Неточные совпадения
Билеты-то я продал, деньги взял, а к Андреевым в контору не заходил, а пошел, никуда не глядя, в английский магазин, да на
все пару подвесок
и выбрал, по одному бриллиантику в
каждой, эдак почти как по ореху будут, четыреста рублей должен остался, имя сказал, поверили.
Тотчас, — продолжал он князю, — про
всё узнал, да
и Залёжев
каждому встречному пошел болтать.
Правда, характер весьма часто не слушался
и не подчинялся решениям благоразумия; Лизавета Прокофьевна становилась с
каждым годом
всё капризнее
и нетерпеливее, стала даже какая-то чудачка, но так как под рукой все-таки оставался весьма покорный
и приученный муж, то излишнее
и накопившееся изливалось обыкновенно на его голову, а затем гармония в семействе восстановлялась опять,
и всё шло как не надо лучше.
— Он хорошо говорит, — заметила генеральша, обращаясь к дочерям
и продолжая кивать головой вслед за
каждым словом князя, — я даже не ожидала. Стало быть,
все пустяки
и неправда; по обыкновению. Кушайте, князь,
и рассказывайте: где вы родились, где воспитывались? Я хочу
все знать; вы чрезвычайно меня интересуете.
— Ничему не могу научить, — смеялся
и князь, — я
все почти время за границей прожил в этой швейцарской деревне; редко выезжал куда-нибудь недалеко; чему же я вас научу? Сначала мне было только нескучно; я стал скоро выздоравливать; потом мне
каждый день становился дорог,
и чем дальше, тем дороже, так что я стал это замечать. Ложился спать я очень довольный, а вставал еще счастливее. А почему это
все — довольно трудно рассказать.
Мари
каждый день обмывала ей ноги
и ходила за ней; она принимала
все ее услуги молча
и ни одного слова не сказала ей ласково.
Мы
каждый вечер сбирались по-прежнему у водопада
и всё говорили о том, как мы расстанемся.
Ганя разгорячался с
каждым словом
и без цели шагал по комнате. Такие разговоры тотчас же обращались в больное место у
всех членов семейства.
Вы увидите изумительную девушку, да не одну, двух, даже трех, украшение столицы
и общества: красота, образованность, направление… женский вопрос, стихи,
всё это совокупилось в счастливую разнообразную смесь, не считая по крайней мере восьмидесяти тысяч рублей приданого, чистых денег, за
каждою, что никогда не мешает, ни при каких женских
и социальных вопросах… одним словом, я непременно, непременно должен
и обязан ввести вас.
— Нас однажды компания собралась, ну,
и подпили это, правда,
и вдруг кто-то сделал предложение, чтобы
каждый из нас, не вставая из-за стола, рассказал что-нибудь про себя вслух, но такое, что сам он, по искренней совести, считает самым дурным из
всех своих дурных поступков в продолжение
всей своей жизни; но с тем, чтоб искренно, главное, чтоб было искренно, не лгать!
— Я, как тебя нет предо мною, то тотчас же к тебе злобу
и чувствую, Лев Николаевич. В эти три месяца, что я тебя не видал,
каждую минуту на тебя злобился, ей-богу. Так бы тебя взял
и отравил чем-нибудь! Вот как. Теперь ты четверти часа со мной не сидишь, а уж
вся злоба моя проходит,
и ты мне опять по-прежнему люб. Посиди со мной…
— «А о чем же ты теперь думаешь?» — «А вот встанешь с места, пройдешь мимо, а я на тебя гляжу
и за тобою слежу; прошумит твое платье, а у меня сердце падает, а выйдешь из комнаты, я о
каждом твоем словечке вспоминаю,
и каким голосом
и что сказала; а ночь
всю эту ни о чем
и не думал,
всё слушал, как ты во сне дышала, да как раза два шевельнулась…» — «Да ты, — засмеялась она, — пожалуй,
и о том, что меня избил, не думаешь
и не помнишь?» — «Может, говорю,
и думаю, не знаю».
Он прилеплялся воспоминаниями
и умом к
каждому внешнему предмету,
и ему это нравилось: ему
всё хотелось что-то забыть, настоящее, насущное, но при первом взгляде кругом себя он тотчас же опять узнавал свою мрачную мысль, мысль, от которой ему так хотелось отвязаться.
Когда
все деревья были наконец свезены на дачу
и расставлены, Лебедев несколько раз в тот день сбегал по ступенькам террасы на улицу
и с улицы любовался на свое владение,
каждый раз мысленно надбавляя сумму, которую предполагал запросить с будущего своего дачного жильца.
Князь намекал на то, что Лебедев хоть
и разгонял
всех домашних под видом спокойствия, необходимого больному, но сам входил к князю во
все эти три дня чуть не поминутно,
и каждый раз сначала растворял дверь, просовывал голову, оглядывал комнату, точно увериться хотел, тут ли? не убежал ли?
и потом уже на цыпочках, медленно, крадущимися шагами, подходил к креслу, так что иногда невзначай пугал своего жильца.
Это бы ничего-с, маленькая слабость, но сейчас уверял, что
всю его жизнь, с самого прапорщичьего чина
и до самого одиннадцатого июня прошлого года, у него
каждый день меньше двухсот персон за стол не садилось.
В
каждой гневливой выходке Аглаи (а она гневалась очень часто) почти
каждый раз, несмотря на
всю видимую ее серьезность
и неумолимость, проглядывало столько еще чего-то детского, нетерпеливо школьного
и плохо припрятанного, что не было возможности иногда, глядя на нее, не засмеяться, к чрезвычайной, впрочем, досаде Аглаи, не понимавшей, чему смеются,
и «как могут, как смеют они смеяться».
