Неточные совпадения
Поровнявшись с кондитерской Миллера,
я вдруг остановился как вкопанный и стал
смотреть на ту сторону улицы, как будто предчувствуя, что вот сейчас со
мной случится что-то необыкновенное, и в это-то самое мгновение на противоположной стороне
я увидел старика и его собаку.
— Зачем вы на
меня так внимательно
смотрите? — прокричал он по-немецки резким, пронзительным голосом и с угрожающим видом.
Наташа говорит, что
я был тогда такой нескладный, такой долговязый и что на
меня без смеху
смотреть нельзя было.
Князь, который до сих пор, как уже упомянул
я, ограничивался в сношениях с Николаем Сергеичем одной сухой, деловой перепиской, писал к нему теперь самым подробным, откровенным и дружеским образом о своих семейных обстоятельствах: он жаловался на своего сына, писал, что сын огорчает его дурным своим поведением; что, конечно, на шалости такого мальчика нельзя еще
смотреть слишком серьезно (он, видимо, старался оправдать его), но что он решился наказать сына, попугать его, а именно: сослать его на некоторое время в деревню, под присмотр Ихменева.
— Гм! вот она какая восторженная, — проговорил старик, пораженный поступком дочери, — это ничего, впрочем, это хорошо, хорошо, благородный порыв! Она добрая девушка… — бормотал он,
смотря вскользь на жену, как будто желая оправдать Наташу, а вместе с тем почему-то желая оправдать и
меня.
— А эта все надо
мной подсмеивается! — вскричал старик, с восторгом
смотря на Наташу, у которой разгорелись щечки, а глазки весело сияли, как звездочки. —
Я, детки, кажется, и вправду далеко зашел, в Альнаскары записался; и всегда-то
я был такой… а только знаешь, Ваня,
смотрю я на тебя: какой-то ты у нас совсем простой…
Старушка
смотрела на
меня с непритворным и уж слишком торопливым сожалением, а сама про себя думала...
— И, ангел мой, что прощаться, далекий ли путь! На тебя хоть ветер подует;
смотри, какая ты бледненькая. Ах! да ведь
я и забыла (все-то
я забываю!) — ладонку
я тебе кончила; молитву зашила в нее, ангел мой; монашенка из Киева научила прошлого года; пригодная молитва; еще давеча зашила. Надень, Наташа. Авось господь бог тебе здоровья пошлет. Одна ты у нас.
Она шла молча, скоро, потупив голову и не
смотря на
меня. Но, пройдя улицу и ступив на набережную, вдруг остановилась и схватила
меня за руку.
— Неужели ж ты не видишь, Ваня, что
я вышла совсем,ушла от них и никогда не возвращусь назад? — сказала она, с невыразимой тоской
смотря на
меня.
— Неужели ж ты так его полюбила? — вскричал
я, с замиранием сердца
смотря на нее и почти сам не понимая, что спрашиваю.
Экая низость, Ваня? — спросила она вдруг,
смотря на
меня каким-то горячечным, воспаленным взглядом.
— Ваня! — вскричала она, —
я виновата перед ним и не стою его!
Я думала, что ты уже и не придешь, Алеша. Забудь мои дурные мысли, Ваня.
Я заглажу это! — прибавила она, с бесконечною любовью
смотря на него. Он улыбнулся, поцеловал у ней руку и, не выпуская ее руки, сказал, обращаясь ко
мне...
— И вы могли потребовать такой жертвы! — сказал
я, с упреком
смотря на него.
Я с недоумением и тоскою
смотрел на него. Наташа умоляла
меня взглядом не судить его строго и быть снисходительнее. Она слушала его рассказы с какою-то грустною улыбкой, а вместе с тем как будто и любовалась им, так же как любуются милым, веселым ребенком, слушая его неразумную, но милую болтовню.
Я с упреком поглядел на нее.
Мне стало невыносимо тяжело.
— Нет, послушайте, — прибавил он с непостижимым простодушием, — вы не
смотрите на
меня, что
я такой кажусь; право, у
меня чрезвычайно много наблюдательности; вот вы увидите сами.
Отдавая
мне его, она пристально
смотрела на
меня, точно приковалась ко
мне своим взглядом.
