Неточные совпадения
После первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная идея убийства поразила ее. В переменившемся
тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него. Ей ничего еще не было известно, ни зачем, ни как, ни для чего это было. Теперь все эти
вопросы разом вспыхнули в ее сознании. И опять она не поверила: «Он, он убийца! Да разве это возможно?»
— Могу я узнать — чем вызван обыск? — спросил Самгин и по
тону вопроса понял, что героическое настроение, с которым он шел сюда, уже исчезло.
— О нет, — задумчиво продолжал князь, не замечая
тона вопроса, — я почти всё молчал. Я часто хотел говорить, но я, право, не знал, что сказать. Знаете, в иных случаях лучше совсем не говорить. О, я любил ее; о, очень любил… но потом… потом… потом она всё угадала…
Это было действительно страшно! Страшен был его вопрос, ещё страшнее
тон вопроса, в котором звучала и робкая покорность, и просьба пощады, и последний вздох человека, потерявшего надежду избежать рокового конца. Но ещё страшнее были глаза на мертвенно-бледном мокром лице!..
Неточные совпадения
Князь, казалось, имел сказать еще многое, но как только княгиня услыхала его
тон, она, как это всегда бывало в серьезных
вопросах, тотчас же смирилась и раскаялась.
И в
тоне этого
вопроса Левин слышал, что ему легко будет сказать то, что он был намерен сказать.
— Но скажите, пожалуйста, я никогда не могла понять, — сказала Анна, помолчав несколько времени и таким
тоном, который ясно показывал, что она делала не праздный
вопрос, но что то, что она спрашивала, было для нее важнее, чем бы следовало. — Скажите, пожалуйста, что такое ее отношение к князю Калужскому, так называемому Мишке? Я мало встречала их. Что это такое?
По неопределенным ответам на
вопрос о том, сколько было сена на главном лугу, по поспешности старосты, разделившего сено без спросу, по всему
тону мужика Левин понял, что в этом дележе сена что-то нечисто, и решился съездить сам поверить дело.
Религиозные настроения и
вопросы метафизического порядка никогда не волновали Самгина, к тому же он видел, как быстро религиозная мысль Достоевского и Льва Толстого потеряла свою остроту, снижаясь к блудному пустословию Мережковского, становилась бесстрастной в холодненьких словах полунигилиста Владимира Соловьева, разлагалась в хитроумии чувственника Василия Розанова и
тонула, исчезала в туманах символистов.