Неточные совпадения
Тут
был свой особый мир,
ни на
что более не похожий; тут
были свои особые законы, свои костюмы, свои нравы и обычаи, и заживо мертвый дом, жизнь — как нигде, и люди особенные.
Например, я бы никак не мог представить себе:
что страшного и мучительного в том,
что я во все десять лет моей каторги
ни разу,
ни одной минуты не
буду один?
Он
был до того незлобив и уживчив,
что во все время своего пребывания в остроге
ни с кем не поссорился.
— Кантонист — солдатский сын, со дня рождения числившийся за военным ведомством и обучавшийся в низшей военной школе.] другой из черкесов, третий из раскольников, четвертый православный мужичок, семью, детей милых оставил на родине, пятый жид, шестой цыган, седьмой неизвестно кто, и все-то они должны ужиться вместе во
что бы
ни стало, согласиться друг с другом,
есть из одной чашки, спать на одних нарах.
Инвалид
был умнее его и
ни во
что не вмешивался, а если и случалось ему шевелить когда языком, то не более как из приличия, для очистки совести.
Именно:
что все не арестанты, кто бы они
ни были, начиная с непосредственно имеющих связь с арестантами, как то: конвойных, караульных солдат, до всех вообще, имевших хоть какое-нибудь дело с каторжным бытом, — как-то преувеличенно смотрят на арестантов.
Этот действительно способен броситься на постороннего человека так,
ни за
что, единственно потому, например,
что ему завтра должно выходить к наказанию; а если затеется новое дело, то, стало
быть, отдаляется и наказание.
Тут
есть причина, цель нападения: это — «переменить свою участь» во
что бы
ни стало и как можно скорее.
Он замолчал и в этот вечер уже больше не сказал
ни слова. Но с этих пор он искал каждый раз говорить со мной, хотя сам из почтения, которое он неизвестно почему ко мне чувствовал, никогда не заговаривал первый. Зато очень
был рад, когда я обращался к нему. Я расспрашивал его про Кавказ, про его прежнюю жизнь. Братья не мешали ему со мной разговаривать, и им даже это
было приятно. Они тоже, видя,
что я все более и более люблю Алея, стали со мной гораздо ласковее.
Алей помогал мне в работе, услуживал мне,
чем мог в казармах, и видно
было,
что ему очень приятно
было хоть чем-нибудь облегчить меня и угодить мне, и в этом старании угодить не
было ни малейшего унижения или искания какой-нибудь выгоды, а теплое, дружеское чувство, которое он уже и не скрывал ко мне. Между прочим, у него
было много способностей механических; он выучился порядочно шить белье, тачал сапоги и впоследствии выучился, сколько мог, столярному делу. Братья хвалили его и гордились им.
Идет он уже тысячи полторы верст, разумеется без копейки денег, потому
что у Сушилова никогда не может
быть ни копейки, — идет изнуренный, усталый, на одном казенном продовольстве, без сладкого куска хоть мимоходом, в одной казенной одежде, всем прислуживая за жалкие медные гроши.
Я
был удивлен и смущен, точно и не подозревал прежде ничего этого и не слыхал
ни о
чем, хотя и знал и слышал.
Несмотря
ни на какие клейма, кандалы и ненавистные пали острога, заслоняющие ему божий мир и огораживающие его, как зверя в клетке, — он может достать вина, то
есть страшно запрещенное наслаждение, попользоваться клубничкой, даже иногда (хоть и не всегда) подкупить своих ближайших начальников, инвалидов и даже унтер-офицера, которые сквозь пальцы
будут смотреть на то,
что он нарушает закон и дисциплину; даже может, сверх торгу, еще покуражиться над ними, а покуражиться арестант ужасно любит, то
есть представиться пред товарищами и уверить даже себя хоть на время,
что у него воли и власти несравненно больше,
чем кажется, — одним словом, может накутить, набуянить, разобидеть кого-нибудь в прах и доказать ему,
что он все это может,
что все это в «наших руках», то
есть уверить себя в том, о
чем бедняку и помыслить невозможно.
Но он и под розги ложился как будто с собственного согласия, то
есть как будто сознавал,
что за дело; в противном случае
ни за
что бы не лег, хоть убей.
У него не
было ни семейных воспоминаний, потому
что он вырос сиротой в чужом доме и чуть не с пятнадцати лет пошел на тяжелую службу; не
было в жизни его и особенных радостей, потому
что всю жизнь свою провел он регулярно, однообразно, боясь хоть на волосок выступить из показанных ему обязанностей.
И хоть ему не суждено
было судьбою понять хоть когда-нибудь, в
чем именно он провинился, но зато он вывел из своего приключения спасительное правило — не рассуждать никогда и
ни в каких обстоятельствах, потому
что рассуждать «не его ума дело», как выражались промеж себя арестанты.
Аллах сердит
будет!» Исай Фомич упрямо и высокомерно засветил в своем уголку свечку и начал работать, видимо показывая,
что ни во
что не считает праздник.
— Да и
выпью,
чего кричишь! С праздником, Степан Дорофеич! — вежливо и с легким поклоном обратился он, держа чашку в руках, к Степке, которого еще за полминуты обзывал подлецом. —
Будь здоров на сто годов, а
что жил, не в зачет! — Он
выпил, крякнул и утерся. — Прежде, братцы, я много вина подымал, — заметил он с серьезною важностью, обращаясь как будто ко всем и
ни к кому в особенности, — а теперь уж, знать, лета мои подходят. Благодарствую, Степан Дорофеич.
Но тот как будто слово дал не обращать на него
ни малейшего внимания, и в этом
было чрезвычайно много комизму, потому
что Булкин привязался к Варламову совершенно
ни с того
ни с сего еще с самого утра именно за то,
что Варламов «все врет», как ему отчего-то показалось.
