Неточные совпадения
«Я, конечно, говорит, Семен Захарыч, помня ваши заслуги, и хотя
вы и придерживались этой легкомысленной слабости, но как уж
вы теперь обещаетесь, и
что сверх того без
вас у нас худо пошло (слышите, слышите!), то и надеюсь, говорит, теперь на ваше благородное слово», то есть все это, я
вам скажу, взяла
да и выдумала, и не то чтоб из легкомыслия, для одной похвальбы-с!
И благоразумно: по одежке протягивай ножки;
да вы то, г-н Лужин,
чего же?
Да что же
вы в самом деле обо мне-то подумали?
—
Да чтой-то
вы какой бледный? Вот и руки дрожат! Искупался,
что ль, батюшка?
—
Да и
вы в присутствии, — вскрикнул Раскольников, — а кроме того,
что кричите, папиросу курите, стало быть, всем нам манкируете. — Проговорив это, Раскольников почувствовал невыразимое наслаждение.
— Бедность не порок, дружище, ну
да уж
что! Известно, порох, не мог обиды перенести.
Вы чем-нибудь, верно, против него обиделись и сами не удержались, — продолжал Никодим Фомич, любезно обращаясь к Раскольникову, — но это
вы напрасно: на-и-бла-га-а-ар-р-род-нейший, я
вам скажу, человек, но порох, порох! Вспылил, вскипел, сгорел — и нет! И все прошло! И в результате одно только золото сердца! Его и в полку прозвали: «поручик-порох»…
— Самый дальний какой-то;
да ты
что хмуришься?
Что вы поругались-то раз, так ты, пожалуй, и не придешь?
—
Да! Я Раскольников!
Что вам надо?
—
Да об
чем вы хлопочете? — неожиданно вмешался Раскольников. — По вашей же вышло теории!
—
Да.
Что это
вы, газеты читаете?
— Фу, какие
вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я
вам скажу, по-моему, не только нам с
вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя.
Да чего ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал; по делу видно…
— Признайтесь,
что вы поверили?
Да? Ведь
да?
—
Да вам чего? — крикнул опять дворник, начинавший серьезно сердиться, — ты
чего пристал?
— Не понимаете
вы меня! — раздражительно крикнула Катерина Ивановна, махнув рукой. —
Да и за
что вознаграждать-то? Ведь он сам, пьяный, под лошадей полез! Каких доходов? От него не доходы, а только мука была. Ведь он, пьяница, все пропивал. Нас обкрадывал
да в кабак носил, ихнюю
да мою жизнь в кабаке извел! И слава богу,
что помирает! Убытку меньше!
— И всё дело испортите! — тоже прошептал, из себя выходя, Разумихин, — выйдемте хоть на лестницу. Настасья, свети! Клянусь
вам, — продолжал он полушепотом, уж на лестнице, —
что давеча нас, меня и доктора, чуть не прибил! Понимаете
вы это! Самого доктора! И тот уступил, чтобы не раздражать, и ушел, а я внизу остался стеречь, а он тут оделся и улизнул. И теперь улизнет, коли раздражать будете, ночью-то,
да что-нибудь и сделает над собой…
—
Да вы что думаете? — кричал Разумихин, еще более возвышая голос, —
вы думаете, я за то,
что они врут?
—
Да,
да,
вы правы, я забылся, стыжусь! — спохватился Разумихин, — но… но…
вы не можете на меня сердиться за то,
что я так говорю!
Ну
да, черт, не в том дело, а вот в
чем: ты сегодня в хозяйкиной квартире ночуешь (насилу уговорил ее!), а я в кухне: вот
вам случай познакомиться покороче!
— Лучше всего, маменька, пойдемте к нему сами и там, уверяю
вас, сразу увидим,
что делать.
Да к тому же пора, — господи! Одиннадцатый час! — вскрикнула она, взглянув на свои великолепные золотые часы с эмалью, висевшие у ней на шее на тоненькой венецианской цепочке и ужасно не гармонировавшие с остальным нарядом. «Женихов подарок», — подумал Разумихин.
