Неточные совпадения
Это он сам воздвиг ее над могилкой
бедной «кликуши» и на собственное иждивение, после того когда Федор Павлович, которому он множество раз уже досаждал напоминаниями об этой могилке, уехал наконец в Одессу, махнув рукой
не только на могилы, но и на все свои воспоминания.
Алеша и сказал себе: «
Не могу я отдать вместо „всего“ два рубля, а вместо „иди за мной“ ходить лишь к
обедне».
Не смущало его нисколько, что этот старец все-таки стоит пред ним единицей: «Все равно, он свят, в его сердце тайна обновления для всех, та мощь, которая установит наконец правду на земле, и будут все святы, и будут любить друг друга, и
не будет ни богатых, ни
бедных, ни возвышающихся, ни униженных, а будут все как дети Божии и наступит настоящее царство Христово».
Наши посетители монастыря к
обедне, однако,
не пожаловали, а приехали ровно к шапочному разбору.
— Какой вздор, и все это вздор, — бормотал он. — Я действительно, может быть, говорил когда-то… только
не вам. Мне самому говорили. Я это в Париже слышал, от одного француза, что будто бы у нас в Четьи-Минеи это за
обедней читают… Это очень ученый человек, который специально изучал статистику России… долго жил в России… Я сам Четьи-Минеи
не читал… да и
не стану читать… Мало ли что болтается за обедом?.. Мы тогда обедали…
Бедная девочка
не могла ходить уже с полгода, и ее возили в длинном покойном кресле на колесах.
— Это он отца, отца! Что же с прочими? Господа, представьте себе: есть здесь
бедный, но почтенный человек, отставной капитан, был в несчастье, отставлен от службы, но
не гласно,
не по суду, сохранив всю свою честь, многочисленным семейством обременен. А три недели тому наш Дмитрий Федорович в трактире схватил его за бороду, вытащил за эту самую бороду на улицу и на улице всенародно избил, и все за то, что тот состоит негласным поверенным по одному моему делишку.
Но весь этот случай и все эти толки
не только
не отвратили общей симпатии от
бедной юродивой, но ее еще пуще стали все охранять и оберегать.
— Да вы-то меня, может, тоже
не так совсем понимаете, милая барышня, я, может, гораздо дурнее того, чем у вас на виду. Я сердцем дурная, я своевольная. Я Дмитрия Федоровича,
бедного, из-за насмешки одной тогда заполонила.
— Маменька, маменька, голубчик, полно, полно!
Не одинокая ты. Все-то тебя любят, все обожают! — и он начал опять целовать у нее обе руки и нежно стал гладить по ее лицу своими ладонями; схватив же салфетку, начал вдруг обтирать с лица ее слезы. Алеше показалось даже, что у него и у самого засверкали слезы. — Ну-с, видели-с? Слышали-с? — как-то вдруг яростно обернулся он к нему, показывая рукой на
бедную слабоумную.
Повела матушка меня одного (
не помню, где был тогда брат) во храм Господень, в Страстную неделю в понедельник к
обедне.
Общество городское было разнообразное, многолюдное и веселое, гостеприимное и богатое, принимали же меня везде хорошо, ибо был я отроду нрава веселого, да к тому же и слыл
не за
бедного, что в свете значит немало.
У богатых уединение и духовное самоубийство, а у
бедных — зависть и убийство, ибо права-то дали, а средств насытить потребности еще
не указали.
Воистину, если
не говорят сего (ибо
не умеют еще сказать сего), то так поступают, сам видел, сам испытывал, и верите ли: чем
беднее и ниже человек наш русский, тем и более в нем сей благолепной правды заметно, ибо богатые из них кулаки и мироеды во множестве уже развращены, и много, много тут от нерадения и несмотрения нашего вышло!
Хотя край наш и
обеднел, помещики разъехались, торговля затихла, а бакалея процветала по-прежнему и даже все лучше и лучше с каждым годом: на эти предметы
не переводились покупатели.
