Неточные совпадения
— Или
вот, например, табакерку дадут… Что ж? На милость
ведь нет образца. Поощрить захотят. А кто знает, может и ко двору попадешь, — прибавил он полушепотом и с значительным видом, прищурив свой левый глаз, — или нет? Или еще рано ко двору-то?
— Ну, ну, хорошо, хорошо! Я
ведь так, спроста говорю. Генерал не генерал, а пойдемте-ка ужинать. Ах ты чувствительная! — прибавил он, потрепав свою Наташу по раскрасневшейся щечке, что любил делать при всяком удобном случае, — я,
вот видишь ли, Ваня, любя говорил. Ну, хоть и не генерал (далеко до генерала!), а все-таки известное лицо, сочинитель!
—
Ведь вот хорошо удача, Иван Петрович, — говорила она, — а вдруг не будет удачи или там что-нибудь; что тогда? Хоть бы служили вы где!
Ты, положим, талант, даже замечательный талант… ну, не гений, как об тебе там сперва прокричали, а так, просто талант (я еще
вот сегодня читал на тебя эту критику в «Трутне»; слишком уж там тебя худо третируют: ну да
ведь это что ж за газета!).
«
Ведь вот эдакой-то чуть не стал женихом Наташи, господи помилуй и сохрани!»
— Лучше бы пойти, Наташа;
ведь ты же хотела давеча и шляпку
вот принесла. Помолись, Наташенька, помолись, чтобы тебе бог здоровья послал, — уговаривала Анна Андреевна, робко смотря на дочь, как будто боялась ее.
Ведь он не таков, как
вот мы с тобой.
Ведь есть же что-нибудь, что я
вот бросила теперь для него и мать и отца!
Ведь вот он клялся мне любить меня, всё обещания давал; а
ведь я ничему не верю из его обещаний, ни во что их не ставлю и прежде не ставила, хоть и знала, что он мне не лгал, да и солгать не может.
— Он у ней, — проговорила она чуть слышно. — Он надеялся, что я не приду сюда, чтоб поехать к ней, а потом сказать, что он прав, что он заранее уведомлял, а я сама не пришла. Я ему надоела,
вот он и отстает… Ох, боже! Сумасшедшая я! Да
ведь он мне сам в последний раз сказал, что я ему надоела… Чего ж я жду!
Ведь они мне все равно что родные, и
вот чем я им плачу!..
— Ты
ведь говорил, Ваня, что он был человек хороший, великодушный, симпатичный, с чувством, с сердцем. Ну, так
вот они все таковы, люди-то с сердцем, симпатичные-то твои! Только и умеют, что сирот размножать! Гм… да и умирать-то, я думаю, ему было весело!.. Э-э-эх! Уехал бы куда-нибудь отсюда, хоть в Сибирь!.. Что ты, девочка? — спросил он вдруг, увидев на тротуаре ребенка, просившего милостыню.
—
Вот он какой, — сказала старушка, оставившая со мной в последнее время всю чопорность и все свои задние мысли, — всегда-то он такой со мной; а
ведь знает, что мы все его хитрости понимаем. Чего ж бы передо мной виды-то на себя напускать! Чужая я ему, что ли? Так он и с дочерью.
Ведь простить-то бы мог, даже, может быть, и желает простить, господь его знает. По ночам плачет, сама слышала! А наружу крепится. Гордость его обуяла… Батюшка, Иван Петрович, рассказывай поскорее: куда он ходил?
Я-то
вот через Матрену много узнаю, а та через Агашу, а Агаша-то крестница Марьи Васильевны, что у князя в доме проживает… ну, да
ведь ты сам знаешь.
— Нет, в самом деле, — подхватил Ихменев, разгорячая сам себя с злобною, упорною радостию, — как ты думаешь, Ваня,
ведь, право, пойти! На что в Сибирь ехать! А лучше я
вот завтра разоденусь, причешусь да приглажусь; Анна Андреевна манишку новую приготовит (к такому лицу уж нельзя иначе!), перчатки для полного бонтону купить да и пойти к его сиятельству: батюшка, ваше сиятельство, кормилец, отец родной! Прости и помилуй, дай кусок хлеба, — жена, дети маленькие!.. Так ли, Анна Андреевна? Этого ли хочешь?
— Такое средство одно, — сказал я, — разлюбить его совсем и полюбить другого. Но вряд ли это будет средством.
Ведь ты знаешь его характер?
Вот он к тебе пять дней не ездит. Предположи, что он совсем оставил тебя; тебе стоит только написать ему, что ты сама его оставляешь, а он тотчас же прибежит к тебе.