—
Да вы не раздражайтесь, — засмеялся через силу Зосимов, — предположите,
что вы мой первый пациент, ну а наш брат, только
что начинающий практиковать, своих первых пациентов, как собственных детей, любит, а иные почти в них влюбляются. А я ведь пациентами-то не богат.
—
Что бишь я еще хотел, — продолжал он, с усилием припоминая, —
да: пожалуйста, маменька, и ты, Дунечка, не подумайте,
что я не хотел к
вам сегодня первый прийти и ждал
вас первых.
— Ба!
да и ты… с намерениями! — пробормотал он, посмотрев на нее чуть не с ненавистью и насмешливо улыбнувшись. — Я бы должен был это сообразить…
Что ж, и похвально; тебе же лучше… и дойдешь до такой черты,
что не перешагнешь ее — несчастна будешь, а перешагнешь, — может, еще несчастнее будешь… А впрочем, все это вздор! — прибавил он раздражительно, досадуя на свое невольное увлечение. — Я хотел только сказать,
что у
вас, маменька, я прощения прошу, — заключил он резко и отрывисто.
Да! а
что мне
вам рассказать?
— Вот и
вас… точно из-за тысячи верст на
вас смотрю…
Да и черт знает, зачем мы об этом говорим! И к
чему расспрашивать? — прибавил он с досадой и замолчал, кусая себе ногти и вновь задумываясь.
— Нет, нет… вздор… ничего!.. Немного голова закружилась. Совсем не обморок… Дались
вам эти обмороки!.. Гм!
да…
что бишь я хотел?
Да: каким образом ты сегодня же убедишься,
что можешь уважать его и
что он… ценит,
что ли, как ты сказала? Ты, кажется, сказала,
что сегодня? Или я ослышался?
— Да-с, закуску; она
вас очень велела благодарить,
что вы вчера помогли нам… без
вас совсем бы нечем похоронить. — И губы и подбородок ее вдруг запрыгали, но она скрепилась и удержалась, поскорей опять опустив глаза в землю.
—
Да неужели ж
вы будете и обедать розно? — закричал Разумихин, с удивлением смотря на Раскольникова, —
что ты это?
— А я об
вас еще от покойника тогда же слышала… Только не знала тогда еще вашей фамилии,
да и он сам не знал… А теперь пришла… и как узнала вчера вашу фамилию… то и спросила сегодня: тут господин Раскольников где живет?.. И не знала,
что вы тоже от жильцов живете… Прощайте-с… Я Катерине Ивановне…
— Помилуйте, очень приятно-с,
да и приятно
вы так вошли…
Что ж, он и здороваться уж не хочет? — кивнул Порфирий Петрович на Разумихина.
— Ну, ты! следователь!.. Ну,
да черт с
вами со всеми! — отрезал Разумихин и вдруг, рассмеявшись сам, с повеселевшим лицом, как ни в
чем не бывало, подошел к Порфирию Петровичу.
—
Вам следует подать объявление в полицию, — с самым деловым видом отвечал Порфирий, — о том-с,
что, известившись о таком-то происшествии, то есть об этом убийстве, —
вы просите, в свою очередь, уведомить следователя, которому поручено дело,
что такие-то вещи принадлежат
вам и
что вы желаете их выкупить… или там…
да вам, впрочем, напишут.
И выходит в результате,
что всё на одну только кладку кирпичиков
да на расположение коридоров и комнат в фаланстере [Фаланстеры — дворцы-общежития, о которых мечтал в своей утопии Ш. Фурье, французский социалист-утопист.] свели! фаланстера-то и готова,
да натура-то у
вас для фаланстеры еще не готова, жизни хочет, жизненного процесса еще не завершила, рано на кладбище!
— Помилуйте,
да вы деньги можете с них спросить за статью! Какой, однако ж, у
вас характер! Живете так уединенно,
что таких вещей, до
вас прямо касающихся, не ведаете. Это ведь факт-с.
