Неточные совпадения
Мебель соответствовала помещению: было три старых стула, не совсем исправных, крашеный стол в углу, на котором лежало несколько тетрадей и книг; уже по тому одному, как они были запылены, видно было,
что до них давно уже не касалась ничья рука; и, наконец, неуклюжая большая софа, занимавшая
чуть не всю стену и половину ширины всей комнаты, когда-то обитая ситцем, но теперь в лохмотьях, и служившая постелью Раскольникову.
Отговорка-то какая капитальная: „уж такой, дескать, деловой человек Петр Петрович, такой деловой человек,
что и жениться-то иначе не может как на почтовых,
чуть не на железной дороге“.
А теперь вот вообразили, вместе с мамашей,
что и господина Лужина можно снести, излагающего теорию о преимуществе жен, взятых из нищеты и облагодетельствованных мужьями, да еще излагающего
чуть не при первом свидании.
Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть,
что он
чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
Мало того, даже, как нарочно, в это самое мгновение только
что перед ним въехал в ворота огромный воз сена, совершенно заслонявший его все время, как он проходил подворотню, и
чуть только воз успел выехать из ворот во двор, он мигом проскользнул направо.
Увидя это, она не рванула дверь к себе обратно, но не выпустила и ручку замка, так
что он
чуть не вытащил ее, вместе с дверью, на лестницу.
Он плохо теперь помнил себя;
чем дальше, тем хуже. Он помнил, однако, как вдруг, выйдя на канаву, испугался,
что мало народу и
что тут приметнее, и хотел было поворотить назад в переулок. Несмотря на то,
что чуть не падал, он все-таки сделал крюку и пришел домой с другой совсем стороны.
Теперь же вдруг ударил такой озноб,
что чуть зубы не выпрыгнули, и все в нем так и заходило.
— Ich danke, [Благодарю (нем.).] — сказала та и тихо, с шелковым шумом, опустилась на стул. Светло-голубое с белою кружевною отделкой платье ее, точно воздушный шар, распространилось вокруг стула и заняло
чуть не полкомнаты. Понесло духами. Но дама, очевидно, робела того,
что занимает полкомнаты и
что от нее так несет духами, хотя и улыбалась трусливо и нахально вместе, но с явным беспокойством.
— Нет, не брежу… — Раскольников встал с дивана. Подымаясь к Разумихину, он не подумал о том,
что с ним, стало быть, лицом к лицу сойтись должен. Теперь же, в одно мгновение, догадался он, уже на опыте,
что всего менее расположен, в эту минуту, сходиться лицом к лицу с кем бы то ни было в целом свете. Вся желчь поднялась в нем. Он
чуть не захлебнулся от злобы на себя самого, только
что переступил порог Разумихина.
Но по какой-то странной,
чуть не звериной хитрости ему вдруг пришло в голову скрыть до времени свои силы, притаиться, прикинуться, если надо, даже еще не совсем понимающим, а между тем выслушать и выведать,
что такое тут происходит?
— Да
чего ты так…
Что встревожился? Познакомиться с тобой пожелал; сам пожелал, потому
что много мы с ним о тебе переговорили… Иначе от кого ж бы я про тебя столько узнал? Славный, брат, он малый, чудеснейший… в своем роде, разумеется. Теперь приятели;
чуть не ежедневно видимся. Ведь я в эту часть переехал. Ты не знаешь еще? Только
что переехал. У Лавизы с ним раза два побывали. Лавизу-то помнишь, Лавизу Ивановну?
Это был господин немолодых уже лет, чопорный, осанистый, с осторожною и брюзгливою физиономией, который начал тем,
что остановился в дверях, озираясь кругом с обидно-нескрываемым удивлением и как будто спрашивал взглядами: «Куда ж это я попал?» Недоверчиво и даже с аффектацией [С аффектацией — с неестественным, подчеркнутым выражением чувств (от фр. affecter — делать что-либо искусственным).] некоторого испуга,
чуть ли даже не оскорбления, озирал он тесную и низкую «морскую каюту» Раскольникова.
Это фамильярное «а вам
что нужно?» так и подсекло чопорного господина; он даже
чуть было не поворотился к Разумихину, но успел-таки сдержать себя вовремя и поскорей повернулся опять к Зосимову.
— Я предполагал и рассчитывал, — замямлил он, —
что письмо, пущенное уже с лишком десять дней, даже
чуть ли не две недели…
— Врешь ты, деловитости нет, — вцепился Разумихин. — Деловитость приобретается трудно, а с неба даром не слетает. А мы
чуть не двести лет как от всякого дела отучены… Идеи-то, пожалуй, и бродят, — обратился он к Петру Петровичу, — и желание добра есть, хоть и детское; и честность даже найдется, несмотря на то,
что тут видимо-невидимо привалило мошенников, а деловитости все-таки нет! Деловитость в сапогах ходит.
