Неточные совпадения
Про матушку нечего
сказать, женщина старая, Четьи-Минеи читает, со старухами сидит, и что Сенька-брат порешит, так
тому и быть.
Ан
та самая Настасья Филипповна и есть, чрез которую ваш родитель вам внушить пожелал калиновым посохом, а Настасья Филипповна есть Барашкова, так
сказать, даже знатная барыня, и тоже в своем роде княжна, а знается с некоим Тоцким, с Афанасием Ивановичем, с одним исключительно, помещиком и раскапиталистом, членом компаний и обществ, и большую дружбу на этот счет с генералом Епанчиным ведущие…
— С величайшим удовольствием приду и очень вас благодарю за
то, что вы меня полюбили. Даже, может быть, сегодня же приду, если успею. Потому, я вам
скажу откровенно, вы мне сами очень понравились, и особенно когда про подвески бриллиантовые рассказывали. Даже и прежде подвесок понравились, хотя у вас и сумрачное лицо. Благодарю вас тоже за обещанное мне платье и за шубу, потому мне действительно платье и шуба скоро понадобятся. Денег же у меня в настоящую минуту почти ни копейки нет.
Я до
того этому верю, что прямо вам
скажу мое мнение.
— Для знакомств вообще я мало времени имею, —
сказал генерал, — но так как вы, конечно, имеете свою цель,
то…
— Вот что, князь, —
сказал генерал с веселою улыбкой, — если вы в самом деле такой, каким кажетесь,
то с вами, пожалуй, и приятно будет познакомиться; только видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом на службу, так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим,
то есть… но… Впрочем, я так убежден, что вы превосходно воспитаны, что… А сколько вам лет, князь?
— Вспомните, Иван Федорович, —
сказал тревожливо и колеблясь Ганя, — что ведь она дала мне полную свободу решенья до
тех самых пор, пока не решит сама дела, да и тогда все еще мое слово за мной…
— Гм!.. Конечно… Пожалуй, а уж тогда все дело в
том, как у ней в голове мелькнет, —
сказал генерал.
Все это я вам изъясняю, князь, с
тем, чтобы вы поняли, что я вас, так
сказать, лично рекомендую, следственно, за вас как бы
тем ручаюсь.
— Ну, извините, — перебил генерал, — теперь ни минуты более не имею. Сейчас я
скажу о вас Лизавете Прокофьевне: если она пожелает принять вас теперь же (я уж в таком виде постараюсь вас отрекомендовать),
то советую воспользоваться случаем и понравиться, потому Лизавета Прокофьевна очень может вам пригодиться; вы же однофамилец. Если не пожелает,
то не взыщите, когда-нибудь в другое время. А ты, Ганя, взгляни-ка покамест на эти счеты, мы давеча с Федосеевым бились. Их надо бы не забыть включить…
Так как с некоторого времени он с генералом Епанчиным состоял в необыкновенной дружбе, особенно усиленной взаимным участием в некоторых финансовых предприятиях,
то и сообщил ему, так
сказать, прося дружеского совета и руководства: возможно или нет предположение о его браке с одною из его дочерей?
Оба приехали к Настасье Филипповне, и Тоцкий прямехонько начал с
того, что объявил ей о невыносимом ужасе своего положения; обвинил он себя во всем; откровенно
сказал, что не может раскаяться в первоначальном поступке с нею, потому что он сластолюбец закоренелый и в себе не властен, но что теперь он хочет жениться, и что вся судьба этого в высшей степени приличного и светского брака в ее руках; одним словом, что он ждет всего от ее благородного сердца.
Тоцкий до
того было уже струсил, что даже и Епанчину перестал сообщать о своих беспокойствах; но бывали мгновения, что он, как слабый человек, решительно вновь ободрялся и быстро воскресал духом: он ободрился, например, чрезвычайно, когда Настасья Филипповна дала, наконец, слово обоим друзьям, что вечером, в день своего рождения,
скажет последнее слово.
— Разумеется, maman, если с ним можно без церемонии; к
тому же он с дороги есть хочет, почему не накормить, если он не знает куда деваться? —
сказала старшая Александра.
— Аглая, —
сказала генеральша, — запомни: Пафнутий, или лучше запиши, а
то я всегда забываю. Впрочем, я думала будет интереснее. Где ж эта подпись?
—
То есть вы думаете, что умнее всех проживете? —
сказала Аглая.
— Если сердитесь,
то не сердитесь, —
сказал он, — я ведь сам знаю, что меньше других жил и меньше всех понимаю в жизни. Я, может быть, иногда очень странно говорю…
— Значит, коль находят, что это не женское дело, так
тем самым хотят
сказать (а стало быть, оправдать), что это дело мужское. Поздравляю за логику. И вы так же, конечно, думаете?