Да вот, кстати же! — вскрикнул он, чему-то внезапно обрадовавшись, — кстати вспомнил,
что ж это я!.. — повернулся он к Разумихину, — вот ведь ты об этом Николашке мне тогда уши промозолил… ну, ведь и сам знаю, сам знаю, — повернулся он к Раскольникову, —
что парень чист,
да ведь
что ж делать, и Митьку вот пришлось обеспокоить… вот в
чем дело-с, вся-то суть-с: проходя тогда по лестнице… позвольте: ведь
вы в восьмом часу были-с?
—
Да, пожалуй, и нет pour vous plaire…. [чтоб угодить
вам… (фр.)] To есть не то
что нет…
— Во-от?
Вы это подумали? — с удивлением спросил Свидригайлов, —
да неужели? Ну, не сказал ли я,
что между нами есть какая-то точка общая, а?
— Случайно-с… Мне все кажется,
что в
вас есть что-то к моему подходящее…
Да не беспокойтесь, я не надоедлив; и с шулерами уживался, и князю Свирбею, моему дальнему родственнику и вельможе, не надоел, и об Рафаэлевой Мадонне госпоже Прилуковой в альбом сумел написать, и с Марфой Петровной семь лет безвыездно проживал, и в доме Вяземского на Сенной в старину ночевывал, и на шаре с Бергом, может быть, полечу.
— В вояж? Ах
да!.. в самом деле, я
вам говорил про вояж… Ну, это вопрос обширный… А если б знали
вы, однако ж, об
чем спрашиваете! — прибавил он и вдруг громко и коротко рассмеялся. — Я, может быть, вместо вояжа-то женюсь; мне невесту сватают.
— Чтой-то
вы уж совсем нас во власть свою берете, Петр Петрович. Дуня
вам рассказала причину, почему не исполнено ваше желание: она хорошие намерения имела.
Да и пишете
вы мне, точно приказываете. Неужели ж нам каждое желание ваше за приказание считать? А я так
вам напротив скажу,
что вам следует теперь к нам быть особенно деликатным и снисходительным, потому
что мы все бросили и,
вам доверясь, сюда приехали, а стало быть, и без того уж почти в вашей власти состоим.
—
Что за наглость! — вскричала Дуня, быстро подымаясь с места, —
да я и не хочу, чтобы
вы возвращались назад!
— Да-с… Он заикается и хром тоже. И жена тоже… Не то
что заикается, а как будто не все выговаривает. Она добрая, очень. А он бывший дворовый человек. А детей семь человек… и только старший один заикается, а другие просто больные… а не заикаются… А
вы откуда про них знаете? — прибавила она с некоторым удивлением.
Ох, я…
да что!..
вам ведь все равно!
— Ах,
что вы это им сказали! И при ней? — испуганно вскрикнула Соня, — сидеть со мной! Честь!
да ведь я… бесчестная, я великая, великая грешница! Ах,
что вы это сказали!
Да об
чем вас спрашивать, — закудахтал вдруг Порфирий Петрович, тотчас же изменяя и тон и вид и мигом перестав смеяться, —
да не беспокойтесь, пожалуйста, — хлопотал он, то опять бросаясь во все стороны, то вдруг принимаясь усаживать Раскольникова, — время терпит, время терпит-с, и все это одни пустяки-с!
Да садитесь же,
что вы?..
— Кофеем
вас не прошу-с, не место; но минуток пять времени почему не посидеть с приятелем, для развлечения, — не умолкая, сыпал Порфирий, — и знаете-с, все эти служебные обязанности…
да вы, батюшка, не обижайтесь,
что я вот все хожу-с взад
да вперед; извините, батюшка, обидеть
вас уж очень боюсь; а моцион так мне просто необходим-с.
Форма никогда не уйдет, в этом позвольте мне
вас успокоить-с;
да что такое, в сущности, форма, я
вас спрошу?
Уж кажется,
что вполне: этакие-то вещи
вам задаром сообщаю,
да еще награждения за это не требую, хе-хе!