— Не правда ли-с? — продолжал Петр Петрович, приятно взглянув на Зосимова. — Согласитесь сами, — продолжал он, обращаясь к Разумихину, но уже с оттенком некоторого торжества и превосходства и
чуть было не прибавил: «молодой человек», —
что есть преуспеяние, или, как говорят теперь, прогресс, хотя бы во имя науки и экономической правды…
— Вы сумасшедший, — выговорил почему-то Заметов тоже
чуть не шепотом и почему-то отодвинулся вдруг от Раскольникова. У того засверкали глаза; он ужасно побледнел; верхняя губа его дрогнула и запрыгала. Он склонился к Заметову как можно ближе и стал шевелить губами, ничего не произнося; так длилось с полминуты; он знал,
что делал, но не мог сдержать себя. Страшное слово, как тогдашний запор в дверях, так и прыгало на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только выговорить!
— Так вот ты где! — крикнул он во все горло. — С постели сбежал! А я его там под диваном даже искал! На чердак ведь ходили! Настасью
чуть не прибил за тебя… А он вон где! Родька!
Что это значит? Говори всю правду! Признавайся! Слышишь?
— Батюшки! — причитал кучер, — как тут усмотреть! Коли б я гнал али б не кричал ему, а то ехал не поспешно, равномерно. Все видели: люди ложь, и я то ж. Пьяный свечки не поставит — известно!.. Вижу его, улицу переходит, шатается,
чуть не валится, — крикнул одноважды, да в другой, да в третий, да и придержал лошадей; а он прямехонько им под ноги так и пал! Уж нарочно,
что ль, он аль уж очень был нетверез… Лошади-то молодые, пужливые, — дернули, а он вскричал — они пуще… вот и беда.
Меж тем комната наполнилась так,
что яблоку упасть было негде. Полицейские ушли, кроме одного, который оставался на время и старался выгнать публику, набравшуюся с лестницы, опять обратно на лестницу. Зато из внутренних комнат высыпали
чуть не все жильцы г-жи Липпевехзель и сначала было теснились только в дверях, но потом гурьбой хлынули в самую комнату. Катерина Ивановна пришла в исступление.
И, схватив за руку Дунечку так,
что чуть не вывернул ей руки, он пригнул ее посмотреть на то,
что «вот уж он и очнулся». И мать и сестра смотрели на Разумихина как на провидение, с умилением и благодарностью; они уже слышали от Настасьи,
чем был для их Роди, во все время болезни, этот «расторопный молодой человек», как назвала его, в тот же вечер, в интимном разговоре с Дуней, сама Пульхерия Александровна Раскольникова.
— Я ни за
что не могу уйти! — шептала она Разумихину
чуть не в отчаянии, — я останусь здесь, где-нибудь… проводите Дуню.
— И всё дело испортите! — тоже прошептал, из себя выходя, Разумихин, — выйдемте хоть на лестницу. Настасья, свети! Клянусь вам, — продолжал он полушепотом, уж на лестнице, —
что давеча нас, меня и доктора,
чуть не прибил! Понимаете вы это! Самого доктора! И тот уступил, чтобы не раздражать, и ушел, а я внизу остался стеречь, а он тут оделся и улизнул. И теперь улизнет, коли раздражать будете, ночью-то, да что-нибудь и сделает над собой…
—
Что мне теперь делать, Дмитрий Прокофьич? — заговорила Пульхерия Александровна,
чуть не плача. — Ну как я предложу Роде не приходить? Он так настойчиво требовал вчера отказа Петру Петровичу, а тут и его самого велят не принимать! Да он нарочно придет, как узнает, и…
что тогда будет?
Дамы потихоньку пошли за отправившимся по лестнице вперед Разумихиным, и когда уже поравнялись в четвертом этаже с хозяйкиною дверью, то заметили,
что хозяйкина дверь отворена на маленькую щелочку и
что два быстрые черные глаза рассматривают их обеих из темноты. Когда же взгляды встретились, то дверь вдруг захлопнулась, и с таким стуком,
что Пульхерия Александровна
чуть не вскрикнула от испуга.
— Ба! да и ты… с намерениями! — пробормотал он, посмотрев на нее
чуть не с ненавистью и насмешливо улыбнувшись. — Я бы должен был это сообразить…
Что ж, и похвально; тебе же лучше… и дойдешь до такой черты,
что не перешагнешь ее — несчастна будешь, а перешагнешь, — может, еще несчастнее будешь… А впрочем, все это вздор! — прибавил он раздражительно, досадуя на свое невольное увлечение. — Я хотел только сказать,
что у вас, маменька, я прощения прошу, — заключил он резко и отрывисто.
Соня села,
чуть не дрожа от страху, и робко взглянула на обеих дам. Видно было,
что она и сама не понимала, как могла она сесть с ними рядом. Сообразив это, она до того испугалась,
что вдруг опять встала и в совершенном смущении обратилась к Раскольникову.