Детям запретили даже и встречаться с нею, но они бегали потихоньку к ней в стадо, довольно далеко, почти в полверсте от деревни; они носили ей гостинцев, а иные просто прибегали для
того, чтоб обнять ее, поцеловать,
сказать: «Je vous aime, Marie!» [«Я вас люблю, Мари!» (фр.)] и потом стремглав бежать назад.
Старухи отгоняли детей, но
те подбегали под окно, иногда только на одну минуту, чтобы только
сказать: «Bonjour, notre bonne Marie».
Наконец, Шнейдер мне высказал одну очень странную свою мысль, — это уж было пред самым моим отъездом, — он
сказал мне, что он вполне убедился, что я сам совершенный ребенок,
то есть вполне ребенок, что я только ростом и лицом похож на взрослого, но что развитием, душой, характером и, может быть, даже умом я не взрослый, и так и останусь, хотя бы я до шестидесяти лет прожил.
А
то, что вы про мое лицо
сказали,
то все совершенная правда: я ребенок и знаю это.
— Как только я прочел, она
сказала мне, что вы ее ловите; что вы желали бы ее компрометировать так, чтобы получить от нее надежду, для
того чтобы, опираясь на эту надежду, разорвать без убытку с другою надеждой на сто тысяч.
— Дальше, по одному поводу, я стал говорить о лицах,
то есть о выражениях лиц, и
сказал, что Аглая Ивановна почти так же хороша, как Настасья Филипповна. Вот тут-то я и проговорился про портрет…
— Два слова, князь, я и забыл вам
сказать за этими… делами. Некоторая просьба: сделайте одолжение, — если только вам это не в большую натугу будет, — не болтайте ни здесь, о
том, что у меня с Аглаей сейчас было, ни там, о
том, что вы здесь найдете; потому что и здесь тоже безобразия довольно. К черту, впрочем… Хоть сегодня-то по крайней мере удержитесь.
Заглянул Птицын и кликнул Ганю;
тот торопливо бросил князя и вышел, несмотря на
то что он еще что-то хотел
сказать, но видимо мялся и точно стыдился начать; да и комнату обругал тоже, как будто сконфузившись.
— Как истинный друг отца вашего, желаю предупредить, —
сказал генерал, — я, вы видите сами, я пострадал, по трагической катастрофе; но без суда! Без суда! Нина Александровна — женщина редкая. Варвара Ардалионовна, дочь моя, — редкая дочь! По обстоятельствам содержим квартиры — падение неслыханное! Мне, которому оставалось быть генерал-губернатором!.. Но вам мы рады всегда. А между
тем у меня в доме трагедия!
— Но, друг мой, se trompe, это легко
сказать, но разреши-ка сама подобный случай! Все стали в тупик. Я первый
сказал бы qu’on se trompe. [Мой муж ошибается (фр.).] Но, к несчастию, я был свидетелем и участвовал сам в комиссии. Все очные ставки показали, что это
тот самый, совершенно
тот же самый рядовой Колпаков, который полгода назад был схоронен при обыкновенном параде и с барабанным боем. Случай действительно редкий, почти невозможный, я соглашаюсь, но…
Об одном буду очень просить: если мой муж как-нибудь обратится к вам по поводу уплаты за квартиру,
то вы
скажите ему, что отдали мне.
— Если все кончено,
то Иван Петрович, разумеется, прав, —
сказала Нина Александровна, — не хмурься, пожалуйста, и не раздражайся, Ганя, я ни о чем не стану расспрашивать, чего сам не хочешь
сказать, и уверяю тебя, что вполне покорилась, сделай одолжение, не беспокойся.
— Я
сказала, что если она сюда войдет,
то я отсюда выйду и тоже слово сдержу, —
сказала Варя.
Князь хотел было что-то
сказать, но до
того потерялся, что ничего не выговорил и с шубой, которую поднял с полу, пошел в гостиную.
А
то молчат… вдруг, — и это без малейшего, я вам
скажу, предупреждения,
то есть без самомалейшего, так-таки совершенно как бы с ума спятила, — светло-голубая хвать у меня из руки сигару и за окно.
— Нет? Нет!! — вскричал Рогожин, приходя чуть не в исступление от радости, — так нет же?! А мне
сказали они… Ах! Ну!.. Настасья Филипповна! Они говорят, что вы помолвились с Ганькой! С ним-то? Да разве это можно? (Я им всем говорю!) Да я его всего за сто рублей куплю, дам ему тысячу, ну три, чтоб отступился, так он накануне свадьбы бежит, а невесту всю мне оставит. Ведь так, Ганька, подлец! Ведь уж взял бы три тысячи! Вот они, вот! С
тем и ехал, чтобы с тебя подписку такую взять;
сказал: куплю, — и куплю!
