Поморский капитан

Иван Апраксин, 2013

Шестнадцатый век… Два молодых помора, Степан да Лаврентий, прослышали, что московский царь Иван Грозный ведет войско к Варяжскому морю, чтобы отбить у шведов исконно русские земли. Уж очень захотелось этим крепким парням, которые нерпу убивают из лука, попадая прямо в глаз, освоить искусство стрельбы из пищали. Да и красные кафтаны стрельцов из тонкого немецкого сукна поносить захотелось. Вот и завербовались Степан с Лаврентием в стрелецкое войско под командованием боярского сына Василия Прончищева. Но не повезло поморам. Под Нарвой попали они в шведский плен. Так и сгинуть бы им в том плену, если бы Лаврентий не унаследовал от своего деда-колдуна магический бел-горюч камень Алатырь…

Оглавление

Из серии: Пираты русских морей

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Поморский капитан предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава II

Капитан Хаген

Степан впервые увидел вблизи такое большое судно. До этого во время боевых действий под Нарвой ему приходилось с берега глядеть на заморские корабли, а теперь этакая громада оказалась прямо перед глазами.

Перегруженная пленниками лодка с четырьмя матросами, сидевшими на веслах, преодолевая приливную волну, подошла к борту корабля. Степан смотрел во все глаза, стараясь понять и запомнить увиденное.

Он успел отметить, что борта корабля хорошо просмолены и что обшивка корпуса в приличном состоянии. Еще увидел необычную конструкцию парусов. Мачт здесь было две, и это не удивляло — на многих поморских кочах тоже имелось две мачты. Но паруса у поморов прямые, без всяких затей, а на этом корабле они располагались иначе и совсем по-иному крепились.

Сейчас паруса были собраны и подвязаны на реях, но непривычная их форма была очевидна бывалому моряку. Ближе к носу корабля на черном смоляном борту белыми буквами было выведено название: «STEN».

Последнее, что заметил Степан, были жерла медных пушек, торчащие над бортом корабля. Четыре штуки — совсем немало, хватит для настоящего боя. А ведь на противоположном борту, наверное, тоже четыре пушки. Да это же целая плавучая крепость!

С борта спустили веревочную лестницу, и пленники друг за другом полезли наверх.

Внутри корабль выглядел куда хуже, чем снаружи. Едва оглядевшись, Степан увидел грязную, истоптанную палубу с валяющимися кусками ветоши, обрезками веревки и другим мусором.

— Э, — мелькнула презрительная мысль, — на наших кочах такого не бывает. Палубу скребут каждый день до блеска. А тут такой красавец корабль, а моряки на нем как свиньи…

Эта мысль как-то укрепила Степана. Те, кому их продали, не были сверхчеловеками. Они оказались неряхами, которые не умеют следить за собственным судном. А разве можно уважать таких людей?

Пленников усадили на палубу, а команда корабля столпилась вокруг. Стрельцы и их новые хозяева получили возможность разглядеть друг друга…

Моряки были одеты по-разному и очень пестро. Головы у многих были повязаны платками, другие были в шляпах с загнутыми полями, а третьи обходились вовсе без головных уборов. Одежда в основном была кожаная, как у самого капитана.

Только сейчас стало понятно, что коренастый человек с мутными глазами и серьгами в ушах — капитан этого корабля. Члены команды громко обращались к нему, называя капитаном Хагеном.

От столпившихся моряков шел тяжелый запах. Этот запах немытых тел, чумазые лица говорили о том, что чистота здесь совсем не в почете.

— Они что — не ходят в баню? — послышался негромкий голос стрельца Демида. — Вонища-то от них какая.

— На море живут, а не моются, — поддержал Агафон. — Мне раньше сказывали — у них и бань-то нету. Я тогда не поверил, а теперь сам вижу.

— Чистые татары, — заявил Ипат. — Те тоже мыться не любят. Говорят, что кто смывает с себя грязь, тот смывает с себя счастье. Выходит, мы к татарам попали.

Появился человек в фартуке и с инструментами. Каждый шаг его сопровождал звон металла, доносившийся из мешка, который он тащил за собой по палубе.

Когда мастеровой вытащил из мешка железный ошейник и принялся прилаживать его на шею первому пленнику, Степан чуть не застонал от ярости и отчаяния. Он видел рядом округлившиеся глаза Лаврентия и знал, о чем сейчас думает его друг. Лаврентий ведь предупреждал, что если они будут держаться вместе, то их постигнет общая судьба. И эта судьба оказалась, как друзья и опасались, судьбой не Степана, а Лаврентия.

— Ошейник и цепи! — простонал Степан. — Именно то, что привиделось тебе.

— Да, — отозвался Лаврентий, — это мое видение сбылось. Потому что никакого острова и красавицы на нем я не вижу. С твоим видением придется подождать.

Капитан Хаген отдал приказ, большая часть матросов бросилась по своим местам — корабль снимался с якорей и готовился к отплытию. Видимо, капитан хотел воспользоваться усилившимся ветром…

Матросы полезли на мачты, чтобы распустить подвязанные паруса. Одни карабкались по реям, а другие прилаживали веревками концы парусов к специальным крюкам на палубе и на бортах.

Когда Степан ощутил железо ошейника, ему захотелось вскочить и сопротивляться. Вся сущность его бунтовала против рабской цепи.

Пусть Лаврентию и привиделась такая судьба, но он, Степан, потому и не испугался быть вместе с другом, что никогда не мог представить себя в таком положении. Ему казалось, что если Лаврентий останется с ним рядом, то судьба будет только та, которую увидел во время колдовства Степан — остров и красавица. Потому что с кем угодно, но только не с ним могла случиться вот эта история — ошейник и цепи.

Цепь крепилась к ошейнику, и верхнее кольцо звякало о железо, натирало шею. Когда закован таким образом оказался последний из пленников, всех по очереди спустили вниз — под палубу.

Здесь, в тесном кубрике, обшитом толстыми нестругаными досками, разместилось пятнадцать человек. Кроме десятерых стрельцов там уже были другие пленники, с которыми вновь прибывшим предстояло познакомиться.