Появившись, она стала на пороге и долго
смотрела на
меня с изумлением, доходившим до столбняка; наконец тихо, медленно ступила два шага вперед и остановилась передо
мною, все еще не говоря ни слова.
— Да, — прошептала она с усилием и с беспокойством
смотря на
меня.
Волосы, совсем поседевшие, в беспорядке выбивались из-под скомканной шляпы и длинными космами лежали на воротнике его старого, изношенного пальто.
Я еще прежде заметил, что в иные минуты он как будто забывался; забывал, например, что он не один в комнате, разговаривал сам с собою, жестикулировал руками. Тяжело было
смотреть на него.
И он несколько раз дрожавшею рукою перекрестил бедняжку; но вдруг, увидав, что и
я тут и
смотрю на него, нахмурился и скорыми шагами пошел далее.
— Это
я, видишь, Ваня,
смотреть не могу, — начал он после довольно продолжительного сердитого молчания, — как эти маленькие, невинные создания дрогнут от холоду на улице… из-за проклятых матерей и отцов. А впрочем, какая же мать и вышлет такого ребенка на такой ужас, если уж не самая несчастная!.. Должно быть, там в углу у ней еще сидят сироты, а это старшая; сама больна, старуха-то; и… гм! Не княжеские дети! Много, Ваня, на свете… не княжеских детей! гм!
— А ты не верь! — перебила старушка. — Что за очаровательная? Для вас, щелкоперов, всякая очаровательная, только бы юбка болталась. А что Наташа ее хвалит, так это она по благородству души делает. Не умеет она удержать его, все ему прощает, а сама страдает. Сколько уж раз он ей изменял! Злодеи жестокосердые! А на
меня, Иван Петрович, просто ужас находит. Гордость всех обуяла. Смирил бы хоть мой-то себя, простил бы ее, мою голубку, да и привел бы сюда. Обняла б ее,
посмотрела б на нее! Похудела она?
Анна Андреевна тотчас же подмигнула
мне на него. Он терпеть не мог этих таинственных подмигиваний и хоть в эту минуту и старался не
смотреть на нас, но по лицу его можно было заметить, что Анна Андреевна именно теперь
мне на него подмигнула и что он вполне это знает.
И говорю про это так откровенно, так прямо именно для того, чтоб ты никак не мог ошибиться в словах моих, — прибавил он, воспаленными глазами
смотря на
меня и, видимо, избегая испуганных взглядов жены.
— Николай Сергеич! Неужели вам не жаль Анну Андреевну?
Посмотрите, что вы над ней делаете, — сказал
я, не в силах удержаться и почти с негодованием
смотря на него. Но
я только к огню подлил масла.
Я едва верил глазам своим. Кровь бросилась в голову старика и залила его щеки; он вздрогнул. Анна Андреевна стояла, сложив руки, и с мольбою
смотрела на него. Лицо ее просияло светлою, радостною надеждою. Эта краска в лице, это смущение старика перед нами… да, она не ошиблась, она понимала теперь, как пропал ее медальон!
Обыкновенно так случалось: Алеша войдет со
мною, робко заговорит с ней, с робкою нежностию
смотрит ей в глаза.
Я замолчал и задумчиво
смотрел на нее.
— Что ты так
смотришь на
меня, Алеша, то бишь — Ваня? — проговорила она, ошибаясь и улыбнувшись своей ошибке.
— Не понимаю, как
я могла уйти тогда от них;
я в горячке была, — проговорила она наконец,
смотря на
меня таким взглядом, которым не ждала ответа.
Она
смотрела на
меня беспокойным, выпытывающим взглядом.
— Дос-та-нет! — отвечала она чуть слышно. — Все для него! Вся жизнь моя для него! Но знаешь, Ваня, не могу
я перенести, что он теперь у нее, обо
мне позабыл, сидит возле нее, рассказывает, смеется, помнишь, как здесь, бывало, сидел…
Смотрит ей прямо в глаза; он всегда так
смотрит; и в мысль ему не приходит теперь, что
я вот здесь… с тобой.
— О боже мой! — вскрикнул он в восторге, — если б только был виноват,
я бы не смел, кажется, и взглянуть на нее после этого!
