Неточные совпадения
Бульба по случаю приезда сыновей велел созвать всех сотников и весь полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли двое из них и есаул Дмитро Товкач, старый его товарищ, он им
тот же час представил сыновей, говоря: «Вот смотрите, какие молодцы! На Сечь их скоро пошлю». Гости поздравили и Бульбу, и обоих юношей и
сказали им, что доброе дело делают и что нет лучшей науки для молодого человека, как Запорожская Сечь.
— Теперь благослови, мать, детей своих! —
сказал Бульба. — Моли Бога, чтобы они воевали храбро, защищали бы всегда честь лыцарскую, [Рыцарскую. (Прим. Н.В. Гоголя.)] чтобы стояли всегда за веру Христову, а не
то — пусть лучше пропадут, чтобы и духу их не было на свете! Подойдите, дети, к матери: молитва материнская и на воде и на земле спасает.
Много было и таких, которые пришли на Сечь с
тем, чтобы потом
сказать, что они были на Сечи и уже закаленные рыцари.
Притом же у нас храм Божий — грех
сказать, что такое: вот сколько лет уже, как, по милости Божией, стоит Сечь, а до сих пор не
то уже чтобы снаружи церковь, но даже образа без всякого убранства.
— Стой, стой! — прервал кошевой, дотоле стоявший, потупив глаза в землю, как и все запорожцы, которые в важных делах никогда не отдавались первому порыву, но молчали и между
тем в тишине совокупляли грозную силу негодования. — Стой! и я
скажу слово. А что ж вы — так бы и этак поколотил черт вашего батька! — что ж вы делали сами? Разве у вас сабель не было, что ли? Как же вы попустили такому беззаконию?
— Ясные паны! — произнес жид. — Таких панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых, хороших и храбрых не было еще на свете!.. — Голос его замирал и дрожал от страха. — Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее!
Те совсем не наши,
те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу, не наши!
То совсем не жиды:
то черт знает что.
То такое, что только поплевать на него, да и бросить! Вот и они
скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
Прелат одного монастыря, услышав о приближении их, прислал от себя двух монахов, чтобы
сказать, что они не так ведут себя, как следует; что между запорожцами и правительством стоит согласие; что они нарушают свою обязанность к королю, а с
тем вместе и всякое народное право.
Сказав это, он взвалил себе на спину мешки, стащил, проходя мимо одного воза, еще один мешок с просом, взял даже в руки
те хлеба, которые хотел было отдать нести татарке, и, несколько понагнувшись под тяжестью, шел отважно между рядами спавших запорожцев.
— Андрий! —
сказал старый Бульба в
то время, когда он проходил мимо его.
У ворот одного дома сидела старуха, и нельзя
сказать, заснула ли она, умерла или просто позабылась: по крайней мере, она уже не слышала и не видела ничего и, опустив голову на грудь, сидела недвижимо на одном и
том же месте.
Скажи мне сделать
то, чего не в силах сделать ни один человек, — я сделаю, я погублю себя.
Погублю, погублю! и погубить себя для тебя, клянусь святым крестом, мне так сладко… но не в силах
сказать того!
«Добре
сказал и кошевой!» — отозвалось в рядах запорожцев. «Доброе слово!» — повторили другие. И самые седые, стоявшие, как сизые голуби, и
те кивнули головою и, моргнувши седым усом, тихо
сказали: «Добре сказанное слово!»
— Как только услышал я шум и увидел, что проходят в городские ворота, я схватил на всякий случай с собой нитку жемчуга, потому что в городе есть красавицы и дворянки, а коли есть красавицы и дворянки,
сказал я себе,
то хоть им и есть нечего, а жемчуг все-таки купят.
— Врешь, чертов Иуда! — закричал, вышед из себя, Тарас. — Врешь, собака! Ты и Христа распял, проклятый Богом человек! Я тебя убью, сатана! Утекай отсюда, не
то — тут же тебе и смерть! — И,
сказавши это, Тарас выхватил свою саблю.
— А хотел бы я поглядеть, как они нам обрежут чубы! — говорил Попович, поворотившись перед ними на коне. И потом, поглядевши на своих,
сказал: — А что ж? Может быть, ляхи и правду говорят. Коли выведет их вон
тот пузатый, им всем будет добрая защита.
Только и успел объявить он, что случилось такое зло; но отчего оно случилось, курнули ли оставшиеся запорожцы, по козацкому обычаю, и пьяными отдались в плен, и как узнали татары место, где был зарыт войсковой скарб, —
того ничего не
сказал он.