В стены кубрика были врезаны массивные железные кольца, к которым корабельный мастер и приклепал конец цепи каждого из рабов. Длина цепи позволяла сделать два шага от стенки, но и в этом не было необходимости — вся каморка была очень тесна. Набитая до отказа людьми, она больше походила на душегубку, в которой нечем дышать и невозможно повернуться.

Окна здесь не было вовсе, и воздух затекал только через дверь, которая вела в узкий корабельный коридорчик. А учитывая, что внутри корабля вонища стояла еще хуже, чем на палубе, пленники сначала подумали, что им предстоит задохнуться насмерть. В трюме отвратительно пахло кислым порохом, человеческими испражнениями и гнилыми продуктами.

Потянув носом, Степан опять подумал о том, что его отец — кормщик поморского коча, а потом и он сам просто убили бы членов команды, доведших судно до такого состояния.

С пленниками, уже сидевшими в трюме, общий язык нашли довольно быстро. Все пятеро оказались рыбаками-эстами, которых обманом заманили на борт корабля.

— Капитан Хаген пристал к берегу возле нашей деревни, — пояснил старший из рыбаков по имени Каск, — он объявил, что хочет купить рыбы и что хорошо заплатит. Мы привезли рыбу прямо к кораблю, и с тех пор мы сидим здесь. Оказалось, что капитану нужна совсем не рыба — он торгует другим товаром.

— Каким? — спросил Степан, уже начиная догадываться…

— Людьми, — ответил Каск, растерянно шмыгнув носом. — Нас захватили на прошлой неделе, и с тех пор мы многое узнали об этом капитане. Вот уж никто из нас не думал, что окажемся рабами.

— Что он говорит? — тревожно поинтересовался у Степана сотник Василий, уже успевший слегка прийти в себя после ранения. Щека перестала кровоточить, хотя сильно болела, но все же сотник оживился:

— Ты понимаешь, что он говорит?

Степан с Лаврентием хорошо понимали эста — его язык оказался очень схож с карельским, только слова он выговаривал по-другому.

— Что с нами теперь будет? — продолжал Василий, держась за щеку, обмотанную тряпкой, пропитавшейся его кровью: — Мы пленники шведского короля? Нас могут обменять после войны, ведь так? У нашего войска ведь тоже много шведских пленников…

— Боюсь, что на это надеяться не стоит, — сказал Степан. — Кажется, мы стали вообще не пленниками, а рабами. И не у шведского короля, а у этого самого капитана Хагена.

Теперь самые ужасные подозрения оправдались. С ними случилось то, чего боятся все солдаты сражающихся армий. Попасть в плен и стать официальным пленником — это далеко не самое страшное. Пленников могут обменять в конце войны, так что кое-кто из тех, что потрусливее, даже стремятся угодить в плен. Хоть и голодно будет, и холодно, и позорно, но зато тебя не убьют, и ты спокойно досидишь до конца войны, а потом вернешься домой.

Но судьба распорядилась иначе. Видимо, командиру шведского отряда не хватало денег, вот он и решил не сдать русских пленных своему начальству, а утаить их и продать. Судя по всему, с капитаном Хагеном у командира имелась предварительная договоренность — Степан помнил, как решительно и быстро шведы погнали их подальше от Нарвы в сторону речного устья…

Что ж, командир здорово нажился, продав пленников. Правда, ему пришлось, наверное, поделиться со своими солдатами добычей. Но все равно, свой куш он отхватил.

— Спроси у него, — кивнул в сторону эста Агафон, — они тут уже люди бывалые. Скоро ль пожрать дадут? А то с утра не евши, можно и ноги протянуть.

— И так протянешь, — злобно бросил Ипат. — В тесноте, да в обиде, да с этой железякой на шее долго не проживешь. Тут дышать нечем, ноги некуда протянуть, а ты — еда, еда…

Степан вдруг заметил, что его друг совсем не принимает участия в разговоре. Лаврентий сидел рядом, привалясь к стене, и глаза его были полузакрыты. Похоже было на то, что колдун впал в забытье.

— С тобой все в порядке? — спросил Степан, легонько ткнув товарища локтем. — Не заболел? Смотри, а то здесь лечить нечем.

Лаврентий открыл глаза, и в них явственно читались испуг и растерянность.

— Камень, — сказал он, — я его все время ощущаю.

Только тут Степан заметил, что Лаврентий сидит с рукой, засунутой за пазуху. Он держал в ладони мешочек с волшебным камнем.

— Камень стал теплым, — пояснил он другу. — Ты же знаешь, камень всегда холодный, даже ледяной.

Да, это Степан помнил хорошо. Даже после лежания на раскаленной сковородке волшебный камень Лаврентия оставался как лед.

Что это могло означать? Отчего волшебный камень вдруг нагрелся?

— Когда это началось? — спросил Степан друга. — Когда ты заметил?

— Как только поднялись на борт, — ответил тот. — Сначала я думал, что мне кажется, но теперь…

Лаврентий уже давно рассказал Степану о том, что камень этот передал ему дедушка, сопроводив напутствием. Называется он Бел-Горюч камень Алатырь. Белый — это цвет камня. Горючий — оттого, что в миг совершения колдовства вдруг вспыхивает неугасимым пламенем, сам оставаясь при этом ледяным.

— Дедушка говорил, что по преданию в море-океане есть остров, — объяснял Лаврентий, — а на том острове растет огромное дерево от самого начала времен. А под тем деревом лежит в земле этот самый камень Алатырь. На камне сидит красная девица — сторожит камень, чтоб никто не подошел. Но если превозмочь девицу, то камень тот исполнит три желания — любые, какие только захочешь.

А этот камешек, который у меня, — только маленький осколочек с того камня. Тот, настоящий, большой Алатырь исполняет любое желание, а этот его осколок — только маленькие.

— Так, значит, — спросил Степан, — есть и другие осколки камня? Не у тебя же одного. Если у тебя есть осколочек, то может быть, и у других людей тоже могут быть?

