Неточные совпадения
«Ну, говорю, как мы вышли, ты у меня теперь тут не смей и
подумать, понимаешь!» Смеется: «А вот как-то ты теперь Семену Парфенычу отчет отдавать
будешь?» Я, правда, хотел
было тогда же в воду, домой не заходя, да
думаю: «Ведь уж все равно», и как окаянный воротился домой.
А так как люди гораздо умнее, чем обыкновенно
думают про них их господа, то и камердинеру зашло в голову, что тут два дела: или князь так, какой-нибудь потаскун и непременно пришел на бедность просить, или князь просто дурачок и амбиции не имеет, потому что умный князь и с амбицией не стал бы в передней сидеть и с лакеем про свои дела говорить, а стало
быть, и в том и в другом случае не пришлось бы за него отвечать?
Я и не
думал, чтоб от страху можно
было заплакать не ребенку, человеку, который никогда не плакал, человеку в сорок пять лет.
Подумайте: если, например, пытка; при этом страдания и раны, мука телесная, и, стало
быть, все это от душевного страдания отвлекает, так что одними только ранами и мучаешься, вплоть пока умрешь.
Генерал чуть-чуть
было усмехнулся, но
подумал и приостановился; потом еще
подумал, прищурился, оглядел еще раз своего гостя с ног до головы, затем быстро указал ему стул, сам сел несколько наискось и в нетерпеливом ожидании повернулся к князю. Ганя стоял в углу кабинета, у бюро, и разбирал бумаги.
Еще в Берлине
подумал: «Это почти родственники, начну с них; может
быть, мы друг другу и пригодимся, они мне, я им, — если они люди хорошие».
— То, стало
быть, вставать и уходить? — приподнялся князь, как-то даже весело рассмеявшись, несмотря на всю видимую затруднительность своих обстоятельств. — И вот, ей-богу же, генерал, хоть я ровно ничего не знаю практически ни в здешних обычаях, ни вообще как здесь люди живут, но так я и
думал, что у нас непременно именно это и выйдет, как теперь вышло. Что ж, может
быть, оно так и надо… Да и тогда мне тоже на письмо не ответили… Ну, прощайте и извините, что обеспокоил.
— Швейцария тут не помешает; а впрочем, повторяю, как хочешь. Я ведь потому, что, во-первых, однофамилец и, может
быть, даже родственник, а во-вторых, не знает, где главу приклонить. Я даже
подумал, что тебе несколько интересно
будет, так как все-таки из нашей фамилии.
— Аглая, — сказала генеральша, — запомни: Пафнутий, или лучше запиши, а то я всегда забываю. Впрочем, я
думала будет интереснее. Где ж эта подпись?
Все
думал, как я
буду жить; свою судьбу хотел испытать, особенно в иные минуты бывал беспокоен.
— То
есть вы
думаете, что умнее всех проживете? — сказала Аглая.
— Значит, коль находят, что это не женское дело, так тем самым хотят сказать (а стало
быть, оправдать), что это дело мужское. Поздравляю за логику. И вы так же, конечно,
думаете?
Я тогда же
подумал, что картина
будет полезная.
Мать в то время уж очень больна
была и почти умирала; чрез два месяца она и в самом деле померла; она знала, что она умирает, но все-таки с дочерью помириться не
подумала до самой смерти, даже не говорила с ней ни слова, гнала спать в сени, даже почти не кормила.
Тут я ей дал восемь франков и сказал ей, чтоб она берегла, потому что у меня больше уж не
будет, а потом поцеловал ее и сказал, чтоб она не
думала, что у меня какое-нибудь нехорошее намерение, и что целую я ее не потому, что влюблен в нее, а потому, что мне ее очень жаль, и что я с самого начала ее нисколько за виноватую не почитал, а только за несчастную.
Я сидел в вагоне и
думал: «Теперь я к людям иду; я, может
быть, ничего не знаю, но наступила новая жизнь».