— Довольно бы того хоть увидать, а там я бы и сама угадала. Послушай: я
ведь так глупа стала; хожу-хожу здесь, все одна, все одна, — все думаю; мысли как какой-то вихрь, так тяжело! Я и выдумала, Ваня: нельзя ли тебе с ней познакомиться?
Ведь графиня (тогда ты сам рассказывал) хвалила твой роман; ты
ведь ходишь иногда на вечера к князю Р***; она там бывает. Сделай, чтоб тебя ей там представили. А то, пожалуй, и Алеша мог бы тебя с ней познакомить.
Вот ты бы мне все и рассказал про нее.
А наконец (почему же не сказать откровенно!),
вот что, Наташа, да и вы тоже, Иван Петрович, я, может быть, действительно иногда очень, очень нерассудителен; ну, да, положим даже (
ведь иногда и это бывало), просто глуп.
Ведь смотреть на него нужно только с этой точки, не иначе, —
вот он тотчас же и выйдет прав.
И потому графиня, которая прежде была против сватовства, страшно обрадовалась сегодня моему успеху у княгини, но это в сторону, а
вот что главное: Катерину Федоровну я знал еще с прошлого года; но
ведь я был тогда еще мальчиком и ничего не мог понимать, а потому ничего и не разглядел тогда в ней…
— Ты как будто на него сердишься, Ваня? А какая, однако ж, я дурная, мнительная и какая тщеславная! Не смейся; я
ведь перед тобой ничего не скрываю. Ах, Ваня, друг ты мой дорогой!
Вот если я буду опять несчастна, если опять горе придет,
ведь уж ты, верно, будешь здесь подле меня; один, может быть, и будешь! Чем заслужу я тебе за все! Не проклинай меня никогда, Ваня!..
— Подожди, странная ты девочка!
Ведь я тебе добра желаю; мне тебя жаль со вчерашнего дня, когда ты там в углу на лестнице плакала. Я вспомнить об этом не могу… К тому же твой дедушка у меня на руках умер, и, верно, он об тебе вспоминал, когда про Шестую линию говорил, значит, как будто тебя мне на руки оставлял. Он мне во сне снится…
Вот и книжки я тебе сберег, а ты такая дикая, точно боишься меня. Ты, верно, очень бедна и сиротка, может быть, на чужих руках; так или нет?
Я
вот напьюсь, лягу себе на диван (а у меня диван славный, с пружинами) и думаю, что
вот я, например, какой-нибудь Гомер или Дант, или какой-нибудь Фридрих Барбаруса, —
ведь все можно себе представить.
—
Вот видишь, старый приятель, наведывайся сколько хочешь. Сказки я умею рассказывать, но
ведь до известных пределов, — понимаешь? Не то кредит и честь потеряешь, деловую то есть, ну и так далее.
— Помилуй, батюшка,
ведь это он все от разных унижений и оскорблений хандрит, а
вот теперь узнает, что Наташе полное удовлетворение сделано, так мигом все позабудет.
— Послушай, Ваня, а
ведь так всегда бывает, что
вот если сначала человек не понравится, то уж это почти признак, что он непременно понравится потом. По крайней мере, так всегда бывало со мною.
— А
вот и не забыла; пенаты! Любите свои пенаты…
ведь вот что выдумает! Может, никаких пенатов и не было; и за что их любить-то? Все врет!
— Так; давно, как-то мельком слышал, к одному делу приходилось.
Ведь я уже говорил тебе, что знаю князя Валковского. Это ты хорошо делаешь, что хочешь отправить ее к тем старикам. А то стеснит она тебя только. Да
вот еще что: ей нужен какой-нибудь вид. Об этом не беспокойся; на себя беру. Прощай, заходи чаще. Что она теперь, спит?
— Нет. Завтра схожу.
Ведь вот завтра суббота…
— А
вот прочти,
вот видишь,
вот эту книжку; ты уж раз ее смотрела. Ты
ведь умеешь читать?
— Да тут нечего и объяснять. Я говорю очень просто. Вы
ведь знаете, какой он ветреный, забывчивый. Ну
вот, как ему дана теперь полная свобода, он и увлекся.
— Это я, видишь, Ваня,
вот какая, — сказала Наташа, подходя к столу и конфузясь даже передо мной. —
Ведь предчувствовала, что все это сегодня так выйдет, как вышло, а все-таки думала, что авось, может быть, и не так кончится. Алеша приедет, начнет мириться, мы помиримся; все мои подозрения окажутся несправедливыми, меня разуверят, и… на всякий случай и приготовила закуску. Что ж, думала, мы заговоримся, засидимся…
— Слава богу!