Посмотрите,
посмотрите! — кричал он, обращаясь ко
мне, — вот: она считает
меня виноватым; все против
меня, все видимости против
меня!
Я пять дней не езжу! Есть слухи, что
я у невесты, — и что ж? Она уж прощает
меня! Она уж говорит: «Дай руку, и кончено!» Наташа, голубчик мой, ангел мой, ангел мой!
Я не виноват, и ты знай это!
Я не виноват ни настолечко! Напротив! Напротив!
—
Я помню, Алеша, вы со
мной тогда поминутно советовались и все
мне рассказали, отрывками, разумеется, в виде предположений, — прибавил
я,
смотря на Наташу.
Все, что уменьшил
мне в наказание, за все эти полгода, все вчера додал;
смотрите сколько;
я еще не сосчитал.
Я, говорит, совершенно с тобой согласен, а вот поедем-ка к графу Наинскому, да
смотри, там этого ничего не говори.
— Нельзя… не знаю… приду, — прошептала она как бы в борьбе и раздумье. В эту минуту вдруг где-то ударили стенные часы. Она вздрогнула и, с невыразимой болезненной тоскою
смотря на
меня, прошептала: — Это который час?
Она пристально
посмотрела и вдруг, с мольбою обратившись ко
мне, сказала...
— Хорошо,
я сказал уже, что не пойду к тебе. Но чего ты боишься! Ты, верно, какая-то несчастная.
Мне больно
смотреть на тебя…
Теперь четверть двенадцатого, сейчас
смотрел; ну, так ровно в тридцать пять минут двенадцатого
я тебя и отпущу.
Маслобоев как-то, видимо, старался не
смотреть на них. Но только что мы вошли в первую комнату, через которую, по всей длине ее, тянулся довольно опрятный прилавок, весь уставленный закусками, подовыми пирогами, расстегаями и графинами с настойками разных цветов, как Маслобоев быстро отвел
меня в угол и сказал...
Но
я спешил и встал уходить. Она изумилась и чуть не заплакала, что
я ухожу, хотя все время, как
я сидел, не показывала
мне никакой особенной нежности, напротив, даже была со
мной как будто холоднее обыкновенного. Она горячо поцеловала
меня и как-то долго
посмотрела мне в глаза.
И всегда, когда Наташа переменяла тон и подходила, бывало, ко
мне или с жалобой на Алешу, или для разрешения каких-нибудь щекотливых недоумений, или с каким-нибудь секретом и с желанием, чтоб
я понял его с полслова, то, помню, она всегда
смотрела на
меня, оскаля зубки и как будто вымаливая, чтоб
я непременно решил как-нибудь так, чтоб ей тотчас же стало легче на сердце.
И вчера и третьего дня, как приходила ко
мне, она на иные мои вопросы не проговаривала ни слова, а только начинала вдруг
смотреть мне в глаза своим длинным, упорным взглядом, в котором вместе с недоумением и диким любопытством была еще какая-то странная гордость.
У
меня был большой медный чайник.
Я уже давно употреблял его вместо самовара и кипятил в нем воду. Дрова у
меня были, дворник разом носил
мне их дней на пять.
Я затопил печь, сходил за водой и наставил чайник. На столе же приготовил мой чайный прибор. Елена повернулась ко
мне и
смотрела на все с любопытством.
Я спросил ее, не хочет ли и она чего? Но она опять от
меня отвернулась и ничего не ответила.
Елена же его поразила; она вырвала у него свою руку, когда он щупал ее пульс, и не хотела показать ему язык. На все вопросы его не отвечала ни слова, но все время только пристально
смотрела на его огромный Станислав, качавшийся у него на шее. «У нее, верно, голова очень болит, — заметил старичок, — но только как она глядит!»
Я не почел за нужное ему рассказывать о Елене и отговорился тем, что это длинная история.
— Кто это? — спросила она. Голос ее дрожал, но
смотрела она на
меня все тем же пристальным и как будто надменным взглядом. Иначе
я не умею выразиться.
— И она теперь никогда не придет сюда? — спросила Елена, пытливо
смотря на
меня.