Всю первоначальную аффектацию
и напыщенность, с которою она выступила читать, она прикрыла такою серьезностью
и таким проникновением в дух
и смысл поэтического произведения, с таким смыслом произносила
каждое слово стихов, с такою высшею простотой проговаривала их, что в конце чтения не только увлекла всеобщее внимание, но передачей высокого духа баллады как бы
и оправдала отчасти ту усиленную аффектированную важность, с которою она так торжественно вышла на средину террасы.
Странные дела случаются на нашей, так называемой святой Руси, в наш век реформ
и компанейских инициатив, век национальности
и сотен миллионов, вывозимых
каждый год за границу, век поощрения промышленности
и паралича рабочих рук!
и т. д.,
и т. д.,
всего не перечтешь, господа, а потому прямо к делу.
Он говорил одно, но так, как будто бы этими самыми словами хотел сказать совсем другое. Говорил с оттенком насмешки
и в то же время волновался несоразмерно, мнительно оглядывался, видимо путался
и терялся на
каждом слове, так что
всё это, вместе с его чахоточным видом
и с странным, сверкающим
и как будто исступленным взглядом, невольно продолжало привлекать к нему внимание.
И если жена моя здесь осталась, — продолжал он, раздражаясь почти с
каждым словом
всё более
и более, — то скорее, сударь, от удивления
и от понятного
всем современного любопытства посмотреть странных молодых людей.
Вообще дети Лебедева
всё более
и более с
каждым днем начинали князю нравиться.
Так как этим только троим до сих пор из
всех русских писателей удалось сказать
каждому нечто действительно свое, свое собственное, ни у кого не заимствованное, то тем самым эти трое
и стали тотчас национальными.
Дайте мне их книги, дайте мне их учения, их мемуары,
и я, не будучи литературным критиком, берусь написать вам убедительнейшую литературную критику, в которой докажу ясно как день, что
каждая страница их книг, брошюр, мемуаров написана прежде
всего прежним русским помещиком.
В Москве жил один старик, один «генерал», то есть действительный статский советник, с немецким именем; он
всю свою жизнь таскался по острогам
и по преступникам;
каждая пересыльная партия в Сибирь знала заранее, что на Воробьевых горах ее посетит «старичок генерал».
Он делал свое дело в высшей степени серьезно
и набожно; он являлся, проходил по рядам ссыльных, которые окружали его, останавливался пред
каждым,
каждого расспрашивал о его нуждах, наставлений не читал почти никогда никому, звал
всех «голубчиками».
Что мне во
всей этой красоте, когда я
каждую минуту,
каждую секунду должен
и принужден теперь знать, что вот даже эта крошечная мушка, которая жужжит теперь около меня в солнечном луче,
и та даже во
всем этом пире
и хоре участница, место знает свое, любит его
и счастлива, а я один выкидыш,
и только по малодушию моему до сих пор не хотел понять это!
Каждое утро восходит такое же светлое солнце;
каждое утро на водопаде радуга,
каждый вечер снеговая, самая высокая гора там, вдали, на краю неба, горит пурпуровым пламенем;
каждая «маленькая мушка, которая жужжит около него в горячем солнечном луче, во
всем этом хоре участница: место знает свое, любит его
и счастлива»; каждая-то травка растет
и счастлива!
Впрочем, он
и в самом деле почти не придавал никакого значения предстоящему событию; он был занят совершенно другим: Аглая с
каждым часом становилась
всё капризнее
и мрачнее — это его убивало.
«Он
каждый день хотел ехать
и всё был отвлечен обстоятельствами… но что теперь он дает себе слово… непременно… хотя бы в — скую губернию…
Самое тонкое, хитрое
и в то же время правдоподобное толкование оставалось за несколькими серьезными сплетниками, из того слоя разумных людей, которые всегда, в
каждом обществе, спешат прежде
всего уяснить другим событие, в чем находят свое призвание, а нередко
и утешение.
Так, нам совершенно известно, что в продолжение этих двух недель князь целые дни
и вечера проводил вместе с Настасьей Филипповной, что она брала его с собой на прогулки, на музыку; что он разъезжал с нею
каждый день в коляске; что он начинал беспокоиться о ней, если только час не видел ее (стало быть, по
всем признакам, любил ее искренно); что слушал ее с тихою
и кроткою улыбкой, о чем бы она ему ни говорила, по целым часам,
и сам ничего почти не говоря.
— Этот Лебедев интригует против вас, князь, ей-богу! Они хотят вас под казенную опеку взять, можете вы себе это представить, со
всем, со свободною волей
и с деньгами, то есть с двумя предметами, отличающими
каждого из нас от четвероногого! Слышал, доподлинно слышал! Одна правда истинная!
Все эти дамы рассказывали потом, что князь осматривал в комнатах
каждую вещь, увидал на столике развернутую книгу из библиотеки для чтения, французский роман «Madame Bovary», заметил, загнул страницу, на которой была развернута книга, попросил позволения взять ее с собой,
и тут же, не выслушав возражения, что книга из библиотеки, положил ее себе в карман.
Они рассказали ему, что играла Настасья Филипповна
каждый вечер с Рогожиным в дураки, в преферанс, в мельники, в вист, в свои козыри, — во
все игры,
и что карты завелись только в самое последнее время, по переезде из Павловска в Петербург, потому что Настасья Филипповна
всё жаловалась, что скучно
и что Рогожин сидит целые вечера, молчит
и говорить ни о чем не умеет,
и часто плакала;
и вдруг на другой вечер Рогожин вынимает из кармана карты; тут Настасья Филипповна рассмеялась,
и стали играть.