Неточные совпадения
— Да, какой-то дурачок, что, впрочем, не мешает ему стать мерзавцем. Я только была в досаде, а
то бы умерла вчера со смеху:
побледнел, подбежал, расшаркивается, по-французски заговорил. А в Москве Марья Ивановна меня о нем, как о гении, уверяла. Что несчастное письмо это цело и где-то находится в самом опасном месте — это я, главное, по лицу этой Марьи Ивановны заключила.
Еще было достаточно светло для
того, чтоб меня разглядеть,
бледного и дрожащего…
— Что это?.. Про какой документ говорите вы? — смутилась Катерина Николаевна, и даже до
того, что
побледнела, или, может быть, так мне показалось. Я понял, что слишком уже много сказал.
Он осекся и опять уставился в меня с
теми же вытаращенными глазами и с
тою же длинною, судорожною, бессмысленно-вопрошающей улыбкой, раздвигавшейся все более и более. Лицо его постепенно
бледнело. Что-то вдруг как бы сотрясло меня: я вспомнил вчерашний взгляд Версилова, когда он передавал мне об аресте Васина.
— Скверно очень-с, — прошептал на этот раз уже с разозленным видом рябой. Между
тем Ламберт возвратился почти совсем
бледный и что-то, оживленно жестикулируя, начал шептать рябому.
Тот между
тем приказал лакею поскорей подавать кофе; он слушал брезгливо; ему, видимо, хотелось поскорее уйти. И однако, вся история была простым лишь школьничеством. Тришатов с чашкою кофе перешел с своего места ко мне и сел со мною рядом.
Во-первых, в лице его я, с первого взгляда по крайней мере, не заметил ни малейшей перемены. Одет он был как всегда,
то есть почти щеголевато. В руках его был небольшой, но дорогой букет свежих цветов. Он подошел и с улыбкой подал его маме;
та было посмотрела с пугливым недоумением, но приняла букет, и вдруг краска слегка оживила ее
бледные щеки, а в глазах сверкнула радость.
Когда Татьяна Павловна перед
тем вскрикнула: «Оставь образ!» —
то выхватила икону из его рук и держала в своей руке Вдруг он, с последним словом своим, стремительно вскочил, мгновенно выхватил образ из рук Татьяны и, свирепо размахнувшись, из всех сил ударил его об угол изразцовой печки. Образ раскололся ровно на два куска… Он вдруг обернулся к нам, и его
бледное лицо вдруг все покраснело, почти побагровело, и каждая черточка в лице его задрожала и заходила...
— Чего вам? вам дико, что я так говорю? — улыбнулся он
бледной улыбкой. — Я думаю, что если б только это могло вас прельстить,
то я бы простоял где-нибудь тридцать лет столпником на одной ноге… Я вижу: вам меня жаль; ваше лицо говорит: «Я бы полюбила тебя, если б могла, но я не могу»… Да? Ничего, у меня нет гордости. Я готов, как нищий, принять от вас всякую милостыню — слышите, всякую… У нищего какая же гордость?
Пуще всего он бегал
тех бледных, печальных дев, большею частию с черными глазами, в которых светятся «мучительные дни и неправедные ночи», дев с не ведомыми никому скорбями и радостями, у которых всегда есть что-то вверить, сказать, и когда надо сказать, они вздрагивают, заливаются внезапными слезами, потом вдруг обовьют шею друга руками, долго смотрят в глаза, потом на небо, говорят, что жизнь их обречена проклятию, и иногда падают в обморок.
Точно вдруг приподнялся занавес: вдали открылись холмы, долины, овраги, скаты, обрывы, темнели леса, а вблизи пестрели поля, убранные террасами и засеянные рисом, плантации сахарного тростника, гряды с огородною зеленью,
то бледною, то изумрудно-темною!
Дверь отворил сам Парфен Семеныч; увидев князя, он до
того побледнел и остолбенел на месте, что некоторое время похож был на каменного истукана, смотря своим неподвижным и испуганным взглядом и скривив рот в какую-то в высшей степени недоумевающую улыбку, — точно в посещении князя он находил что-то невозможное и почти чудесное.
— Может быть, и совсем, — ответил Вихров и увидел, что Груша оперлась при этом на косяк, как бы затем, чтобы не упасть, а сама между
тем побледнела, и на глазах ее навернулись слезы.
— Перестань ты сердиться! Ей-богу, скажу доктору, — произнесла она с укоризною. — Не верьте ему, Яков Васильич, повесть ваша понравилась и ему, и мне, и всем, — прибавила она Калиновичу, который
то бледнел, то краснел и сидел, кусая губы.
Неточные совпадения
Бригадир понял, что дело зашло слишком далеко и что ему ничего другого не остается, как спрятаться в архив. Так он и поступил. Аленка тоже бросилась за ним, но случаю угодно было, чтоб дверь архива захлопнулась в
ту самую минуту, когда бригадир переступил порог ее. Замок щелкнул, и Аленка осталась снаружи с простертыми врозь руками. В таком положении застала ее толпа; застала
бледную, трепещущую всем телом, почти безумную.
Первое падение Кузовлева на реке взволновало всех, но Алексей Александрович видел ясно на
бледном, торжествующем лице Анны, что
тот, на кого она смотрела, не упал.
То, что почти целый год для Вронского составляло исключительно одно желанье его жизни, заменившее ему все прежние желания;
то, что для Анны было невозможною, ужасною и
тем более обворожительною мечтою счастия, — это желание было удовлетворено.
Бледный, с дрожащею нижнею челюстью, он стоял над нею и умолял успокоиться, сам не зная, в чем и чем.
И опять в воображении ее возникло вечно гнетущее ее материнское сердце жестокое воспоминание смерти последнего, грудного мальчика, умершего крупом, его похороны, всеобщее равнодушие пред этим маленьким розовым гробиком и своя разрывающая сердце одинокая боль пред
бледным лобиком с вьющимися височками, пред раскрытым и удивленным ротиком, видневшимся из гроба в
ту минуту, как его закрывали розовою крышечкой с галунным крестом.
Нахмуренное лицо Алексея Вронского
побледнело, и выдающаяся нижняя челюсть его дрогнула, что с ним бывало редко. Он, как человек с очень добрым сердцем, сердился редко, но когда сердился и когда у него дрожал подбородок,
то, как это и знал Александр Вронский, он был опасен. Александр Вронский весело улыбнулся.