— Конечно, могут, — сказал Лаврентий, — только я никогда таких людей не встречал. В наших краях точно такого камня больше ни у кого нет.

Вот бы найти тот большой, настоящий Алатырь! Три желания, да еще любых — это много. Так много, что может хватить на всю жизнь.

Какой человек с детства не мечтал, чтобы его желания исполнились? Кто не загадывал для себя эти три самых-самых заветных желания? Правда, с возрастом сами желания изменяются. В детстве ты лежишь ночью у печки, слушаешь, как потрескивают прогоревшие поленья, и глядишь на то, как вспыхивают огоньки, рассыпая искры, и мечтаешь о своих трех желаниях. Желания эти: чтоб отец взял с собой на коче в поход на Грумант; чтоб поймать самую большую рыбину в море и чтоб не нужно вдруг стало по утрам ходить к дьячку учиться грамоте…

В шестнадцать лет твои три заветных желания уже другие — из них пропадают дьячок и морская рыбина, а вместо них появляется красивый взрослый кафтан со смушковой шапкой и красавица Алена из соседней деревни. Она уже девица на выданье, а тебе свататься еще рано. Так что остается одна надежда — на чудесное исполнение желаний.

А когда тебе двадцать пять, как Степану, о заветных желаниях больше не думаешь, потому что не веришь в то, что они могут осуществиться.

Даже после того, как Лаврентий показал свое колдовское мастерство, и Степан сам видел чудесное пламя, и трогал ледяной камень с раскаленной сковородки, и сам впал в забытье с видением — он все равно так до конца и не верил в реальность колдовства. Хоть все в округе и говорили, будто дедушка Лаврентия сильный колдун и что внуку передал свой чудесный дар — да ведь мало ли что люди наболтают…

Правда, ощутив на собственной шее железный ошейник с цепью и оглядевшись в тесной каморке для рабов, Степан признал со всей неопровержимостью, что предсказание Лаврентия насчет своей судьбы сбылось. Причем сбылось для них обоих, как это ни печально…

— Найти настоящий большой Алатырь, — говорил Лаврентий, — это все равно что найти иголку в стоге сена. Все бы нашли, если бы могли. Но три трудности не дают. Во-первых, чтобы найти Алатырь, нужно иметь его осколочек, хоть самый маленький.

— Но ты ведь как раз имеешь, — заметил тогда Степан другу. — Видишь, одной трудности уже нет.

— Да, но остаются еще две. Откуда я знаю, где этот остров? Море-океан большое! Знаешь, сколько на свете островов? К какому плыть?

Да, про эту трудность Степан знал хорошо. После постижения грамоты и счета под руководством дьячка в родной Кеми отец на год послал его в Холмогоры в монастырскую школу. Дела шли хорошо, и отец мог заплатить немалую цену за обучение сына, которому со временем предстояло занять его место хозяина. Вести промысел, ходить по морю и торговать может только образованный человек…

Среди многих наук, которым обучали в монастырской школе, была и география, то есть описание заморских земель. Показывали ученикам многие удивительные вещи, вроде морских карт и «книги атлас земной».

Сами поморы картами не пользовались: знания о морских путях, об отмелях и навигации в зимнее время просто переходили от отца к сыну непосредственно, на практике. Но любопытно было взглянуть на заморские карты, которые показывал учитель — иеромонах Алипий.

— На этих картах, — говорил он, — вся земля наша показана, до самого края моря-океана. А море-океан — не одно, а разделяется на множество, как видите. И земель тут в морях и вокруг — видимо-невидимо.

Имелся в школе и глобус — громадный, крутящийся, установленный на тяжелой железной подставке. Отец Алипий медленно вращал глобус и заскорузлым старческим пальцем указывал на разные страны.

— Вот Англия, а вот — Гишпания, а чуть ниже, в форме сапога — итальянские земли…

— А вот еще, — говорил иеромонах, — страна Новый Свет, за океаном. Огромная земля, населенная дикими людьми или полузверями, она совсем недавно открыта гишпанскими моряками.

Так что после тех уроков Степан очень даже хорошо знал, насколько Лаврентий прав в своих опасениях: тяжело будет найти остров с Алатырем. Островов тех в морях — как песка морского.

— А третья трудность — в том, что когда твой камешек-осколочек приближается к настоящему цельному Алатырю, то с каждым шагом становится все горячее. Так раскалится, что не сможешь в руке удержать, — говорил Лаврентий, пересказывая слова дедушки. — А как выронишь из рук, то и дальше к Алатырю не приблизишься. Он тебя не подпустит.

Вспомнив сейчас тот давний разговор, Степан задумался.

— Слушай, — обратился он к Лаврентию. — Вот ты говоришь, что камень твой нагрелся. А не значит ли это, что поблизости тот самый Бел-Горюч камень Алатырь?

Лаврентий улыбнулся в ответ.

— Но ведь мы не на острове, — заметил он, — и дерева с красной девицей что-то не видно. Нет, тут дело другое…

А какое именно другое дело, им обоим было уже ясно.

Если камень стал нагреваться, то это значит, что где-то поблизости есть еще один осколочек. Осколочки чувствуют друг дружку и нагреваются, стремясь снова слиться в одно целое, каким были когда-то. Ведь обоих когда-то отломили от волшебного Алатыря.

— У кого-то на корабле есть такой же камень, — шепотом произнес Лаврентий, и Степан кивнул. Ну да, только знать бы, у кого…

У капитана? У кого-то из команды корабля? У одного из пленников-эстов?

Второй камень ведь наверняка тоже нагревается, и владелец ощутил это.

Вдруг Степан вспомнил нечто и так резко повернулся к другу, что ошейник сдавил шею.

— Ты видел, как называется корабль? — спросил он возбужденно.

— Ну да, — ответил Лаврентий, — посмотрел. Называется Sten. Я видел…

Тут же он умолк, пораженный догадкой. Его глаза округлились.

Ну да, ведь Sten — это камень, всякий помор знает. Каждый, кто торгует с норвежцами, немножко знает их язык. По-норвежски это слово — «камень», и по-шведски, наверное — тоже.

