михайловна тоже кидала на девушку вопросительные взгляды, спрашивая
себя: что это — счастье или горе звучит
в игре ее сына…
Петр чувствовал
себя теперь гораздо свободнее
в молодом обществе.
— Гм… да… плохо, — ворчал он про
себя… — Я ошибся… Аня была права: можно грустить и страдать о том, чего не испытал ни разу. А теперь к инстинкту присоединилось сознание, и оба пойдут
в одном направлении. Проклятый случай… А впрочем, шила, как говорится,
в мешке не спрячешь… Все где-нибудь выставится…
Пришла зима. Выпал глубокий снег и покрыл дороги, поля, деревни. Усадьба стояла вся белая, на деревьях лежали пушистые хлопья, точно сад опять распустился белыми листьями…
В большом камине потрескивал огонь, каждый входящий со двора вносил с
собою свежесть и запах мягкого снега…
Однажды, войдя
в гостиную, Максим застал там Эвелину и Петра. Девушка казалась смущенной. Лицо юноши было мрачно. Казалось, разыскивать новые причины страдания и мучить ими
себя и других стало для него чем-то вроде потребности.
Он ударил своей умелой рукой по клавишам, подражая праздничному колокольному трезвону. Иллюзия была полная. Аккорд из нескольких невысоких тонов составлял как бы фон поглубже, а на нем выделялись, прыгая и колеблясь, высшие ноты, более подвижные и яркие.
В общем это был именно тот высокий и возбужденно-радостный гул, который заполняет
собою праздничный воздух.
Он опять ставил
себе цели, строил планы; жизнь зарождалась
в нем, надломленная душа давала побеги, как захиревшее деревцо, на которое весна пахнула живительным дыханием…
Тем не менее, настоящая его жизнь, проходившая
в серьезной работе над
собой,
в тревожных думах о жене и будущем ребенке, не позволяла ему сосредоточиваться на прежних бесплодных потугах.
До этой минуты он находился
в состоянии странного возбуждения. Он будто не чувствовал
себя, но вместе с тем все фибры
в нем жили и трепетали от ожидания.
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам кажется только, что близко; а вы вообразите
себе, что далеко. Как бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас
в свои объятия.
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «
в Почтамтскую улицу». Я так и обомлел. «Ну, — думаю
себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми
себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести
себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность
в поступках.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и
в то же время говорит про
себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и
в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но
в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)