Тиранил же ужасно, обучая ее всяким штукам и наукам, и довел
бедную собаку до того, что та выла без него, когда он отлучался в классы, а когда приходил, визжала от восторга, скакала как полоумная, служила, валилась на землю и притворялась мертвою и проч., словом, показывала все штуки, которым ее обучили, уже
не по требованию, а единственно от пылкости своих восторженных чувств и благодарного сердца.
— Ваше превосходительство, ваше превосходительство… неужели?.. — начал было он и
не договорил, а лишь всплеснул руками в отчаянии, хотя все еще с последнею мольбой смотря на доктора, точно в самом деле от теперешнего слова доктора мог измениться приговор над
бедным мальчиком.
Странно было для Алеши и то, что, несмотря на все несчастие, постигшее
бедную женщину, невесту жениха, арестованного по страшному преступлению, почти в тот самый миг, когда она стала его невестой, несмотря потом на болезнь и на угрожающее впереди почти неминуемое решение суда, Грушенька все-таки
не потеряла прежней своей молодой веселости.
— Так и сказал:
не говори. Тебя-то он, главное, и боится, Митя-то. Потому тут секрет, сам сказал, что секрет… Алеша, голубчик, сходи, выведай: какой это такой у них секрет, да и приди мне сказать, — вскинулась и взмолилась вдруг Грушенька, — пореши ты меня,
бедную, чтоб уж знала я мою участь проклятую! С тем и звала тебя.
Ну, все равно как к старцу Зосиме на исповеди, и это самое верное, это очень подходит: назвала же я вас давеча схимником, — ну так вот этот
бедный молодой человек, ваш друг Ракитин (о Боже, я просто на него
не могу сердиться!
Пусть я богата, а все
бедные, я буду конфеты есть и сливки пить, а тем никому
не дам.
— И, однако,
бедный молодой человек мог получить без сравнения лучшую участь, ибо был хорошего сердца и в детстве, и после детства, ибо я знаю это. Но русская пословица говорит: «Если есть у кого один ум, то это хорошо, а если придет в гости еще умный человек, то будет еще лучше, ибо тогда будет два ума, а
не один только…»
В нем, кажется мне, как бы бессознательно, и так рано, выразилось то робкое отчаяние, с которым столь многие теперь в нашем
бедном обществе, убоясь цинизма и разврата его и ошибочно приписывая все зло европейскому просвещению, бросаются, как говорят они, к «родной почве», так сказать, в материнские объятия родной земли, как дети, напуганные призраками, и у иссохшей груди расслабленной матери жаждут хотя бы только спокойно заснуть и даже всю жизнь проспать, лишь бы
не видеть их пугающих ужасов.
— Без сомнения. Оставим это, — отрезала она. — Слушайте: я с вами туда на похороны идти теперь
не могу. Я послала им на гробик цветов. Деньги еще есть у них, кажется. Если надо будет, скажите, что в будущем я никогда их
не оставлю… Ну, теперь оставьте меня, оставьте, пожалуйста. Вы уж туда опоздали, к поздней
обедне звонят… Оставьте меня, пожалуйста!
— Ничего
не дам, а ей пуще
не дам! Она его
не любила. Она у него тогда пушечку отняла, а он ей по-да-рил, — вдруг в голос прорыдал штабс-капитан при воспоминании о том, как Илюша уступил тогда свою пушечку маме.
Бедная помешанная так и залилась вся тихим плачем, закрыв лицо руками. Мальчики, видя, наконец, что отец
не выпускает гроб от себя, а между тем пора нести, вдруг обступили гроб тесною кучкой и стали его подымать.
И что бы там ни случилось с нами потом в жизни, хотя бы мы и двадцать лет потом
не встречались, — все-таки будем помнить о том, как мы хоронили
бедного мальчика, в которого прежде бросали камни, помните, там у мостика-то? — а потом так все его полюбили.
И хотя бы мы были заняты самыми важными делами, достигли почестей или впали бы в какое великое несчастье — все равно
не забывайте никогда, как нам было раз здесь хорошо, всем сообща, соединенным таким хорошим и добрым чувством, которое и нас сделало на это время любви нашей к
бедному мальчику, может быть, лучшими, чем мы есть в самом деле.