— Ты думаешь, что корабль назван так в честь этого камня Алатырь? — спросил Лаврентий и потряс головой. — Не может быть, тут же нет колдунов.

— Думаешь, ты один колдун на всем белом свете? — засмеялся Степан. — Видимо, ты ошибался. И среди шведов тоже попадаются колдуны. Один из них владеет таким же кусочком камня, как ты. Это следует иметь в виду.

* * *

Судя по начавшейся качке, корабль вышел в открытое море. Он переваливался с боку на бок, и в трюме было слышно, как скрипят канаты, крепящие раздуваемые ветром паруса.

В каморке не было никакого освещения. Свет проникал лишь сквозь небольшое оконце, вырезанное в двери. Если встать и прижаться к двери, то можно высунуть голову в коридорчик. Но делать это нужно с осторожностью: по узкому коридорчику туда и сюда ходили шведские моряки, и они очень злились, если замечали такой непорядок. Того и гляди, получишь по уху кулаком…

Да уже к вечеру никто из пленников и не пытался высовываться — все смертельно устали и заснули тяжелым сном. Никому из команды не было больше до них дела, так что и еды не принесли — напрасные надежды.

Наутро явились двое моряков и, подняв пинками ближайших узников, заставили их вытащить на палубу бочонок для нечистот. Бочонок этот стоял прямо посреди кубрика, издавая постоянное зловоние.

Вернувшиеся уже с пустым бочонком стрельцы рассказали, что успели увидеть на палубе: корабль идет в открытом море, свищет ветер и берегов не видно. Говорили они это с испугом, как люди, никогда прежде не бывавшие в открытом море…

А почти сразу за этим в дверном отверстии вдруг появилась женская головка. Девушка была повязана платком по самые глаза, но сразу видно было — она очень молода и красива. С состраданием поглядев на узников, она заговорила с рыбаками-эстами, как со старыми знакомыми. Спросила, есть ли у новых пленников с собой ложки, чтобы есть похлебку.

— Есть у нас ложки, — отозвался Степан, понявший ее речь. — А ты-то сама кто будешь?

Девушка промолчала и убрала голову из оконца. Вместо ее головки появилась большая миска, наполненная овсяной похлебкой с плавающими в ней кусочками свиного сала. На пятнадцать человек порция невелика…

— А хлеб? — поинтересовался Лаврентий. — Хлеб-то будет?

— Хлеба не будет, — отозвался девичий голос из коридора. — Хлеб тут не пекут, а сухари капитан Хаген выдает только команде.

Голова снова просунулась в окошко. На этот раз платок чуть сдвинулся наверх, и стало видно, что девушка блондинка — светлые золотистые волосы выбились наружу. Она с интересом еще раз поглядела на новых пленников, но на нее уже никто не смотрел — все, как один, разом набросились на долгожданную еду. Запах от похлебки был не самым приятным, но после столь долгого голода вкус интересовал людей в последнюю очередь.

Стрельцы вытащили из-за голенищ своих сапог деревянные ложки и стучали ими, торопливо вычерпывая побольше. Эсты с раздражением глядели на русские ложки — огромные, с кулак величиной, которыми стрельцы запросто съедали все, не оставляя ни капли старожилам кубрика. У эстонских рыбаков ложки были куда меньшего размера…

Степан и девушка смотрели друг на друга. Он отметил, что на вид ей вряд ли больше двадцати и что она чем-то угнетена и подавлена, хотя по натуре обладает веселым нравом…

— Как тебя зовут? — повторил он свою попытку познакомиться.

— Ингрид, — на этот раз ответила она. — А тебя?

— Ты повариха на корабле? — поинтересовался Степан. — На наши корабли женщин не пускают. Считается, плохая примета.

— Я не повариха, — сверкнула глазами в ответ Ингрид. — Как ты мог такое подумать? Я даже не умею готовить! Разве я похожа на повариху?

— Не знаю, — покачал головой Степан. — У меня было мало знакомых поварих. Но если ты действительно не умеешь готовить, то, конечно, ты не из их числа. А кто же ты тогда? Разбойница, как все остальные здесь?

Ему внезапно стало весело. Бывалый моряк, он, оказавшись даже на чужом корабле, испытал подъем духа. А тут еще и девушка симпатичная. Даже смешно — и она разбойница!

— Ты прав, — вдруг сказала девушка, — это разбойничий корабль. И капитан Хаген — самый главный разбойник на этом корабле, и не только. Но я не разбойница. Я такая же пленница, как вы все. Просто меня не держат на цепи, потому что я не могу убежать.

— Мы тоже не можем, — вздохнул Степан. — А ты давно здесь?

— Давно, — сказала Ингрид. — Уже второй рейс я здесь. Капитан Хаген торгует людьми. Он покупает невольников, а затем везет их в условленное место и там перепродает, но уже гораздо дороже, чем купил. Этим он и занимается.

В этот момент пленники доели похлебку до самого конца, пока ложки не заскребли по деревянному днищу. Теперь все они смотрели на Степана, беседующего с девушкой, которая вдруг рассмеялась.

— Ну вот, — сказала она виновато, — твое любопытство погубило тебя. Пока ты болтал тут со мной, твои товарищи все съели. Теперь ты останешься голодным, и Бог знает, на какое время…

Да, это было действительно огорчительно. Но едва Степан открыл рот, чтобы галантно ответить, что разговор с такой прелестной девушкой стоит пары ложек местной баланды, как вмешался Лаврентий. Выяснилось, что он не только ел вместе со всеми, но и внимательно слушал разговор.

— Слушай, Ингрид, — сказал он, тщательно облизывая ложку, — а откуда ты так хорошо говоришь по-нашему? Ты ведь из Шведского королевства, да?

— Да, — гордо ответила девушка. — Я Ингрид Нордстрем. Дочь капитана Нордстрема. А говорю я по-вашему, потому что моя мама родом из Або. Там все так говорят.

— Если ты дочь капитана, — въедливо заметил Лаврентий, пристально разглядывая девушку, — то, что делаешь здесь — на корабле совсем другого капитана? Он твой муж — этот Хаген?