Ведь мне это сто раз в голову приходило. Да я все как-то не смел вам сказать.
Вот и теперь выговорю. А
ведь это очень трудно тыговорить. Это, кажется, где-то у Толстого хорошо выведено: двое дали друг другу слово говорить ты, да и никак не могут и все избегают такие фразы, в которых местоимения. Ах, Наташа! Перечтем когда-нибудь «Детство и отрочество»;
ведь как хорошо!
— Не беспокойтесь, Сашенька; все это вздор, — подхватил Маслобоев. — Он останется; это вздор. А
вот что ты лучше скажи мне, Ваня, куда это ты все уходишь? Какие у тебя дела? Можно узнать?
Ведь ты каждый день куда-то бегаешь, не работаешь…
—
Вот что, Ваня, без лишних слов: я тебе хочу оказать услугу. Видишь, дружище, если б я с тобой хитрил, я бы у тебя и без торжественности умел выпытать. А ты подозреваешь, что я с тобой хитрю: давеча, леденцы-то; я
ведь понял. Но так как я с торжественностью говорю, значит, не для себя интересуюсь, а для тебя. Так ты не сомневайся и говори напрямик, правду — истинную…
Ну,
вот хоть бы эта мать: отделалась гордым презрением и хоть оставила у себя документ, но
ведь князь знал, что она скорее повесится, чем употребит его в дело: ну, и был покоен до времени.
— Разумеется, Алеша, и сам со слезами рассказывал: это было
ведь хорошо с его стороны, и мне очень понравилось. Мне кажется, он вас больше любит, чем вы его, Иван Петрович.
Вот эдакими-то вещами он мне и нравится. Ну, а во-вторых, я потому с вами так прямо говорю, как сама с собою, что вы очень умный человек и много можете мне дать советов и научить меня.
— Я
ведь только так об этом заговорила; будемте говорить о самом главном. Научите меня, Иван Петрович:
вот я чувствую теперь, что я Наташина соперница, я
ведь это знаю, как же мне поступать? Я потому и спросила вас: будут ли они счастливы. Я об этом день и ночь думаю. Положение Наташи ужасно, ужасно!
Ведь он совсем ее перестал любить, а меня все больше и больше любит.
Ведь так?
—
Вот и я об этом думала! — проговорила она, пристально смотря на меня. —
Ведь он поедет.
— Ну,
вот видите, ну хоть бы этот миллион, уж они так болтают о нем, что уж и несносно становится. Я, конечно, с радостию пожертвую на все полезное, к чему
ведь такие огромные деньги, не правда ли? Но
ведь когда еще я его пожертвую; а они уж там теперь делят, рассуждают, кричат, спорят: куда лучше употребить его, даже ссорятся из-за этого, — так что уж это и странно. Слишком торопятся. Но все-таки они такие искренние и… умные. Учатся. Это все же лучше, чем как другие живут.
Ведь так?
—
Вот видите, мой милый Иван Петрович, я
ведь очень хорошо понимаю, что навязываться на дружбу неприлично.
Ведь не все же мы грубы и наглы с вами, как вы о нас воображаете; ну, я тоже очень хорошо понимаю, что вы сидите здесь со мной не из расположения ко мне, а оттого, что я обещался с вами поговорить. Не правда ли?
— Да, я буду лучше ходить по улицам и милостыню просить, а здесь не останусь, — кричала она, рыдая. — И мать моя милостыню просила, а когда умирала, сама сказала мне: будь бедная и лучше милостыню проси, чем… Милостыню не стыдно просить: я не у одного человека прошу, я у всех прошу, а все не один человек; у одного стыдно, а у всех не стыдно; так мне одна нищенка говорила;
ведь я маленькая, мне негде взять. Я у всех и прошу. А здесь я не хочу, не хочу, не хочу, я злая; я злее всех;
вот какая я злая!
— Ну, так
вот как ты сделай, — сказала, вдруг оживляясь, Наташа, —
ведь графиня останется хоть сколько-нибудь в Москве?
—
Вот уж это и нехорошо, моя милая, что вы так горячитесь, — произнес он несколько дрожащим голосом от нетерпеливого наслаждения видеть поскорее эффект своей обиды, —
вот уж это и нехорошо. Вам предлагают покровительство, а вы поднимаете носик… А того и не знаете, что должны быть мне благодарны; уже давно мог бы я посадить вас в смирительный дом, как отец развращаемого вами молодого человека, которого вы обирали, да
ведь не сделал же этого… хе, хе, хе, хе!