— Я вам, Александр Петрович, доложу,
что был я очень красив из себя и очень меня любили девки… — начал вдруг
ни с того
ни с сего Варламов.
Я утвердительно скажу,
что театр и благодарность за то,
что его позволили,
были причиною,
что на праздниках не
было ни одного серьезного беспорядка в остроге:
ни одной злокачественной ссоры,
ни одного воровства.
Впрочем, надо признаться, и тут арестанты умели себя выдержать и достоинство соблюсти: восторгались выходками Баклушина и рассказами о будущем театре или только самый молодой и желторотый народ, без выдержки, или только самые значительные из арестантов, которых авторитет
был незыблемо установлен, так
что им уж нечего
было бояться прямо выражать свои ощущения, какие бы они
ни были, хотя бы самого наивного (то
есть, по острожным понятиям, самого неприличного) свойства.
Петров уверял,
что меня пустят на одно из первых мест, как бы
ни был набит битком театр, на том основании,
что я, как богаче других, вероятно, и больше дам, а к тому же и толку больше ихнего знаю.
Петушиной же замашки
быть впереди во всех местах и во
что бы то
ни стало, стоит ли, нет ли того человек, — этого в народе нет.
Нецветаев
был до того углублен в свое занятие,
что уж и не смотрел
ни на кого и никуда, даже говорил, не подымая глаз, и только и делал,
что следил за своей тросточкой и за ее кончиком.
Вздор он нес ужаснейший,
ни на
что не похожий; но дикция
была правильная, бойкая, жест соответственный.
Это
был плотный, коренастый парень лет двадцати восьми, большой плут и законник, очень неглупый, чрезвычайно развязный и самонадеянный малый, до болезни самолюбивый, пресерьезно уверивший самого себя,
что он честнейший и правдивейший человек в свете и даже вовсе
ни в
чем не виноватый, и так и оставшийся навсегда с этой уверенностью.
Я вглядывался в его лицо: казалось, он
ни о
чем не думал в эту минуту, смотрел странно и дико, беглым взглядом, которому, видимо, тяжело
было остановиться на чем-нибудь внимательно.
И уж, разумеется, они понимали,
что больному, кто бы он
ни был, арестант ли, нет ли, нужен такой же, например, свежий воздух, как и всякому другому больному, даже самого высшего чина.
Те же, отступники дела, волки в овечьем стаде,
что бы
ни представляли в свое оправдание, как бы
ни оправдывались, например хоть средой, которая заела и их в свою очередь, всегда
будут неправы, особенно если при этом потеряли и человеколюбие.
Ему нужды нет до того,
что его
будут наказывать через два же месяца вдвое, втрое суровее; только бы теперь-то отдалить грозную минуту хоть на несколько дней, а там
что бы
ни было — до того бывает иногда силен упадок духа в этих несчастных.
Но я справлялся о нем и узнал,
что он во все восемь дней
ни с кем не сказал
ни слова,
был смущен и чрезвычайно грустен…
— Да не то
что за меня, говорит, я так сделаю,
что и
ни за кого Акулька ваша теперь не пойдет, никто не возьмет, и Микита Григорьич теперь не возьмет, потому она теперь бесчестная. Мы еще с осени с ней на житье схватились. А я теперь за сто раков […за сто раков. — Рак — в просторечии десять рублей (десятирублевая ассигнация
была красного цвета).] не соглашусь. Вот на пробу давай сейчас сто раков — не соглашусь…
Что ж, братец, можешь ты это думать: я-то плеть приготовил и тут же у постели положил, а она, братец ты мой, как
есть ни в
чем не повинная передо мной вышла.
—
Ни в
чем; как
есть честная из честного дома. И за
что же, братец ты мой, она после эфтова такую муку перенесла? За
что ж ее Филька Морозов перед всем светом обесчестил?
Характера он
был пылкого и восторженного, как и всякий щенок, который от радости,
что видит хозяина, обыкновенно навизжит, накричит, полезет лизать в самое лицо и тут же перед вами готов не удержать и всех остальных чувств своих: «
Был бы только виден восторг, а приличия ничего не значат!» Бывало, где бы я
ни был, но по крику: «Культяпка!» — он вдруг являлся из-за какого-нибудь угла, как из-под земли, и с визгливым восторгом летел ко мне, катясь, как шарик, и перекувыркиваясь дорогою.
Бывает и обратно: образование уживается иногда с таким варварством, с таким цинизмом,
что вам мерзит, и, как бы вы
ни были добры или предубеждены, вы не находите в сердце своем
ни извинений,
ни оправданий.
Но
есть неудобства, перед которыми все это бледнеет до того,
что не обращаешь внимания
ни на грязь содержания,
ни на тиски,
ни на тощую, неопрятную пищу.
Некоторые из них
были присланы на долгие сроки, на десять, на двенадцать лет, а главное, они с глубоким предубеждением смотрели на всех окружающих, видели в каторжных одно только зверство и не могли, даже не хотели, разглядеть в них
ни одной доброй черты, ничего человеческого, и
что тоже очень
было понятно: на эту несчастную точку зренья они
были поставлены силою обстоятельств, судьбой.
Замечательно, впрочем,
что никто из каторжных в продолжение всего времени, как я
был в остроге, не упрекнул их
ни в происхождении,
ни в вере их,
ни в образе мыслей,
что встречается в нашем простонародье относительно иностранцев, преимущественно немцев, хотя, впрочем, и очень редко.
Я думал, я решил, я клялся себе,
что уже не
будет в моей будущей жизни
ни тех ошибок,
ни тех падений, которые
были прежде.
— А я вот
что, братцы, думаю, — подхватывает Скуратов, —
будь я бродяга, меня бы
ни в жисть не поймали!