Девушка даже вздрогнула при этом бесцеремонном вопросе, и глаза ее потемнели.

— Никогда, — ответила она гордо, — никогда Хаген не станет моим мужем. Моим убийцей — да, моим тюремщиком — да. Пусть даже моим насильником, если решится умереть. Но только не мужем.

Видно было, что Ингрид настроена решительно. Этим она сразу напомнила Степану поморских девушек — таких же гордых и независимых. Эх, где теперь те поморские девушки из Кеми и Холмогор?

Из коридорчика донесся грубый крик, и головка Ингрид пропала. Вместо нее просунулась страшная рожа капитана Хагена с мутными белесыми глазами. Он обвел этими гляделками пленников, сидевших на полу. Потом взгляд его остановился на стоящем Степане.

— Ты много разговариваешь, раб! — зарычал он. — Я прикажу снять с тебя кожу плеткой, если ты еще раз промолвишь хоть одно слово с Ингрид. Ясно тебе? Ты хоть представляешь, что я могу с тобой сделать, если захочу?

В глазах у Степана потемнело от охватившего его гнева. Еще иеромонах Алипий в холмогорском монастыре много раз назидательно говорил Степану:

— У тебя, Степушка, сынок, нрав уж больно крутой. Не по годам, да и не по ремеслу. Ты же рыбак, Степушка, а не воин грозный. Доведет тебя гневливость до беды!

Степан зажмурился, чтобы не видеть физиономию разбойничьего капитана, и, стараясь говорить спокойно, негромко ответил:

— Это если захочешь. А захочешь ли? Ты ведь живешь торговлей людьми. А какому покупателю нужен человек со снятой кожей? Прогадаешь!

В ту минуту Степану вспомнилось, как его духовник в монастыре суровый отец Афанасий учил его смирять свой гнев. Нужно трижды повторить про себя: «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его».

Насколько Степан помнил Священное Писание, как раз кротостью царь Давид вовсе не отличался, а один поступок его был уж вовсе возмутительным. Но совет отца Афанасия оказался действенным и часто помогал Степану сдержать свой гнев.

Он открыл глаза и прямо взглянул в мутные глаза шведского разбойника.

— Ты должен беречь всех нас, Хаген, — сказал он. — Ты заплатил за нас деньги и собираешься на нас заработать. Так что береги нас, потому что деньги для тебя — самое главное.

Наверное, Степану показалось, но из-за дощатой двери послышался одобрительный смешок — это не удержалась красавица Ингрид, слышавшая весь разговор…

Капитан Хаген, видно, тоже услышал смешок, потому что лицо его побагровело.

— Мы поговорим с тобой отдельно, — взревел он еще громче прежнего. — Ты слишком умный для раба. Ничего, скоро поглупеешь.

Затем взгляд его остановился на сотнике Василии, который к утру уже окончательно пришел в себя. Степан с Лаврентием осмотрели его рану на щеке и убедились в том, что пока что она не начала гноиться.

— Ты кто? — спросил капитан. От его проницательного взора не укрылся дорогой кафтан, серебряные пуговицы на рукавах и шапка, отороченная ценным мехом. Наметанному глазу сразу ясно было, что человек не простой…

Василий значительно посмотрел на Хагена и медленно ответил:

— Сотник стрелецкого войска. Служивый человек московского царя. Отец мой — ближний боярин у государя Иоанна. Большие деньги получишь, если вернешь меня отцу.

Вероятно, разбойничий капитан уже не раз слышал такие предложения и успел выработать свое отношение к ним.

— Ну да, — грубо захохотал он, — твой отец повесит меня прежде, чем я получу от него деньги. Знаю я этих московских бояр! Нет уж, лучше получить за тебя сто золотых у алжирских пиратов, чем веревку на шею от твоего отца.

Потом Хаген внезапно усмехнулся и поглядел на Василия как-то странно.

— А ты ведь красавчик, — сказал он изменившимся голосом, — не подумаешь, что сотник московского царя. Прямо как девушка. Заходи ко мне, голубушка, скоротать вечерок.

Капитан Хаген убрал голову из окошка, и из коридорчика послышался его голос — он гнал прочь Ингрид. Она упиралась, говорила что-то дерзкое в ответ. Затем тяжелые шаги прогрохотали по лестнице, ведущей на палубу, и стихли.

* * *

Когда капитан ушел, в кубрике наступила тишина. Было слышно лишь, как плещет волна за бортом, как скрипят канаты на палубе и как тяжело, напряженно дышат пятнадцать человек, запертых в тесной духоте.

— Зря ты его задираешь, — сказал Ипат, покосившись на Степана. — Теперь он наш хозяин, а если ты его рассердишь, то всем нам станет тяжелее. О других не думаешь…

— Хозяину нужно угождать, — подхватил Агафон. — Какой ни есть, а он наш властелин. А ты что же: чуть что и отвечаешь дерзко.

Эти нравы, с которыми пришлось познакомиться в стрелецком войске, давно уж не нравились Степану. Только не было случая, чтобы сказать об этом.

— У меня нет никаких хозяев, — ответил он. — Я пошел на войну стрельцом и воевал за московского царя. Но и он мне не хозяин. Это у вас в Москве так принято: все либо холопы, либо хозяева. А у нас не так.

— У кого это у вас? — подозрительно прищурился Ипат.

— У поморов, — сказал Степан. — Мы — свободные люди и хоть любим Россию, но холопами быть не хотим. И не будем, ни у царя, ни у здешних разбойников.

— Ишь ты, какой выискался смелый, — ощерился Ипат, показывая мелкие черные зубы в обрамлении ярко-алых губ и черной курчавой бороды. — Вот шкуру-то с тебя снимут, как хозяин обещал, так забудешь такие смелые слова.

Другие стрельцы опасливо молчали. Из опыта многодневных хождений по морю на промыслы Степан понимал, что сейчас идет борьба за старшинство, за главенство. Пусть даже не физическое, а моральное.

