Неточные совпадения
На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль
и та особенная летняя вонь, столь известная
каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу, —
все это разом неприятно потрясло
и без того уже расстроенные нервы юноши.
Он даже шел теперь делать пробу своему предприятию,
и с
каждым шагом волнение его возрастало
все сильнее
и сильнее.
Стараясь развязать снурок
и оборотясь к окну, к свету (
все окна у ней были заперты, несмотря на духоту), она на несколько секунд совсем его оставила
и стала к нему задом. Он расстегнул пальто
и высвободил топор из петли, но еще не вынул совсем, а только придерживал правою рукой под одеждой. Руки его были ужасно слабы; самому ему слышалось, как они, с
каждым мгновением,
все более немели
и деревенели. Он боялся, что выпустит
и уронит топор… вдруг голова его как бы закружилась.
Одно новое, непреодолимое ощущение овладевало им
все более
и более почти с
каждой минутой: это было какое-то бесконечное, почти физическое, отвращение ко
всему встречавшемуся
и окружающему, упорное, злобное, ненавистное.
Когда он ходил в университет, то обыкновенно, — чаще
всего, возвращаясь домой, — случалось ему, может быть, раз сто, останавливаться именно на этом же самом месте, пристально вглядываться в эту действительно великолепную панораму
и каждый раз почти удивляться одному неясному
и неразрешимому своему впечатлению.
— Я, брат Родя, у вас тут теперь
каждый день так обедаю, — пробормотал он, насколько позволял набитый полный рот говядиной, —
и это
все Пашенька, твоя хозяюшка, хозяйничает, от
всей души меня чествует. Я, разумеется, не настаиваю, ну да
и не протестую. А вот
и Настасья с чаем! Эка проворная! Настенька, хошь пивца?
Толстяков, мой приятель,
каждый раз принужден снимать свою покрышку, входя куда-нибудь в общее место, где
все другие в шляпах
и фуражках стоят.
— Я бы вот как стал менять: пересчитал бы первую тысячу, этак раза четыре со
всех концов, в
каждую бумажку всматриваясь,
и принялся бы за другую тысячу; начал бы ее считать, досчитал бы до средины, да
и вынул бы какую-нибудь пятидесятирублевую, да на свет, да переворотил бы ее
и опять на свет — не фальшивая ли?
— А журнал, это есть, братец ты мой, такие картинки, крашеные,
и идут они сюда к здешним портным
каждую субботу, по почте, из-за границы, с тем то есть, как кому одеваться, как мужскому, равномерно
и женскому полу. Рисунок, значит. Мужской пол
все больше в бекешах пишется, а уж по женскому отделению такие, брат, суфлеры, что отдай ты мне
все, да
и мало!
Вместо ответа Раскольников встал, вышел в сени, взялся за колокольчик
и дернул. Тот же колокольчик, тот же жестяной звук! Он дернул второй, третий раз; он вслушивался
и припоминал. Прежнее, мучительно-страшное, безобразное ощущение начинало
все ярче
и живее припоминаться ему, он вздрагивал с
каждым ударом,
и ему
все приятнее
и приятнее становилось.
Это ночное мытье производилось самою Катериной Ивановной, собственноручно, по крайней мере два раза в неделю, а иногда
и чаще, ибо дошли до того, что переменного белья уже совсем почти не было,
и было у
каждого члена семейства по одному только экземпляру, а Катерина Ивановна не могла выносить нечистоты
и лучше соглашалась мучить себя по ночам
и не по силам, когда
все спят, чтоб успеть к утру просушить мокрое белье на протянутой веревке
и подать чистое, чем видеть грязь в доме.
Будь Авдотья Романовна одета как королева, то, кажется, он бы ее совсем не боялся; теперь же, может именно потому, что она так бедно одета
и что он заметил
всю эту скаредную обстановку, в сердце его вселился страх,
и он стал бояться за
каждое слово свое, за
каждый жест, что было, конечно, стеснительно для человека
и без того себе не доверявшего.
Бешенство одолело его: изо
всей силы начал он бить старуху по голове, но с
каждым ударом топора смех
и шепот из спальни раздавались
все сильнее
и слышнее, а старушонка так
вся и колыхалась от хохота.
Раскольников молча
и язвительно улыбнулся. Разумихина
всего передернуло; но Петр Петрович не принял возражения; напротив, с
каждым словом становился он
все привязчивее
и раздражительнее, точно во вкус входил.
— Чтой-то вы уж совсем нас во власть свою берете, Петр Петрович. Дуня вам рассказала причину, почему не исполнено ваше желание: она хорошие намерения имела. Да
и пишете вы мне, точно приказываете. Неужели ж нам
каждое желание ваше за приказание считать? А я так вам напротив скажу, что вам следует теперь к нам быть особенно деликатным
и снисходительным, потому что мы
все бросили
и, вам доверясь, сюда приехали, а стало быть,
и без того уж почти в вашей власти состоим.
