Неточные совпадения
В Англии и ее колониях письмо
есть заветный предмет, который проходит чрез
тысячи рук, по железным и другим дорогам, по океанам, из полушария в полушарие, и находит неминуемо того, к кому послано, если только он жив, и так же неминуемо возвращается, откуда послано, если он умер или сам воротился туда же.
И теперь воды морской нет, ее делают пресною, за пять
тысяч верст от берега является блюдо свежей зелени и дичи; под экватором можно
поесть русской капусты и щей.
Можно ли поверить, что в Петербурге
есть множество людей, тамошних уроженцев, которые никогда не бывали в Кронштадте оттого, что туда надо ехать морем, именно оттого, зачем бы стоило съездить за
тысячу верст, чтобы только испытать этот способ путешествия?
Потом, вникая в устройство судна, в историю всех этих рассказов о кораблекрушениях, видишь, что корабль погибает не легко и не скоро, что он до последней доски борется с морем и носит в себе пропасть средств к защите и самохранению, между которыми
есть много предвиденных и непредвиденных, что, лишась почти всех своих членов и частей, он еще
тысячи миль носится по волнам, в виде остова, и долго хранит жизнь человека.
Напрасно, однако ж, я глазами искал этих лесов: они растут по морским берегам, а внутри, начиная от самого мыса и до границ колонии, то
есть верст на
тысячу, почва покрыта мелкими кустами на песчаной почве да искусственно возделанными садами около ферм, а за границами, кроме редких оазисов, и этого нет.
Разве не разврат и не уродливость платить
тысячу золотых монет за блюдо из птичьих мозгов или языков или за филе из рыбы, не потому, чтоб эти блюда
были тоньше вкусом прочих, недорогих, а потому, что этих мозгов и рыб не напасешься?
Но один потерпел при выходе какое-то повреждение, воротился и получил помощь от жителей: он
был так тронут этим, что, на прощанье, съехал с людьми на берег, поколотил и обобрал поселенцев. У одного забрал всех кур, уток и тринадцатилетнюю дочь, у другого отнял свиней и жену, у старика же Севри, сверх того, две
тысячи долларов — и ушел. Но прибывший вслед за тем английский военный корабль дал об этом знать на Сандвичевы острова и в Сан-Франциско, и преступник
был схвачен, с судном, где-то в Новой Зеландии.
По горам, в лесу, огни, точно звезды, плавали, опускаясь и подымаясь по скатам холмов: видно
было, что везде расставлены люди, что на нас смотрели
тысячи глаз, сторожили каждое движение.
Дом американского консула Каннингама, который в то же время и представитель здесь знаменитого американского торгового дома Россель и Ко, один из лучших в Шанхае. Постройка такого дома обходится ‹в› 50
тысяч долларов. Кругом его парк, или, вернее, двор с деревьями. Широкая веранда опирается на красивую колоннаду. Летом, должно
быть, прохладно: солнце не ударяет в стекла, защищаемые посредством жалюзи. В подъезде, под навесом балкона, стояла большая пушка, направленная на улицу.
Шанхай сам по себе ничтожное место по народонаселению; в нем всего (
было до осады) до трехсот
тысяч жителей: это мало для китайского города, но он служил торговым предместьем этим городам и особенно провинциям, где родится лучший шелк и чай — две самые важные статьи, которыми пока расплачивается Китай за бумажные, шерстяные и другие европейские и американские изделия.
Один из этих купцов оказался католиком и
был обложен пошлиною в восемьдесят
тысяч испанских пиастров; но дело кончилось, кажется, на шести или семи
тысячах.
«Мы приехали из-за многих сотен, — начал он мямлить, — а вы из-за многих
тысяч миль; мы никогда друг друга не видали,
были так далеки между собою, а вот теперь познакомились, сидим, беседуем, обедаем вместе.
— Боятся, так и приветливы. Если японцы стали вдруг приветливы, когда вы и американцы появились с большой силой, то как же не
быть приветливыми ликейцам, которых всего от шестидесяти до восьмидесяти
тысяч на острове!
Зрителей
было человек до пятисот в самой клетке да человек
тысяча около.
Но десять
тысяч верст остается до той красной кровли, где
будешь иметь право сказать: я дома!..