Везде, где собираются несколько человек, почти немедленно начинается яростная борьба за авторитет, за место вождя и судьи. Будь это поморы на коче, или стрельцы в полку, или пленники, запертые в трюме пиратского корабля.

Сейчас ясно стало, что кандидатов в вожаки двое: Ипат и Степан. Ипат своим звериным нутром почуял это и первым напал на противника…

А что ж другие? Другие смотрели и ждали, кто выйдет победителем. Кто выйдет — тому они и покорятся.

Дверь кубрика открылась, и двое моряков подступили к Степану. Один здоровенным ключом открыл замок, которым ошейник крепился к цепи, а второй в это время стоял с длинной саблей в руке и угрожающе-мрачно смотрел на сидящих вокруг пленников.

Куда его ведут? Зачем?

Степан догадался, что это — следствие его разговора с капитаном. Вот сейчас и наступает расплата за храброе поведение, о которой предупреждал Хаген. А что? С него станется и выполнить свою угрозу. В конце концов, достаточно смирить одного, и все остальные смирятся уже навсегда. И чем жестче будет наказание смельчака, тем более это произведет впечатление на других.

Уже выходя из кубрика, подталкиваемый в спину моряками, Степан поймал испуганно-сочувственный взгляд Лаврентия и злорадные ухмылки Ипата и Агафона.

На палубе гулял ветер, день выдался хмурым. Соленые брызги от волн, бьющих о борта быстро идущего корабля, долетали до центра палубы. Стремительным взглядом Степан окинул все вокруг. Ну да, он все правильно оценил с первого раза.

Четыре пушки по левому борту, и четыре — по правому. Да еще одна затейливая маленькая пушечка на корме. Сама же корма большая — на ней даже помещается надстроенное помещение вроде маленького домика с оконцами в частом переплете.

На поморских кочах поверх палубы ничего не строили: товары, инструмент и сами люди находились внизу — в специально разгороженных помещениях. Но ведь этот корабль и больше самого большого коча раза в четыре…

— Иди туда, — толкнул Степана в спину сопровождающий. Они шли по палубе как раз в сторону кормового помещения, привлекшего внимание помора.

Шли — сильно сказано. Все трое передвигались по палубе, хватаясь руками за парусные канаты — иначе их бы смело.

После духоты и зловония в кубрике Степан с наслаждением глотал свежий воздух и с каждым вздохом ощущал, как новые силы вливаются в него. Наверное, то же самое чувствует птица, выпущенная из тесной клетки на привычный простор…

Судно шло фордевинд — полным ветром, и ветер во всю силу, на какую он способен в открытом море, дул в паруса со стороны кормы. От порывов ветра корма даже несколько приподнималась, будто подскакивала, подгоняемая ветром, а нос корабля зарывался в волны.

У огромного деревянного руля стоял привязанный к нему кушаком рулевой. Он держал руль, но не крутил его — в этом не было необходимости: корабль двигался намеченным курсом, и нужно было только следить, чтоб не сбиться с него.

— Заходи, — с этими словами Степана втолкнули в приоткрывшуюся для этого дверь кормовой каюты.

Как сразу же выяснилось, это была каюта Хагена. Разбойничий капитан сидел на кровати с балдахином, занимавшей почти все небольшое пространство. Эта кровать, покрытая грязным бархатным покрывалом красного цвета и с красным же балдахином, украшенным кистями, выглядела чужеродной в захламленной каюте. Поверх покрывала валялись развернутая старая морская карта, подзорная труба и изготовленная из металла большая круглая астролябия.

В углах каюты все оставшееся свободным место занимали несколько сундучков, обитых железом, с висячими замками. На полу в ногах капитана стоял деревянный бочонок, из которого тот периодически наливал темное пиво себе в глиняную кружку.

Увидев Степана, Хаген недобро усмехнулся и тотчас же рявкнул что-то по-шведски. После нескольких повторений Степан догадался, чего хочет разбойник, и это привело его в ужас. Поняв, что пленник не собирается исполнять приказ, Хаген отдал приказание своим морякам, и те принялись молча сдирать со Степана одежду.

Сделать это было нелегко, потому что кафтан застегивался на множество пуговиц сверху донизу, а под ним была еще рубаха с несколькими завязками.

Испугавшись, что бесцеремонные пираты изорвут всю одежду, Степан, наконец, сдался и закричал, что разденется сам.

Он раздевался и сам не верил в происходящее. Зачем капитану это нужно? С какой стати раздевать пленника?

По тому, как Хаген смотрел на Василия и что сказал ему напоследок, Степан уже догадался об извращенных пристрастиях капитана. С этими вещами ему приходилось сталкиваться и раньше. Когда поморы уходили в дальнее плавание на Грумант или далеко на восток, вдоль сибирского берега, и промысел длился долго, кто-то не выдерживал отсутствия женщин. Между крепкими матерыми рыбаками и их более молодыми товарищами иной раз возникали отношения, о которых не принято распространяться. Но это никогда не было связано с насилием: просто в суровых условиях севера и при длительном полном отсутствии женщин люди тянулись друг к другу.

Конечно, все знали, что это — грех: священник в церкви иногда касался в проповеди этой темы, так что позорной слабости стыдились и избегали даже говорить о ней — разве только на исповеди…

Кроме того, Степан никогда не воспринимал себя в качестве объекта мужского вожделения. По опыту он знал, что людей типа Хагена интересуют юноши — тонкие, с нежной кожей — похожие на женщин. Но не Степан же! Он совсем не такой: во-первых, далеко не юноша, а во-вторых с его мускулатурой, с обветренным лицом бывалого помора, с первыми седыми волосками в бороде…

Оставшись обнаженным, он встал перед капитаном и сказал:

— Если ты дотронешься до меня, ты будешь мертв. Я убью тебя.

Лицо Степана в это мгновение было таким, что если Хаген не понял слов, то смысл он понял отлично. Однако, против ожиданий Степана, который уже был готов ко всему, вплоть до смерти, разбойник лишь презрительно засмеялся и покачал головой.

— Ты мне не нужен, — сказал он. — Камень. Отдай камень, где ты его прячешь?

