— Не твой револьвер, а Марфы Петровны, которую ты убил, злодей! У тебя ничего не было своего в ее доме. Я взяла его, как стала подозревать, на что ты способен. Смей шагнуть хоть один шаг, и, клянусь,
я убью тебя!
Неточные совпадения
— Из странности. Нет, вот что
я тебе скажу.
Я бы эту проклятую старуху
убил и ограбил, и уверяю
тебя, что без всякого зазору совести, — с жаром прибавил студент.
— Вот
ты теперь говоришь и ораторствуешь, а скажи
ты мне:
убьешь ты сам старуху или нет?
— Слушай, Разумихин, — заговорил Раскольников, —
я тебе хочу сказать прямо:
я сейчас у мертвого был, один чиновник умер…
я там все мои деньги отдал… и, кроме того,
меня целовало сейчас одно существо, которое, если б
я и
убил кого-нибудь, тоже бы… одним словом,
я там видел еще другое одно существо…. с огненным пером… а впрочем,
я завираюсь;
я очень слаб, поддержи
меня… сейчас ведь и лестница…
—
Ты мне что с своим омрачением-то вперед забегаешь? — крикнул он на него почти со злобой. —
Я тебя еще не спрашивал: находило или нет на
тебя омрачение… говори:
ты убил?
—
Я сказал, уходя, что, может быть, прощаюсь с
тобой навсегда, но что если приду сегодня, то скажу
тебе… кто
убил Лизавету.
— Не воровать и не
убивать, не беспокойся, не за этим, — усмехнулся он едко, — мы люди розные… И знаешь, Соня,
я ведь только теперь, только сейчас понял: куда
тебя звал вчера? А вчера, когда звал,
я и сам не понимал куда. За одним и звал, за одним приходил: не оставить
меня. Не оставишь, Соня?
— Да ведь как убил-то? Разве так
убивают? Разве так идут
убивать, как
я тогда шел!
Я тебе когда-нибудь расскажу, как
я шел… Разве
я старушонку
убил?
Я себя
убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!.. А старушонку эту черт
убил, а не
я… Довольно, довольно, Соня, довольно! Оставь
меня, — вскричал он вдруг в судорожной тоске, — оставь
меня!
Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую
ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: «
Я убил!» Тогда бог опять
тебе жизни пошлет.
— Вон, мерзавец! — закричал Обломов, бледный, трясясь от ярости. — Сию минуту, чтоб нога твоя здесь не была, или
я убью тебя, как собаку!
«Мой милый, никогда не была я так сильно привязана к тебе, как теперь. Если б я могла умереть за тебя! О, как бы я была рада умереть, если бы ты от этого стал счастливее! Но я не могу жить без него. Я обижаю тебя, мой милый,
я убиваю тебя, мой друг, я не хочу этого. Я делаю против своей воли. Прости меня, прости меня».
Неточные совпадения
«Уйди!..» — вдруг закричала
я, // Увидела
я дедушку: // В очках, с раскрытой книгою // Стоял он перед гробиком, // Над Демою читал. //
Я старика столетнего // Звала клейменым, каторжным. // Гневна, грозна, кричала
я: // «Уйди!
убил ты Демушку! // Будь проклят
ты… уйди!..»
― Это не мужчина, не человек, это кукла! Никто не знает, но
я знаю. О, если б
я была на его месте,
я бы давно
убила,
я бы разорвала на куски эту жену, такую, как
я, а не говорила бы:
ты, ma chère, Анна. Это не человек, это министерская машина. Он не понимает, что
я твоя жена, что он чужой, что он лишний… Не будем, не будем говорить!..
— Да,
я его знаю.
Я не могла без жалости смотреть на него. Мы его обе знаем. Он добр, но он горд, а теперь так унижен. Главное, что
меня тронуло… — (и тут Анна угадала главное, что могло тронуть Долли) — его мучают две вещи: то, что ему стыдно детей, и то, что он, любя
тебя… да, да, любя больше всего на свете, — поспешно перебила она хотевшую возражать Долли, — сделал
тебе больно,
убил тебя. «Нет, нет, она не простит», всё говорит он.
— Вот он! — сказал Левин, указывая на Ласку, которая, подняв одно ухо и высоко махая кончиком пушистого хвоста, тихим шагом, как бы желая продлить удовольствие и как бы улыбаясь, подносила убитую птицу к хозяину. — Ну,
я рад, что
тебе удалось, — сказал Левин, вместе с тем уже испытывая чувство зависти, что не ему удалось
убить этого вальдшнепа.
—
Убить ты меня собрался? а? зарезать
меня хочешь?