Неточные совпадения
У Ихменевых я об этом ничего
не говорил; они же чуть
со мной
не поссорились за то, что я живу праздно, то есть
не служу и
не стараюсь приискать себе места.
Со слезами каялся он мне в знакомстве с Жозефиной, в то же время умоляя
не говорить об этом Наташе; и когда, жалкий и трепещущий, он отправлялся, бывало, после всех этих откровенностей,
со мною к ней (непременно
со мною, уверяя, что боится взглянуть на нее после своего преступления и что я один могу поддержать его), то Наташа с первого же взгляда на него уже знала, в чем дело.
— Послушай, Наташа, ты спрашиваешь — точно шутишь.
Не шути.Уверяю тебя, это очень важно. Такой тон, что я и руки опустил. Никогда отец так
со мной
не говорил. То есть скорее Лиссабон провалится, чем
не сбудется по его желанию; вот какой тон!
— Подожди, странная ты девочка! Ведь я тебе добра желаю; мне тебя жаль
со вчерашнего дня, когда ты там в углу на лестнице плакала. Я вспомнить об этом
не могу… К тому же твой дедушка у меня на руках умер, и, верно, он об тебе вспоминал, когда про Шестую линию
говорил, значит, как будто тебя мне на руки оставлял. Он мне во сне снится… Вот и книжки я тебе сберег, а ты такая дикая, точно боишься меня. Ты, верно, очень бедна и сиротка, может быть, на чужих руках; так или нет?
Замечу кстати: хоть Елена и показывала вид, что как будто
не хочет
говорить со мною, но эти оклики, довольно частые, эта потребность обращаться ко мне
со всеми недоумениями, доказывали противное и, признаюсь, были мне даже приятны.
— А то такое, что и
не знаю, что с ней делать, — продолжала Мавра, разводя руками. — Вчера еще было меня к нему посылала, да два раза с дороги воротила. А сегодня так уж и
со мной
говорить не хочет. Хоть бы ты его повидал. Я уж и отойти от нее
не смею.
— Второе, Ваня, сделай милость,
не начинай больше никогда
со мной
говорить об этом.
Все время, как я ее знал, она, несмотря на то, что любила меня всем сердцем своим, самою светлою и ясною любовью, почти наравне с своею умершею матерью, о которой даже
не могла вспоминать без боли, — несмотря на то, она редко была
со мной наружу и, кроме этого дня, редко чувствовала потребность
говорить со мной о своем прошедшем; даже, напротив, как-то сурово таилась от меня.
— Знаю, знаю, что ты скажешь, — перебил Алеша: — «Если мог быть у Кати, то у тебя должно быть вдвое причин быть здесь». Совершенно с тобой согласен и даже прибавлю от себя:
не вдвое причин, а в миллион больше причин! Но, во-первых, бывают же странные, неожиданные события в жизни, которые все перемешивают и ставят вверх дном. Ну, вот и
со мной случились такие события.
Говорю же я, что в эти дни я совершенно изменился, весь до конца ногтей; стало быть, были же важные обстоятельства!
И когда я воображал себе это, мне вдруг подумалось: вот я на одно мгновение буду просить тебя у бога, а между тем была же ты
со мною шесть месяцев и в эти шесть месяцев сколько раз мы поссорились, сколько дней мы
не говорили друг с другом!
Вот и все; кроме разве того, что эта сиротка возбудила во мне жалость, да, кроме того, она и
говорить со мной
не хотела, как будто сердилась.
— Ради бога, поедемте! Что же
со мной-то вы сделаете? Ведь я вас ждал полтора часа!.. Притом же мне с вами так надо, так надо
поговорить — вы понимаете о чем? Вы все это дело знаете лучше меня… Мы, может быть, решим что-нибудь, остановимся на чем-нибудь, подумайте! Ради бога,
не отказывайте.
— Вот видите, мой милый Иван Петрович, я ведь очень хорошо понимаю, что навязываться на дружбу неприлично. Ведь
не все же мы грубы и наглы с вами, как вы о нас воображаете; ну, я тоже очень хорошо понимаю, что вы сидите здесь
со мной
не из расположения ко мне, а оттого, что я обещался с вами
поговорить.
Не правда ли?
Занят он чем-то очень,
со мной
не говорит, тоскует, дело у него важное на уме; я уж это вижу; а вечером все-таки пьян…
Он был прав. Я решительно
не знал, что делалось с нею. Она как будто совсем
не хотела
говорить со мной, точно я перед ней в чем-нибудь провинился. Мне это было очень горько. Я даже сам нахмурился и однажды целый день
не заговаривал с нею, но на другой день мне стало стыдно. Часто она плакала, и я решительно
не знал, чем ее утешить. Впрочем, она однажды прервала
со мной свое молчание.
Она плакала, обнимала и целовала его, целовала ему руки и убедительно, хотя и бессвязно, просила его, чтоб он взял ее жить к себе;
говорила, что
не хочет и
не может более жить
со мной, потому и ушла от меня; что ей тяжело; что она уже
не будет более смеяться над ним и
говорить об новых платьях и будет вести себя хорошо, будет учиться, выучится «манишки ему стирать и гладить» (вероятно, она сообразила всю свою речь дорогою, а может быть, и раньше) и что, наконец, будет послушна и хоть каждый день будет принимать какие угодно порошки.
К тому же
говорить с ней, утешать ее я иногда и
не смел, а потому
со страхом ожидал, чем это все разрешится.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения
со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя в глаза ему,
говорит про себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный
со мною случай: в дороге совершенно издержался.
Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?
Наконец, однако, сели обедать, но так как
со времени стрельчихи Домашки бригадир стал запивать, то и тут напился до безобразия. Стал
говорить неподобные речи и, указывая на"деревянного дела пушечку", угрожал всех своих амфитрионов [Амфитрио́н — гостеприимный хозяин, распорядитель пира.] перепалить. Тогда за хозяев вступился денщик, Василий Черноступ, который хотя тоже был пьян, но
не гораздо.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он
не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити,
со слезами благодаря ее, и
говорил, что ему хорошо, нигде
не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он
не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы
не ошибиться, возбуждении.
Он приписывал это своему достоинству,
не зная того, что Метров, переговорив
со всеми своими близкими, особенно охотно
говорил об этом предмете с каждым новым человеком, да и вообще охотно
говорил со всеми о занимавшем его, неясном еще ему самому предмете.
— Да нет, Маша, Константин Дмитрич
говорит, что он
не может верить, — сказала Кити, краснея за Левина, и Левин понял это и, еще более раздражившись, хотел отвечать, но Вронский
со своею открытою веселою улыбкой сейчас же пришел на помощь разговору, угрожавшему сделаться неприятным.