В коридоре было темно; они стояли возле лампы. С минуту они смотрели друг на друга молча. Разумихин
всю жизнь помнил эту минуту. Горевший
и пристальный взгляд Раскольникова как будто усиливался с
каждым мгновением, проницал в его душу, в сознание. Вдруг Разумихин вздрогнул. Что-то странное как будто прошло между ними… Какая-то идея проскользнула, как будто намек; что-то ужасное, безобразное
и вдруг понятое с обеих сторон… Разумихин побледнел как мертвец.
«Лизавета! странно!» — подумал он.
Все у Сони становилось для него как-то страннее
и чудеснее, с
каждою минутой. Он перенес книгу к свече
и стал перелистывать.
По комнате он уже почти бегал,
все быстрей
и быстрей передвигая свои жирные ножки,
все смотря в землю, засунув правую руку за спину, а левою беспрерывно помахивая
и выделывая разные жесты,
каждый раз удивительно не подходившие к его словам.
Да оставь я иного-то господина совсем одного: не бери я его
и не беспокой, но чтоб знал он
каждый час
и каждую минуту, или по крайней мере подозревал, что я
все знаю,
всю подноготную,
и денно
и нощно слежу за ним, неусыпно его сторожу,
и будь он у меня сознательно под вечным подозрением
и страхом, так ведь, ей-богу, закружится, право-с, сам придет, да, пожалуй, еще
и наделает чего-нибудь, что уже на дважды два походить будет, так сказать, математический вид будет иметь, — оно
и приятно-с.
Ах да: она говорит
и кричит, что так как ее
все теперь бросили, то она возьмет детей
и пойдет на улицу, шарманку носить, а дети будут петь
и плясать,
и она тоже,
и деньги собирать,
и каждый день под окно к генералу ходить…
Мы
каждый день под окна к нему будем ходить, а проедет государь, я стану на колени, этих
всех выставлю вперед
и покажу на них: «Защити, отец!» Он отец сирот, он милосерд, защитит, увидите, а генералишку этого…
—
Всю эту возню, то есть похороны
и прочее, я беру на себя. Знаете, были бы деньги, а ведь я вам сказал, что у меня лишние. Этих двух птенцов
и эту Полечку я помещу в какие-нибудь сиротские заведения получше
и положу на
каждого, до совершеннолетия, по тысяче пятисот рублей капиталу, чтоб уж совсем Софья Семеновна была покойна. Да
и ее из омута вытащу, потому хорошая девушка, так ли? Ну-с, так вы
и передайте Авдотье Романовне, что ее десять тысяч я вот так
и употребил.
Вся моя тактика состояла в том, что я просто был
каждую минуту раздавлен
и падал ниц пред ее целомудрием.
Он жадно осматривался направо
и налево, всматривался с напряжением в
каждый предмет
и ни на чем не мог сосредоточить внимания;
все выскользало.
Неточные совпадения
Пусть
каждый возьмет в руки по улице… черт возьми, по улице — по метле!
и вымели бы
всю улицу, что идет к трактиру,
и вымели бы чисто…
Недаром порывается // В Москву, в новорситет!» // А Влас его поглаживал: // «Дай Бог тебе
и серебра, //
И золотца, дай умную, // Здоровую жену!» // — Не надо мне ни серебра, // Ни золота, а дай Господь, // Чтоб землякам моим //
И каждому крестьянину // Жилось вольготно-весело // На
всей святой Руси!
Батрачка безответная // На
каждого, кто чем-нибудь // Помог ей в черный день, //
Всю жизнь о соли думала, // О соли пела Домнушка — // Стирала ли, косила ли, // Баюкала ли Гришеньку, // Любимого сынка. // Как сжалось сердце мальчика, // Когда крестьянки вспомнили //
И спели песню Домнину // (Прозвал ее «Соленою» // Находчивый вахлак).
У
каждого крестьянина // Душа что туча черная — // Гневна, грозна, —
и надо бы // Громам греметь оттудова, // Кровавым лить дождям, // А
все вином кончается. // Пошла по жилам чарочка — //
И рассмеялась добрая // Крестьянская душа! // Не горевать тут надобно, // Гляди кругом — возрадуйся! // Ай парни, ай молодушки, // Умеют погулять! // Повымахали косточки, // Повымотали душеньку, // А удаль молодецкую // Про случай сберегли!..
Стародум. Благодарение Богу, что человечество найти защиту может! Поверь мне, друг мой, где государь мыслит, где знает он, в чем его истинная слава, там человечеству не могут не возвращаться его права. Там
все скоро ощутят, что
каждый должен искать своего счастья
и выгод в том одном, что законно…
и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.