Нам подали шлюпки, и мы, с людьми и вещами, свезены
были на прибрежный песок и там оставлены, как совершенные Робинзоны. Что толку, что Сибирь не остров, что там
есть города и цивилизация? да до них две, три или пять
тысяч верст! Мы поглядывали то на шкуну, то на строения и не знали, куда преклонить голову. Между тем к нам подошел какой-то штаб-офицер, спросил имена, сказал свое и пригласил нас к себе ужинать, а завтра обедать. Это
был начальник порта.
Выработанному человеку в этих невыработанных пустынях пока делать нечего. Надо
быть отчаянным поэтом, чтоб на
тысячах верст наслаждаться величием пустынного и скукой собственного молчания, или дикарем, чтоб считать эти горы, камни, деревья за мебель и украшение своего жилища, медведей — за товарищей, а дичь — за провизию.
Мы отлично уснули и отдохнули. Можно бы ехать и ночью, но не
было готового хлеба, надо ждать до утра, иначе нам, в числе семи человек, трудно
будет продовольствоваться по станциям на берегах Маи. Теперь предстоит ехать шестьсот верст рекой, а потом опять сто восемьдесят верст верхом по болотам.
Есть и почтовые тарантасы, но все предпочитают ехать верхом по этой дороге, а потом до Якутска на колесах, всего
тысячу верст. Всего!
Отъезжайте верст за тридцать от Петербурга или от Москвы куда-нибудь в лес — и вы
будете точно в такой же пустыне; вообразите только, что кругом никого нет верст на
тысячу, как я воображаю, что здесь поблизости живут.
О Якутске собственно я знал только, да и вы, вероятно, не больше знаете, что он главный город области этого имени, лежит под 62˚ с‹еверной› широты, производит торг пушными товарами и что, как я узнал теперь, в нем нет… гостиницы. Я даже забыл, а может
быть и не знал никогда, что в нем всего две
тысячи семьсот жителей.
«Где же страшный, почти неодолимый путь?» — спрашиваете вы себя, проехавши
тысячу двести верст: везде станции, лошади, в некоторых пунктах, как, например, на реке Мае, найдете свежее мясо, дичь, а молоко и овощи, то
есть капусту, морковь и т. п., везде; у агентов Американской компании чай и сахар.
Так в прошлом или третьем году куплено
было до 12
тысяч пудов.
«Где же вы бывали?» — спрашивал я одного из них. «В разных местах, — сказал он, — и к северу, и к югу, за
тысячу верст, за полторы, за три». — «Кто ж живет в тех местах, например к северу?» — «Не живет никто, а кочуют якуты, тунгусы, чукчи. Ездят по этим дорогам верхом, большею частью на одних и тех же лошадях или на оленях. По колымскому и другим пустынным трактам
есть, пожалуй, и станции, но какие расстояния между ними: верст по четыреста, небольшие — всего по двести верст!»
Теперь он, то
есть преосвященный Иннокентий, подвизается здесь на более обширном поприще, начальствуя паствой двухсот
тысяч якутов, несколька
тысяч тунгусов и других племен, раскиданных на пространстве
тысяч трех верст в длину и в ширину области.
Мне остается сказать несколько слов о некоторых из якутских купцов, которые также достигают до здешних геркулесовых столпов, то
есть до Ледовитого моря, или в противную сторону, до неведомых пустынь. Один из них ездит, например, за пятьсот верст еще далее Нижнеколымска, до которого считается три
тысячи верст от Якутска, к чукчам, другой к югу, на реку Уду, третий к западу, в Вилюйский округ.
В то самое время как мои бывшие спутники близки
были к гибели, я, в течение четырех месяцев, проезжал десять
тысяч верст по Сибири, от Аяна на Охотском море до Петербурга, и, в свою очередь, переживал если не страшные, то трудные, иногда и опасные в своем роде минуты.
За два дня до прибытия на Усть-Стрелку, где
был наш пост, начальник последнего, узнав от посланного вперед орочанина о крайней нужде плавателей, выслал им навстречу все необходимое в изобилии и, между прочим, теленка. Вот только где, пройдя
тысячи три верст, эти не блудные, а блуждающие сыны добрались до упитанного тельца!