— А почти все закладчики теперь уж известны, так
что вы только одни и не изволили пожаловать, — ответил Порфирий с
чуть приметным оттенком насмешливости.
Ну, а
чуть заболел,
чуть нарушился нормальный земной порядок в организме, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира, и
чем больше болен, тем и соприкосновений с другим миром больше, так
что, когда умрет совсем человек, то прямо и перейдет в другой мир».
— Славная вещь, славная вещь… — повторял Порфирий Петрович, как будто задумавшись вдруг о чем-то совсем другом, — да! славная вещь! —
чуть не вскрикнул он под конец, вдруг вскинув глаза на Раскольникова и останавливаясь в двух шагах от него. Это многократное глупенькое повторение,
что казенная квартира славная вещь, слишком, по пошлости своей, противоречило с серьезным, мыслящим и загадочным взглядом, который он устремил теперь на своего гостя.
Мне, напротив, следовало бы сначала усыпить подозрения ваши и виду не подать,
что я об этом факте уже известен; отвлечь, этак, вас в противоположную сторону, да вдруг, как обухом по темени (по вашему же выражению), и огорошить: «А
что, дескать, сударь, изволили вы в квартире убитой делать в десять часов вечера, да
чуть ли еще и не в одиннадцать?
Всего ужаснее было подумать,
что он действительно
чуть не погиб,
чуть не погубил себя из-за такого ничтожного обстоятельства.
От природы была она характера смешливого, веселого и миролюбивого, но от беспрерывных несчастий и неудач она до того яростно стала желать и требовать, чтобы все жили в мире и радости и не смели жить иначе,
что самый легкий диссонанс в жизни, самая малейшая неудача стали приводить ее тотчас же
чуть не в исступление, и она в один миг, после самых ярких надежд и фантазий, начинала клясть судьбу, рвать и метать все,
что ни попадало под руку, и колотиться головой об стену.
Затем, немедленно и
чуть не вслух, прошепталаРаскольникову,
что действительно странно было бы уважаемому и солидному человеку, как Петр Петрович, попасть в такую «необыкновенную компанию», несмотря даже на всю его преданность ее семейству и на старую дружбу его с ее папенькой.
Потом я было опять забыл, но когда вы стали вставать, то из правой переложили в левую и
чуть не уронили; я тут опять вспомнил, потому
что мне тут опять пришла та же мысль, именно,
что вы хотите, тихонько от меня, благодеяние ей сделать.
— Долой с квартир! Сейчас! Марш! — и с этими словами начала хватать все,
что ни попадалось ей под руку из вещей Катерины Ивановны, и скидывать на пол. Почти и без того убитая,
чуть не в обмороке, задыхавшаяся, бледная, Катерина Ивановна вскочила с постели (на которую упала было в изнеможении) и бросилась на Амалию Ивановну. Но борьба была слишком неравна; та отпихнула ее, как перышко.
И она, сама
чуть не плача (
что не мешало ее непрерывной и неумолчной скороговорке), показывала ему на хнычущих детей. Раскольников попробовал было убедить ее воротиться и даже сказал, думая подействовать на самолюбие,
что ей неприлично ходить по улицам, как шарманщики ходят, потому
что она готовит себя в директрисы благородного пансиона девиц…
Он вспомнил,
что в этот день назначены похороны Катерины Ивановны, и обрадовался,
что не присутствовал на них. Настасья принесла ему есть; он ел и пил с большим аппетитом,
чуть не с жадностью. Голова его была свежее, и он сам спокойнее,
чем в эти последние три дня. Он даже подивился, мельком, прежним приливам своего панического страха. Дверь отворилась, и вошел Разумихин.
Но кончилось все катастрофой, вам уже известною, и сами можете судить, до какого бешенства мог я дойти, узнав,
что Марфа Петровна достала тогда этого подлейшего приказного, Лужина, и
чуть не смастерила свадьбу, —
что, в сущности, было бы то же самое,
что и я предлагал.
Веришь ли: я сейчас погрозил сестре
чуть ли не кулаком за то только,
что она обернулась в последний раз взглянуть на меня.
Статью эту она читала беспрерывно, читала иногда даже вслух,
чуть не спала вместе с нею, а все-таки, где именно находится теперь Родя, почти не расспрашивала, несмотря даже на то,
что с нею, видимо, избегали об этом разговаривать, —
что уже одно могло возбудить ее мнительность.
Соня прямо писала,
что он, особенно вначале, не только не интересовался ее посещениями, но даже почти досадовал на нее, был несловоохотлив и даже груб с нею, но
что под конец эти свидания обратились у него в привычку и даже
чуть не в потребность, так
что он очень даже тосковал, когда она несколько дней была больна и не могла посещать его.