— Ну, еще бы! Вам-то после… А знаете, я терпеть не могу этих разных мнений. Какой-нибудь сумасшедший, или дурак, или злодей в сумасшедшем виде даст пощечину, и вот уж человек на всю жизнь обесчещен, и смыть не может иначе как кровью, или чтоб у него там на коленках прощенья просили. По-моему, это нелепо и деспотизм. На этом Лермонтова драма «Маскарад» основана, и — глупо, по-моему.
То есть, я хочу
сказать, ненатурально. Но ведь он ее почти в детстве писал.
Вы
скажете, это всё по-детски или, пожалуй, поэзия, — что ж,
тем мне же веселее будет, а дело все-таки сделается.
Если бы даже и можно было каким-нибудь образом, уловив случай,
сказать Настасье Филипповне: «Не выходите за этого человека и не губите себя, он вас не любит, а любит ваши деньги, он мне сам это говорил, и мне говорила Аглая Епанчина, а я пришел вам пересказать», —
то вряд ли это вышло бы правильно во всех отношениях.
— Да вы чего, ваше превосходительство? — подхватил Фердыщенко, так и рассчитывавший, что можно будет подхватить и еще побольше размазать. — Не беспокойтесь, ваше превосходительство, я свое место знаю: если я и
сказал, что мы с вами Лев да Осел из Крылова басни,
то роль Осла я, уж конечно, беру на себя, а ваше превосходительство — Лев, как и в басне Крылова сказано...
— А князь у меня с
того и начнет, что модный романс споет, — заключил Фердыщенко, посматривая, что
скажет Настасья Филипповна.
— Дело слишком ясное и слишком за себя говорит, — подхватил вдруг молчавший Ганя. — Я наблюдал князя сегодня почти безостановочно, с самого мгновения, когда он давеча в первый раз поглядел на портрет Настасьи Филипповны, на столе у Ивана Федоровича. Я очень хорошо помню, что еще давеча о
том подумал, в чем теперь убежден совершенно, и в чем, мимоходом
сказать, князь мне сам признался.
— И судя по
тому, что князь краснеет от невинной шутки, как невинная молодая девица, я заключаю, что он, как благородный юноша, питает в своем сердце самые похвальные намерения, — вдруг и совершенно неожиданно проговорил или, лучше
сказать, прошамкал беззубый и совершенно до сих пор молчавший семидесятилетний старичок учитель, от которого никто не мог ожидать, что он хоть заговорит-то в этот вечер.
— Сию минуту, Настасья Филипповна; но уж если князь сознался, потому что я стою на
том, что князь всё равно что сознался,
то что же бы, например,
сказал другой кто-нибудь (никого не называя), если бы захотел когда-нибудь правду
сказать?
Между
тем тому прошло чуть не тридцать пять лет; но никогда-то я не мог оторваться, при воспоминании, от некоторого, так
сказать, скребущего по сердцу впечатления.
Право, не знаю, было ли у них что-нибудь,
то есть, я хочу
сказать, могла ли у него быть хоть какая-нибудь серьезная надежда?
Кулачный господин при слове «бокс» только презрительно и обидчиво улыбался и, с своей стороны, не удостоивая соперника явного прения, показывал иногда, молча, как бы невзначай, или, лучше
сказать, выдвигал иногда на вид одну совершенно национальную вещь — огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом, и всем становилось ясно, что если эта глубоко национальная вещь опустится без промаху на предмет,
то действительно только мокренько станет.
— Вот еще нашелся! —
сказала она вдруг, обращаясь опять к Дарье Алексеевне, — а ведь впрямь от доброго сердца, я его знаю. Благодетеля нашла! А впрочем, правду, может, про него говорят, что…
того. Чем жить-то будешь, коли уж так влюблен, что рогожинскую берешь за себя-то, за князя-то?..
— Вы, кажется,
сказали, князь, что письмо к вам от Салазкина? — спросил Птицын. — Это очень известный в своем кругу человек; это очень известный ходок по делам, и если действительно он вас уведомляет,
то вполне можете верить. К счастию, я руку знаю, потому что недавно дело имел… Если бы вы дали мне взглянуть, может быть, мог бы вам что-нибудь и
сказать.
Это был один из
тех людей, или даже, можно
сказать, деятелей последнего времени, честных, скромных, которые искренно и сознательно желают полезного, всегда работают и отличаются
тем редким и счастливым качеством, что всегда находят работу.
— Ах, довольно, Лебедев! — с каким-то неприятным ощущением перебил князь, точно дотронулись до его больного места. — Всё это… не так.
Скажите лучше, когда переезжаете? Мне чем скорее,
тем лучше, потому что я в гостинице…
Один дом, вероятно, по своей особенной физиономии, еще издали стал привлекать его внимание, и князь помнил потом, что
сказал себе: «Это, наверно,
тот самый дом».