— А разве ты позабыл, бравый полковник, —
сказал тогда кошевой, — что у татар в руках тоже наши товарищи, что если мы теперь их не выручим,
то жизнь их будет продана на вечное невольничество язычникам, что хуже всякой лютой смерти? Позабыл разве, что у них теперь вся казна наша, добытая христианскою кровью?
— А берите все, —
сказал Бульба, — все, сколько ни есть, берите, что у кого есть: ковш, или черпак, которым поит коня, или рукавицу, или шапку, а коли что,
то и просто подставляй обе горсти.
— Я угощаю вас, паны-братья, — так
сказал Бульба, — не в честь
того, что вы сделали меня своим атаманом, как ни велика подобная честь, не в честь также прощанья с нашими товарищами: нет, в другое время прилично
то и другое; не такая теперь перед нами минута.
Да уже вместе выпьем и за нашу собственную славу, чтобы
сказали внуки и сыны
тех внуков, что были когда-то такие, которые не постыдили товарищества и не выдали своих.
И когда все было сделано как нужно,
сказал речь козакам, не для
того, чтобы ободрить и освежить их, — знал, что и без
того крепки они духом, — а просто самому хотелось высказать все, что было на сердце.
Нет, братцы, так любить, как русская душа, — любить не
то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а… —
сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и
сказал: — Нет, так любить никто не может!
А уж упал с воза Бовдюг. Прямо под самое сердце пришлась ему пуля, но собрал старый весь дух свой и
сказал: «Не жаль расстаться с светом. Дай бог и всякому такой кончины! Пусть же славится до конца века Русская земля!» И понеслась к вышинам Бовдюгова душа рассказать давно отошедшим старцам, как умеют биться на Русской земле и, еще лучше
того, как умеют умирать в ней за святую веру.
И обняло горе старую голову. Сорвал и сдернул он все перевязки ран своих, бросил их далеко прочь, хотел громко что-то
сказать — и вместо
того понес чепуху; жар и бред вновь овладели им, и понеслись без толку и связи безумные речи.
— Дома, —
сказала жидовка и поспешила
тот же час выйти с пшеницей в корчике [Корчик — ковш.] для коня и стопой пива для рыцаря.
— А пан разве не знает, что Бог на
то создал горелку, чтобы ее всякий пробовал! Там всё лакомки, ласуны: шляхтич будет бежать верст пять за бочкой, продолбит как раз дырочку, тотчас увидит, что не течет, и
скажет: «Жид не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. Схватить жида, связать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в тюрьму жида!» Потому что все, что ни есть недоброго, все валится на жида; потому что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и не человек, коли жид.
— Слушай, пан! —
сказал Янкель, — нужно посоветоваться с таким человеком, какого еще никогда не было на свете. У-у!
то такой мудрый, как Соломон; и когда он ничего не сделает,
то уж никто на свете не сделает. Сиди тут; вот ключ, и не впускай никого!
Минуты две спустя жиды вместе вошли в его комнату. Мардохай приблизился к Тарасу, потрепал его по плечу и
сказал: «Когда мы да Бог захочем сделать,
то уже будет так, как нужно».
— Эге-ге! —
сказал гайдук. — А я знаю, приятель, ты кто: ты сам из
тех, которые уже сидят у меня. Постой же, я позову сюда наших..
— И на что бы так много! — горестно
сказал побледневший жид, развязывая кожаный мешок свой; но он счастлив был, что в его кошельке не было более и что гайдук далее ста не умел считать. — Пан, пан! уйдем скорее! Видите, какой тут нехороший народ! —
сказал Янкель, заметивши, что гайдук перебирал на руке деньги, как бы жалея о
том, что не запросил более.
— Что ж ты, чертов гайдук, —
сказал Бульба, — деньги взял, а показать и не думаешь? Нет, ты должен показать. Уж когда деньги получил,
то ты не вправе теперь отказать.
Неточные совпадения
Хлестаков.
Скажите, взрослых! А как они… как они
того?..
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо
скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что
тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь
скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Аммос Федорович. Но
скажите, пожалуйста, Антон Антонович, каким образом все это началось, постепенный ход всего,
то есть, дела.
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и
скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да
скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону,
скажи, барин не плотит: прогон, мол,
скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не
то, мол, барин сердится. Стой, еще письмо не готово.