Я давеча уже
подумал, что, может
быть, я и впрямь из счастливых: я ведь знаю, что таких, которых тотчас полюбишь, не скоро встретишь, а я вас, только что из вагона вышел, тотчас встретил.
— Что, милостивые государыни, вы
думали, что вы же его
будете протежировать, как бедненького, а он вас сам едва избрать удостоил, да еще с оговоркой, что приходить
будет только изредка.
Князь быстро повернулся и посмотрел на обоих. В лице Гани
было настоящее отчаяние; казалось, он выговорил эти слова как-то не
думая, сломя голову. Аглая смотрела на него несколько секунд совершенно с тем же самым спокойным удивлением, как давеча на князя, и, казалось, это спокойное удивление ее, это недоумение, как бы от полного непонимания того, что ей говорят,
было в эту минуту для Гани ужаснее самого сильнейшего презрения.
То
есть я и
подумал было, но, однако, продолжаю курить, потому окно отворено, в окно.
— Ну, старшая, пошла! Вот это-то в ней и скверно. А кстати, я ведь
думал, что отец наверно с Рогожиным уедет. Кается, должно
быть, теперь. Посмотреть, что с ним в самом деле, — прибавил Коля, выходя.
— А весь покраснел и страдает. Ну, да ничего, ничего, не
буду смеяться; до свиданья. А знаете, ведь она женщина добродетельная, — можете вы этому верить? Вы
думаете, она живет с тем, с Тоцким? Ни-ни! И давно уже. А заметили вы, что она сама ужасно неловка и давеча в иные секунды конфузилась? Право. Вот этакие-то и любят властвовать. Ну, прощайте!
«Самое большое, —
думал он, —
будет то, что не примут и что-нибудь нехорошее обо мне
подумают, или, пожалуй, и примут, да станут смеяться в глаза…
В эти пять лет ее петербургской жизни
было одно время, вначале, когда Афанасий Иванович особенно не жалел для нее денег; он еще рассчитывал тогда на ее любовь и
думал соблазнить ее, главное, комфортом и роскошью, зная, как легко прививаются привычки роскоши и как трудно потом отставать от них, когда роскошь мало-помалу обращается в необходимость.
— Да уж одно то заманчиво, как тут
будет лгать человек. Тебе же, Ганечка, особенно опасаться нечего, что солжешь, потому что самый скверный поступок твой и без того всем известен. Да вы
подумайте только, господа, — воскликнул вдруг в каком-то вдохновении Фердыщенко, —
подумайте только, какими глазами мы потом друг на друга
будем глядеть, завтра например, после рассказов-то!
— Как вы
думаете, Афанасий Иванович, — наскоро успел шепнуть ему генерал, — не сошла ли она с ума? То
есть, без аллегории, а настоящим медицинским манером, — а?
— А вы
думаете, что и тут в этом роде
было, — ответил с улыбкой Афанасий Иванович, — гм!
Правда, ничего еще не
было сказано, даже намеков никаких не
было сделано; но родителям все-таки казалось, что нечего этим летом
думать о заграничной поездке.
— Пьян, вы
думаете? — крикнул голос с дивана. — Ни в одном глазу! Так разве рюмки три, четыре, ну пять каких-нибудь
есть, да это уж что ж, — дисциплина.
— «Так вот я тебе, говорит, дам прочесть:
был такой один папа, и на императора одного рассердился, и тот у него три дня не
пивши, не
евши, босой, на коленках, пред его дворцом простоял, пока тот ему не простил; как ты
думаешь, что тот император в эти три дня, на коленках-то стоя, про себя передумал и какие зароки давал?..
Потом помолчала и говорит: «Все-таки ты не лакей; я прежде
думала, что ты совершенный как
есть лакей».
— Да разве я
думаю! — вырвалось у того. Он хотел
было еще что-то прибавить, но промолчал в неисходной тоске.