— Какой камень?

Мысли Степана были настолько заняты другим, что сначала он даже не понял. Потом понял, и наступило облегчение — смерть в схватке откладывалась на некоторое время. Если бы капитан вдруг захотел обесчестить его, Степан стал бы драться и дрался бы до смерти — он внутренне уже был готов к этому.

Но если капитану нужен волшебный камень, то это облегчает положение.

— Ты знаешь, какой камень! — рявкнул Хаген, вскочив и становясь вплотную к пленнику. Из его рта доносилось нечистое дыхание вперемешку с кислым запахом пива.

— У меня нет никакого камня, — спокойно ответил Степан, закладывая руки за спину. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Они стояли напротив друг друга: коренастый Хаген с багровым лицом, с короткой, как у хряка, шеей, на коротких кривых ногах, и высокий обнаженный Степан, на голову выше своего владельца. Хотя нет, сам Степан никогда бы никого не признал своим владельцем!

— Я — стрелец русского царя, — сказал он. — Меня зовут Степан Кольцо, и я взят в плен в бою. — Он ткнул пальцем в грудь коротышки-капитана: — А ты кто такой? Это ты взял меня в плен? Нет, не ты? Тогда почему ты посадил меня на цепь и почему мной командуешь?

Хаген что-то сказал, и один из моряков, стоявших позади помора, ударил его кулаком в затылок. Ударил так сильно, что у Степана закружилась голова, и слезы выступили из глаз. Он пошатнулся, и тут на него обрушился второй удар — сбоку, в ухо.

«Сейчас я упаду, и меня станут бить ногами, — мелькнула отчаянная мысль. — Будут топтать ногами, как делают с пойманными на рынке ворами. Меня — Степана Кольцо! И кто будет топтать? Какие-то разбойники, по которым плачет топор палача или веревка!»

В одно мгновение он разогнулся и, развернувшись, ударил кулаком по лицу стоявшего позади матроса. Тот отлетел в сторону и ударился головой о низкую потолочную балку. Из носа у него пошла кровь.

В этот момент второй моряк выхватил из-за широкого кожаного пояса нож и попытался ударить им Степана в плечо. Но в каюте было тесно, он замешкался, а разъяренный помор, напротив, был подобен сжатой пружине — настолько стремительно он действовал.

Перехватив руку с ножом, Степан врезал матросику по морде. На этот раз он уже не сдерживал своей силы — ударил со всей мощи. Послышался хруст ломаемых передних зубов — теперь парень до конца жизни останется щербатым! Девушки будут смеяться над беззубым!

В Поморском крае парни часто дрались между собой — деревня на деревню, и старшие смотрели на кулачную потеху спокойно. Надо же юношам показать свое удальство! Но зубов и глаз старались не выбивать — не портить внешность. Кулачный бой — это не война, ведь дерутся соседи, которым предстоит вместе работать, или они женятся на сестрах друг друга…

Но здесь была не кулачная потеха! Моряки стали первыми бить Степана, да еще голого. А голый человек чувствует себя особенно незащищенным перед одетыми.

Рванув руку моряка, Степан заставил его выронить нож. После чего обернулся к Хагену, который бросился к своей кровати, на которой лежала сабля, и теперь лихорадочно дергавший ее, чтобы вытащить из ножен. Круглые глаза его были налиты яростью и страхом — сабля застряла в ножнах и не выдергивалась…

«Убить его? — подумал Степан — Легко!»

Он знал, что не остановится перед убийством любого из этих негодяев. Никаких сомнений у него не было, и рука бы не дрогнула. Но что делать дальше? На корабле полно вооруженных людей, и все они конечно же не робкого десятка. С двумя он справился, но как будет с остальными? А помощи ждать неоткуда: все потенциальные помощники сидят в цепях под палубой…

— Капитан, — сказал Степан, обращаясь к побагровевшему Хагену, который застыл с ножнами в руках, глядя на него. — Давай договоримся. Я не буду сейчас тебя убивать, хотя могу. Но ты никогда не будешь бить меня и других пленников. И команде своей запретишь. Договорились? Потому что мы — воины великого русского государя, а не рабы.

— Вы — рабы, — сквозь зубы проговорил Хаген, — я купил вас за деньги.

— Командир отряда не имел права продавать нас тебе, — возразил Степан, — ты сам прекрасно это знаешь. Вы оба нарушили закон. На любой войне пленников обменивают, а не продают.

В этот момент дверь каюты распахнулась и, привлеченные возней и звуками борьбы, влетели сразу несколько пиратов. Лица их не предвещали ничего хорошего, но разбойничий начальник остановил их.

— Обыщите его одежду, — приказал он, указывая на кафтан, рубаху и штаны Степана, брошенные на пол. — Ищите все, что попадется, особенно — камень.

Он с ненавистью посмотрел на норовистого пленника, но больше к нему не обращался. Только глядел на то, как его подручные ощупывают одежду Степана, медленно перебирая пальцами ткань.

Моряк, которому Степан выбил зубы, буквально рычал от боли и ярости. Это был белесый и рыхлый человек с круглым, словно у бабы, лицом, но по глазам видно было, что шутки с ним плохи.

— Пойди и умойся, Стиг, — сказал ему Хаген, не скрывая пренебрежения. — Потерял пару зубов? Ничего, вырастут… — Он ухмыльнулся. — Наверное, ты ребенок, раз позволил безоружному человеку искалечить себя и отобрать нож. Иди, иди. Впредь будешь половчее.

Стиг пошевелил окровавленными губами и выплюнул выбитые осколки зубов на ладонь.

«Ну, этот уж точно стал моим смертельным врагом, — подумал помор. — Конечно, сам виноват — кто заставлял его угрожать ножом? Я их не трогал, а они…»

Но впредь следует быть с этим парнем поосторожнее. Случись что, и он не упустит случая отомстить. Степан уже не раз замечал, что толстые неловкие увальни зачастую бывают страшно мстительными. Наверное, их обижают всю жизнь, а они, не в силах постоять за себя, молчат, терпят и только копят внутри себя лютую злобу в ожидании, когда можно будет дать ей выход. Но когда случай подвернется — тогда уж точно не будет пощады всем красивым и сильным людям. На них изольется вся скопившаяся за годы бессилия и трусости ненависть.

