Неточные совпадения
Запомни слово мое отныне, ибо
хотя и буду еще беседовать с тобой, но не только дни, а и
часы мои сочтены.
— Буду, понимаю, что нескоро, что нельзя этак прийти и прямо бух! Он теперь пьян. Буду ждать и три
часа, и четыре, и пять, и шесть, и семь, но только знай, что сегодня,
хотя бы даже в полночь, ты явишься к Катерине Ивановне, с деньгами или без денег, и скажешь: «Велел вам кланяться». Я именно
хочу, чтобы ты этот стих сказал: «Велел, дескать, кланяться».
Монастырь он обошел кругом и через сосновую рощу прошел прямо в скит. Там ему отворили,
хотя в этот
час уже никого не впускали. Сердце у него дрожало, когда он вошел в келью старца: «Зачем, зачем он выходил, зачем тот послал его „в мир“? Здесь тишина, здесь святыня, а там — смущенье, там мрак, в котором сразу потеряешься и заблудишься…»
Я вот здесь сидел и обедал и, веришь ли,
хотел было спросить шампанского, чтоб отпраздновать первый мой
час свободы.
Я веровал, я
хочу сам и видеть, а если к тому
часу буду уже мертв, то пусть воскресят меня, ибо если все без меня произойдет, то будет слишком обидно.
Потом он с великим недоумением припоминал несколько раз в своей жизни, как мог он вдруг, после того как расстался с Иваном, так совсем забыть о брате Дмитрии, которого утром, всего только несколько
часов назад, положил непременно разыскать и не уходить без того,
хотя бы пришлось даже не воротиться на эту ночь в монастырь.
Наконец чемодан и сак были готовы: было уже около девяти
часов, когда Марфа Игнатьевна взошла к нему с обычным ежедневным вопросом: «Где изволите чай кушать, у себя аль сойдете вниз?» Иван Федорович сошел вниз, вид имел почти что веселый,
хотя было в нем, в словах и в жестах его, нечто как бы раскидывающееся и торопливое.
Скончался же на третьей неделе после Пасхи, в памяти, и
хотя и говорить уже перестал, но не изменился до самого последнего своего
часа: смотрит радостно, в очах веселье, взглядами нас ищет, улыбается нам, нас зовет.
Не забудьте тоже притчи Господни, преимущественно по Евангелию от Луки (так я делал), а потом из Деяний апостольских обращение Савла (это непременно, непременно!), а наконец, и из Четьи-Миней
хотя бы житие Алексея человека Божия и великой из великих радостной страдалицы, боговидицы и христоносицы матери Марии Египтяныни — и пронзишь ему сердце его сими простыми сказаниями, и всего-то лишь
час в неделю, невзирая на малое свое содержание, один часок.
Хотел было я обнять и облобызать его, да не посмел — искривленно так лицо у него было и смотрел тяжело. Вышел он. «Господи, — подумал я, — куда пошел человек!» Бросился я тут на колени пред иконой и заплакал о нем Пресвятой Богородице, скорой заступнице и помощнице. С полчаса прошло, как я в слезах на молитве стоял, а была уже поздняя ночь,
часов около двенадцати. Вдруг, смотрю, отворяется дверь, и он входит снова. Я изумился.
Скакали уже почти
час. Митя молчал, а Андрей,
хотя и словоохотливый был мужик, тоже не вымолвил еще ни слова, точно опасался заговорить, и только живо погонял своих «одров», свою гнедую, сухопарую, но резвую тройку. Как вдруг Митя в страшном беспокойстве воскликнул...
Я
хотел последний день и последний
час мой провести в этой комнате, в этой самой комнате… где и я обожал… мою царицу!..
«Да неужели один
час, одна минута ее любви не стоят всей остальной жизни,
хотя бы и в муках позора?» Этот дикий вопрос захватил его сердце.
«К ней, к ней одной, ее видеть, слушать и ни о чем не думать, обо всем забыть,
хотя бы только на эту ночь, на
час, на мгновение!» Пред самым входом в сени, еще на галерейке, он столкнулся с хозяином Трифоном Борисычем.
— Успокойтесь, Дмитрий Федорович, — напомнил следователь, как бы, видимо, желая победить исступленного своим спокойствием. — Прежде чем будем продолжать допрос, я бы желал, если вы только согласитесь ответить, слышать от вас подтверждение того факта, что, кажется, вы не любили покойного Федора Павловича, были с ним в какой-то постоянной ссоре… Здесь, по крайней мере, четверть
часа назад, вы, кажется, изволили произнести, что даже
хотели убить его: «Не убил, — воскликнули вы, — но
хотел убить!»
— Ночью пир горой. Э, черт, господа, кончайте скорей. Застрелиться я
хотел наверно, вот тут недалеко, за околицей, и распорядился бы с собою
часов в пять утра, а в кармане бумажку приготовил, у Перхотина написал, когда пистолет зарядил. Вот она бумажка, читайте. Не для вас рассказываю! — прибавил он вдруг презрительно. Он выбросил им на стол бумажку из жилетного своего кармана; следователи прочли с любопытством и, как водится, приобщили к делу.
На дальнейшие любопытствующие вопросы прямо и с полною откровенностью заявила, что
хотя он ей «
часами» и нравился, но что она не любила его, но завлекала из «гнусной злобы моей», равно как и того «старичка», видела, что Митя ее очень ревновал к Федору Павловичу и ко всем, но тем лишь тешилась.
Одна-де такая дама из «скучающих вдовиц», молодящаяся,
хотя уже имеющая взрослую дочь, до того им прельстилась, что всего только за два
часа до преступления предлагала ему три тысячи рублей с тем, чтоб он тотчас же бежал с нею на золотые прииски.
— Брат, — дрожащим голосом начал опять Алеша, — я сказал тебе это потому, что ты моему слову поверишь, я знаю это. Я тебе на всю жизнь это слово сказал: не ты! Слышишь, на всю жизнь. И это Бог положил мне на душу тебе это сказать,
хотя бы ты с сего
часа навсегда возненавидел меня…
Знаю только, что потом, когда уже все успокоилось и все поняли, в чем дело, судебному приставу таки досталось,
хотя он и основательно объяснил начальству, что свидетель был все время здоров, что его видел доктор, когда
час пред тем с ним сделалась легкая дурнота, но что до входа в залу он все говорил связно, так что предвидеть было ничего невозможно; что он сам, напротив, настаивал и непременно
хотел дать показание.