— Что же не доканчиваешь, — прибавил тот, осклабившись, — а хочешь, скажу, что ты вот в эту самую минуту про себя рассуждаешь: «Ну, как же ей теперь за ним
быть? Как ее к тому допустить?» Известно, что
думаешь…
«Рогожин давеча сказал, что я
был тогда ему братом; он это в первый раз сегодня сказал», —
подумал князь про себя.
Подумать можно
было, что он даже нуждался в генерале.
Это ведь страсть-с; этакие известия — признак очень дурной-с; этаких гостеприимцев и принимать даже у себя страшно, я и
подумал: не слишком ли для нас с вами
будет этакой гостеприимен?
«Может
быть, сам и выдумал», —
подумал князь про себя.
«Стало
быть, знает дело!» —
подумал князь.
Лизавета Прокофьевна
была дама горячая и увлекающаяся, так что вдруг и разом, долго не
думая, подымала иногда все якоря и пускалась в открытое море, не справляясь с погодой. Иван Федорович с беспокойством пошевелился. Но покамест все в первую минуту поневоле остановились и ждали в недоумении, Коля развернул газету и начал вслух, с показанного ему подскочившим Лебедевым места...
«Надо
было бы переждать и предложить завтра наедине, — тотчас же
подумал князь, — а теперь, пожалуй, уж не поправишь!
Далее я бы мог объяснить, как ваша матушка еще десятилетним ребенком
была взята господином Павлищевым на воспитание вместо родственницы, что ей отложено
было значительное приданое, и что все эти заботы породили чрезвычайно тревожные слухи между многочисленною родней Павлищева,
думали даже, что он женится на своей воспитаннице, но кончилось тем, что она вышла по склонности (и это я точнейшим образом мог бы доказать) за межевого чиновника, господина Бурдовского, на двадцатом году своего возраста.
— Благодарю вас, — тихо продолжал Ипполит, — а вы садитесь напротив, вот и поговорим… мы непременно поговорим, Лизавета Прокофьевна, теперь уж я на этом стою… — улыбнулся он ей опять. —
Подумайте, что сегодня я в последний раз и на воздухе, и с людьми, а чрез две недели наверно в земле. Значит, это вроде прощания
будет и с людьми, и с природой. Я хоть и не очень чувствителен, а, представьте себе, очень рад, что это всё здесь в Павловске приключилось: все-таки хоть на дерево в листьях посмотришь.
— Пора, — озабоченно и чуть не с испугом поднялся вдруг Ипполит, в замешательстве смотря кругом, — я вас задержал; я хотел вам всё сказать… я
думал, что все… в последний раз… это
была фантазия…
— Вот что: когда вы давеча прощались, я вдруг
подумал: вот эти люди, и никогда уже их больше не
будет, и никогда!
(«Впрочем, он, может
быть, и совершенно верно про себя понимает, —
подумал князь, — а только не хочет высказаться и потому нарочно толкует ошибочно».)
Мне даже случалось иногда
думать, — продолжал князь очень серьезно, истинно и глубоко заинтересованный, — что и все люди так, так что я начал
было и одобрять себя, потому что с этими двойными мыслями ужасно трудно бороться; я испытал.
— Как, какие надежды! — в изумлении вскричал Коля. — Уж не
думаете ли вы, что Аглая… этого
быть не может!
— Трудно объяснить, только не тех, про какие вы теперь, может
быть,
думаете, — надежд… ну, одним словом, надежд будущего и радости о том, что, может
быть, я там не чужой, не иностранец. Мне очень вдруг на родине понравилось. В одно солнечное утро я взял перо и написал к ней письмо; почему к ней — не знаю. Иногда ведь хочется друга подле; и мне, видно, друга захотелось… — помолчав, прибавил князь.
Князь
подумал с минуту, однако же вынул из жилетного кармана небрежный клочок бумаги, на котором
было написано...
Какая, например, мать, нежно любящая свое дитя, не испугается и не заболеет от страха, если ее сын или дочь чуть-чуть выйдут из рельсов: «Нет, уж лучше пусть
будет счастлив и проживет в довольстве и без оригинальности», —
думает каждая мать, закачивая свое дитя.