Естественно, никакого камня в одежде Степана не нашли, и взбешенный Хаген приказал увести пленника обратно, вниз.

Едва это произошло, как пираты стали по одному таскать наверх всех стрельцов, привезенных на корабль накануне. Видимо, Хаген заметил, что его камень потеплел, и стремился найти того, у кого есть такой же…

Стрельцов приводили и уводили, в этой нервной сумятице и звяканье отпираемых и запираемых замков на ошейниках прошла половина дня. Когда в свой черед наверх утащили Лаврентия, Степан предложил другу на время отдать камень Алатырь ему на хранение, чтоб не нашли.

Но Лаврентий только усмехнулся.

— Так было бы очень просто, — ответил он. — Дело в том, что Алатырь нельзя никому передавать. То есть передавать можно, но тогда ты сам навсегда лишишься его силы.

Камень служил только тому человеку, к которому он перешел, и никогда уже не служил прежнему владельцу. Единожды отдав его, ты навсегда лишался права на него.

— А ты не боишься? Ведь могут найти, — одними губами прошептал Степан напоследок.

— Боюсь, конечно, — слабо улыбнулся бледным и каким-то сосредоточенным лицом Лаврентий. — Но ведь пока камень у меня, я могу рассчитывать на его помощь.

— Но и у Хагена есть камень, — возразил Степан, на что колдун только опять улыбнулся и промолчал.

Когда Лаврентия вернули в кубрик и снова защелкнули тяжелый замок на его цепи, Степан по умиротворенному выражению лица друга понял, что с камнем все в порядке — Алатырь цел.

— Куда ты его спрятал? — поинтересовался он облегченно.

— Никуда не прятал, — как-то отрешенно произнес товарищ. Он сидел рядом, закрыв глаза, и еле дышал — на лбу выступили капельки пота. Руки у колдуна были холодные и мелко тряслись, как после очень сильного напряжения. Да так оно и было на самом деле.

— Они его не заметили, — прошептал Лаврентий, не открывая смеженных глаз. — Точнее, не увидели.

Выйдя на палубу для обыска, Лаврентий снял с шеи мешочек с камнем и держал его зажатым в руке. Разделся, и пока матросы обыскивали одежду, все время не выпускал Алатырь из руки.

— Только вот что получилось, — сказал колдун, разжимая кулак и показывая Степану ладонь с ярко-красным пятном вздувшейся кожи. — Очень больно было. Теперь пузыри пойдут от ожога…

Оказывается, капитан Хаген со своим камнем стоял совсем рядом. Он не смотрел на обыск, а глядел в открытое море. Видимо, его камень лежал в кармане куртки или в каком-то твердом футляре, так что капитан не ощутил жжения и не заметил, что второй камень, который он ищет с таким упорством, находится совсем рядом.

— Я теперь понял, — продолжал Лаврентий тихим слабым голосом, — чем ближе камни друг к другу, тем сильнее они нагреваются. Раньше я этого не знал, и дедушка не рассказывал. Наверное, и он никогда не видел другого такого же камня.

На палубе ладонь Лаврентия жгло нестерпимо. А он стоял голый перед обыскивающими его пиратами и напрягался изо всех своих колдовских сил, чтобы зачаровать их — не дать им увидеть очевидное. Чему-чему, а этому дедушка научил внука неплохо.

— Трудно было их зачаровать? — спросил Степан.

— Нет, этих не трудно, — покачал головой колдун. — Они обыскивали меня, а думали каждый о своем. Им было неинтересно искать камень, они не понимали, зачем это нужно. И думали о другом, расслабились…

— Ты знаешь, о чем они думали? — на всякий случай уточнил Степан. Об этой своей способности друг ему никогда не рассказывал, а самому Степану это не приходило в голову. Теперь вдруг пришло. Что ж, если дело обстоит именно так, впредь следует в присутствии Лаврентия думать поосторожнее. Хоть они с ним и близкие друзья, но все же не каждая мысль предназначена для того, чтобы ее знали другие.

— Я не вслушивался в их мысли, — пожал плечами колдун. — Мне это было неважно. Главное мне удалось — они не увидели камня.

Он улыбнулся и добавил:

— Вот если бы Хаген сам обыскивал меня, с ним бы у меня ничего не получилось. Но камень заставил его отвернуться.

— А почему камень помогает тебе и не помогает ему? — задал Степан вопрос, который уже давно задавал себе. — Ведь вы оба владеете Алатырем.

— Бел-Горюч камень Алатырь любит помогать добрым людям в добрых делах, — загадочно ответил Лаврентий. — Камню не все равно. Дедушка мне так и объяснял. Он потому и называл себя белым колдуном.

Об этом Степан знал, как всякий помор: колдуны бывают белые и черные. Каждый колдун сам выбирает для себя, откуда черпать свою магическую силу. Белый колдун — это тот, кто творит свои чародейства именем Бога, а именем Бога Всемогущего можно творить только хорошие дела.

А черный колдун вершит свои дела именем Дьявола — Врага рода человеческого, Отца всякого зла.

— Дедушка колдовал, и мне силу свою передал, — объяснил Лаврентий. — Мы творим чудеса и знамения силой Отца Небесного, силой Иисуса Христа и Пресвятой Богородицы. И в церковь Божию я хожу, ты сам знаешь. А черного колдуна от церкви воротит, он туда и войти не может — его вывернет наизнанку, в нем бес сидит и им владеет.

— Хаген — черный колдун? — спросил Степан, на что друг презрительно усмехнулся.

— Хаген — вообще не колдун, а разбойник, — ответил он. — Не знаю, каким образом попал к нему камень Алатырь, но это — случайность. Душа у него черная, и он наполнен грязью от пяток до головы. Но он не черный колдун.

Оглавление

Из серии: Пираты русских морей

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Поморский капитан предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я