Неточные совпадения
Испугалась ужасно: «Не пугайте, пожалуйста, от кого вы слышали?» — «Не беспокойтесь,
говорю, никому не скажу, а вы знаете, что я на
сей счет могила, а вот что хотел я вам только на
сей счет тоже в виде, так сказать, „всякого случая“ присовокупить: когда потребуют у папаши четыре-то тысячки пятьсот, а у него не окажется, так чем под суд-то, а потом в солдаты на старости лет угодить, пришлите мне тогда лучше вашу институтку секретно, мне как раз деньги выслали, я ей четыре-то тысячки, пожалуй, и отвалю и в святости секрет сохраню».
«Столько лет учил вас и, стало быть, столько лет вслух
говорил, что как бы и привычку взял
говорить, а
говоря, вас учить, и до того
сие, что молчать мне почти и труднее было бы, чем
говорить, отцы и братия милые, даже и теперь при слабости моей», — пошутил он, умиленно взирая на толпившихся около него.
Отцы и учители мои, — умиленно улыбаясь, обратился он к гостям своим, — никогда до
сего дня не
говорил я, даже и ему, за что был столь милым душе моей лик
сего юноши.
Но была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней в записке своей и из прежних бесед с учителем своим, этого уже я не могу решить, к тому же вся речь старца в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал жизнь свою в виде повести, обращаясь к друзьям своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа в тот вечер общая, и хотя гости хозяина своего мало перебивали, но все же
говорили и от себя, вмешиваясь в разговор, может быть, даже и от себя поведали и рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой в повествовании
сем быть не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель свою, хотя и не засыпал, а гости не покидали мест своих.
Начался Великий пост, а Маркел не хочет поститься, бранится и над этим смеется: «Все это бредни,
говорит, и нет никакого и Бога», — так что в ужас привел и мать и прислугу, да и меня малого, ибо хотя был я и девяти лет всего, но, услышав слова
сии, испугался очень и я.
Господи! думаю, дай Бог им более
сего столь драгоценного для них содержания (ибо справедлива и их жалоба), но воистину
говорю: если кто виноват
сему, то наполовину мы сами!
— «Да неужто, — спрашивает юноша, — и у них Христос?» — «Как же может быть иначе, —
говорю ему, — ибо для всех слово, все создание и вся тварь, каждый листик устремляется к слову, Богу славу поет, Христу плачет, себе неведомо, тайной жития своего безгрешного совершает
сие.
Не мечта ли
сие лишь только?» — «А вот уж вы,
говорит, не веруете, проповедуете и сами не веруете.
Знайте же, что несомненно
сия мечта, как вы
говорите, сбудется, тому верьте, но не теперь, ибо на всякое действие свой закон.
Говорят о пламени адском материальном: не исследую тайну
сию и страшусь, но мыслю, что если б и был пламень материальный, то воистину обрадовались бы ему, ибо, мечтаю так, в мучении материальном хоть на миг позабылась бы ими страшнейшая
сего мука духовная.
«И почему бы
сие могло случиться, —
говорили некоторые из иноков, сначала как бы и сожалея, — тело имел невеликое, сухое, к костям приросшее, откуда бы тут духу быть?» — «Значит, нарочно хотел Бог указать», — поспешно прибавляли другие, и мнение их принималось бесспорно и тотчас же, ибо опять-таки указывали, что если б и быть духу естественно, как от всякого усопшего грешного, то все же изошел бы позднее, не с такою столь явною поспешностью, по крайности чрез сутки бы, а «этот естество предупредил», стало быть, тут никто как Бог и нарочитый перст его.
А вслед за
сим на новопреставившегося старца посыпались уже осуждения и самые даже обвинения: «Несправедливо учил; учил, что жизнь есть великая радость, а не смирение слезное», —
говорили одни, из наиболее бестолковых.
О
сем многие тогда соблазнялись и
говорили меж собой, покивая главами, — пуще же всех отец Ферапонт, которому тотчас же тогда поспешили передать некоторые хулители о
сем «необычайном» в таком особливом случае распоряжении старца.
— Знаете, знаете, это он теперь уже вправду, это он теперь не лжет! — восклицал, обращаясь к Мите, Калганов. — И знаете, он ведь два раза был женат — это он про первую жену
говорит — а вторая жена его, знаете, сбежала и жива до
сих пор, знаете вы это?
Он много наслышался о нем от мальчиков, но до
сих пор всегда наружно выказывал презрительно равнодушный вид, когда ему о нем
говорили, даже «критиковал» Алешу, выслушивая то, что о нем ему передавали.
— Какой-то слух был, что вы ее отыскиваете и что когда отыщете ее, то приведете. Смуров что-то
говорил в этом роде. Мы, главное, всё стараемся уверить, что Жучка жива, что ее где-то видели. Мальчики ему живого зайчика откуда-то достали, только он посмотрел, чуть-чуть улыбнулся и попросил, чтобы выпустили его в поле. Так мы и сделали.
Сию минуту отец воротился и ему щенка меделянского принес, тоже достал откуда-то, думал этим утешить, только хуже еще, кажется, вышло…
Но я уверена, я уверена, что он сейчас догадался, хотя и до
сих пор не признается, а
говорит, что не догадался; но это он нарочно.
— Ты это про что? — как-то неопределенно глянул на него Митя, — ах, ты про суд! Ну, черт! Мы до
сих пор все с тобой о пустяках
говорили, вот все про этот суд, а я об самом главном с тобою молчал. Да, завтра суд, только я не про суд сказал, что пропала моя голова. Голова не пропала, а то, что в голове сидело, то пропало. Что ты на меня с такою критикой в лице смотришь?
— Об этом после, теперь другое. Я об Иване не
говорил тебе до
сих пор почти ничего. Откладывал до конца. Когда эта штука моя здесь кончится и скажут приговор, тогда тебе кое-что расскажу, все расскажу. Страшное тут дело одно… А ты будешь мне судья в этом деле. А теперь и не начинай об этом, теперь молчок. Вот ты
говоришь об завтрашнем, о суде, а веришь ли, я ничего не знаю.
— Насчет моей болезни падучей-с осведомьтесь всего лучше, сударь, у докторов здешних: истинная ли была со мной али не истинная, а мне и
говорить вам больше на
сей предмет нечего.
— Что не я убил, это вы знаете сами доподлинно. И думал я, что умному человеку и
говорить о
сем больше нечего.
Я хоть и твоя галлюцинация, но, как и в кошмаре, я
говорю вещи оригинальные, какие тебе до
сих пор в голову не приходили, так что уже вовсе не повторяю твоих мыслей, а между тем я только твой кошмар, и больше ничего.
Заставить же
говорить преступника можно лишь внезапным и как бы нечаянным сообщением ему какого-нибудь нового факта, какого-нибудь обстоятельства дела, которое по значению своему колоссально, но которого он до
сих пор ни за что не предполагал и никак не мог усмотреть.
В этом месте защитника прервал довольно сильный аплодисмент. В самом деле, последние слова свои он произнес с такою искренне прозвучавшею нотой, что все почувствовали, что, может быть, действительно ему есть что сказать и что то, что он скажет сейчас, есть и самое важное. Но председатель, заслышав аплодисмент, громко пригрозил «очистить» залу суда, если еще раз повторится «подобный случай». Все затихло, и Фетюкович начал каким-то новым, проникновенным голосом, совсем не тем, которым
говорил до
сих пор.