Неточные совпадения
Сотни,
тысячи, может
быть, существований, направленных на дорогу; десятки семейств, спасенных от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических больниц, — и все это на ее деньги.
Но я все-таки
был в
тысяче верстах от предположения, что она в таком извращенном фантазией виде могла понять и представить дело…
«Где это, — подумал Раскольников, идя далее, — где это я читал, как один приговоренный к смерти, за час до смерти, говорит или думает, что если бы пришлось ему жить где-нибудь на высоте, на скале, и на такой узенькой площадке, чтобы только две ноги можно
было поставить, — а кругом
будут пропасти, океан, вечный мрак, вечное уединение и вечная буря, — и оставаться так, стоя на аршине пространства, всю жизнь,
тысячу лет, вечность, — то лучше так жить, чем сейчас умирать!
Это
тысячу раз
было напечатано и прочитано.
Еще с более широкою самостоятельностию рождается, может
быть, из десяти
тысяч один (я говорю примерно, наглядно).
Гениальные люди из миллионов, а великие гении, завершители человечества, может
быть, по истечении многих
тысячей миллионов людей на земле.
(Всего-то я семьдесят
тысяч был должен.)
Затем, испросив у ней извинения в недавних этих всех неприятностях, я попросил бы позволения предложить ей десять
тысяч рублей и таким образом облегчить разрыв с господином Лужиным, разрыв, от которого, я уверен, она и сама
была бы не прочь, явилась бы только возможность.
— Я так и знал, что вы закричите; но, во-первых, я хоть и небогат, но эти десять
тысяч рублей у меня свободны, то
есть совершенно, совершенно мне не надобны.
Если бы в моем предложении
была хотя миллионная доля расчета, то не стал бы я предлагать всего только десять
тысяч, тогда как всего пять недель назад предлагал ей больше.
— Ну уж это нет-с. А впрочем, нет, так и нет, так пусть и
будет. А только десять
тысяч — прекрасная штука, при случае. Во всяком случае, попрошу передать сказанное Авдотье Романовне.
— Но с Авдотьей Романовной однажды повидаться весьма желаю. Серьезно прошу. Ну, до свидания… ах да! Ведь вот что забыл! Передайте, Родион Романович, вашей сестрице, что в завещании Марфы Петровны она упомянута в трех
тысячах. Это положительно верно. Марфа Петровна распорядилась за неделю до смерти, и при мне дело
было. Недели через две-три Авдотья Романовна может и деньги получить.
— Упокой, господи, ее душу! — воскликнула Пульхерия Александровна, — вечно, вечно за нее бога
буду молить! Ну что бы с нами
было теперь, Дуня, без этих трех
тысяч! Господи, точно с неба упали! Ах, Родя, ведь у нас утром всего три целковых за душой оставалось, и мы с Дунечкой только и рассчитывали, как бы часы где-нибудь поскорей заложить, чтобы не брать только у этого, пока сам не догадается.
Ведь справедливее,
тысячу раз справедливее и разумнее
было бы прямо головой в воду и разом покончить!
Нет, если б я выдал им за все это время, например,
тысячи полторы на приданое, да на подарки, на коробочки там разные, несессеры, [Несессер — шкатулка со всем необходимым для дороги.] сердолики, материи и на всю эту дрянь, от Кнопа, [Кноп — владелец галантерейного магазина на Невском проспекте в Петербурге.] да из английского магазина, так
было бы дело почище и… покрепче!
— Всю эту возню, то
есть похороны и прочее, я беру на себя. Знаете,
были бы деньги, а ведь я вам сказал, что у меня лишние. Этих двух птенцов и эту Полечку я помещу в какие-нибудь сиротские заведения получше и положу на каждого, до совершеннолетия, по
тысяче пятисот рублей капиталу, чтоб уж совсем Софья Семеновна
была покойна. Да и ее из омута вытащу, потому хорошая девушка, так ли? Ну-с, так вы и передайте Авдотье Романовне, что ее десять
тысяч я вот так и употребил.
Оно тоже, конечно, обидно для молодого человека с достоинствами и с самолюбием непомерным знать, что
были бы, например, всего только
тысячи три, и вся карьера, все будущее в его жизненной цели формируется иначе, а между тем нет этих трех
тысяч.
Я сам хотел добра людям и сделал бы сотни,
тысячи добрых дел вместо одной этой глупости, даже не глупости, а просто неловкости, так как вся эта мысль
была вовсе не так глупа, как теперь она кажется, при неудаче…
К величайшей досаде защищавших это мнение, сам преступник почти не пробовал защищать себя; на окончательные вопросы: что именно могло склонить его к смертоубийству и что побудило его совершить грабеж, он отвечал весьма ясно, с самою грубою точностью, что причиной всему
было его скверное положение, его нищета и беспомощность, желание упрочить первые шаги своей жизненной карьеры с помощью по крайней мере трех
тысяч рублей, которые он рассчитывал найти у убитой.
Но он
тысячу раз и прежде готов
был отдать свое существование за идею, за надежду, даже за фантазию.
Неточные совпадения
Городничий. Жаловаться? А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать
тысяч, тогда как его и на сто рублей не
было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя, мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а?
Глеб — он жаден
был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь
тысяч душ закрепил злодей, // С родом, с племенем; что народу-то! // Что народу-то! с камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!
Пришла старуха старая, // Рябая, одноглазая, // И объявила, кланяясь, // Что счастлива она: // Что у нее по осени // Родилось реп до
тысячи // На небольшой гряде. // — Такая репа крупная, // Такая репа вкусная, // А вся гряда — сажени три, // А впоперечь — аршин! — // Над бабой посмеялися, // А водки капли не дали: // «Ты дома
выпей, старая, // Той репой закуси!»
Скотинин. Суженого конем не объедешь, душенька! Тебе на свое счастье грех пенять. Ты
будешь жить со мною припеваючи. Десять
тысяч твоего доходу! Эко счастье привалило; да я столько родясь и не видывал; да я на них всех свиней со бела света выкуплю; да я, слышь ты, то сделаю, что все затрубят: в здешнем-де околотке и житье одним свиньям.
19) Грустилов, Эраст Андреевич, статский советник. Друг Карамзина. Отличался нежностью и чувствительностью сердца, любил
пить чай в городской роще и не мог без слез видеть, как токуют тетерева. Оставил после себя несколько сочинений идиллического содержания и умер от меланхолии в 1825 году. Дань с откупа возвысил до пяти
тысяч рублей в год.