Неточные совпадения
Тут всё могло быть делом привычки, или, лучше
сказать, беспрерывной и благородной склонности, с детских лет, к приятной мечте
о красивой гражданской своей постановке.
Потом — впрочем, уже после потери кафедры — он успел напечатать (так
сказать, в виде отместки и чтоб указать, кого они потеряли) в ежемесячном и прогрессивном журнале, переводившем из Диккенса и проповедовавшем Жорж Занда, начало одного глубочайшего исследования — кажется,
о причинах необычайного нравственного благородства каких-то рыцарей в какую-то эпоху или что-то в этом роде.
Скажу прямо: всё разрешилось пламенным участием и драгоценною, так
сказать классическою, дружбой к нему Варвары Петровны, если только так можно
о дружбе выразиться.
Только два раза во всю свою жизнь
сказала она ему: «Я вам этого никогда не забуду!» Случай с бароном был уже второй случай; но и первый случай в свою очередь так характерен и, кажется, так много означал в судьбе Степана Трофимовича, что я решаюсь и
о нем упомянуть.
Но, несмотря на мечту
о галлюцинации, он каждый день, всю свою жизнь, как бы ждал продолжения и, так
сказать, развязки этого события. Он не верил, что оно так и кончилось! А если так, то странно же он должен был иногда поглядывать на своего друга.
— Так я и знала! Я в Швейцарии еще это предчувствовала! — раздражительно вскричала она. — Теперь вы будете не по шести, а по десяти верст ходить! Вы ужасно опустились, ужасно, уж-жасно! Вы не то что постарели, вы одряхлели… вы поразили меня, когда я вас увидела давеча, несмотря на ваш красный галстук… quelle idée rouge! [что за дикая выдумка! (фр.)] Продолжайте
о фон Лембке, если в самом деле есть что
сказать, и кончите когда-нибудь, прошу вас; я устала.
О, тут совсем не то, что с Пушкиными, Гоголями, Мольерами, Вольтерами, со всеми этими деятелями, приходившими
сказать свое новое слово!
— Ах, боже мой, я совсем не про то… хотя, впрочем,
о негодяе с вами совершенно согласен, именно с вами. Но что ж дальше, дальше? Что вы хотели этим
сказать?.. Ведь вы непременно что-то хотите этим
сказать!
— Трудный ты вопрос задаешь мне, Шатушка, — раздумчиво и безо всякого удивления такому вопросу ответила она, — на этот счет я тебе ничего не
скажу, может, и не было; по-моему, одно только твое любопытство; я ведь всё равно
о нем плакать не перестану, не во сне же я видела?
— А? Что? Вы, кажется,
сказали «всё равно»? — затрещал Петр Степанович (Николай Всеволодович вовсе ничего не говорил). — Конечно, конечно; уверяю вас, что я вовсе не для того, чтобы вас товариществом компрометировать. А знаете, вы ужасно сегодня вскидчивы; я к вам прибежал с открытою и веселою душой, а вы каждое мое словцо в лыко ставите; уверяю же вас, что сегодня ни
о чем щекотливом не заговорю, слово даю, и на все ваши условия заранее согласен!
— Тактики нет. Теперь во всем ваша полная воля, то есть хотите
сказать да, а хотите —
скажете нет.Вот моя новая тактика. А
о нашемделе не заикнусь до тех самых пор, пока сами не прикажете. Вы смеетесь? На здоровье; я и сам смеюсь. Но я теперь серьезно, серьезно, серьезно, хотя тот, кто так торопится, конечно, бездарен, не правда ли? Всё равно, пусть бездарен, а я серьезно, серьезно.
— Не выкидывайте, зачем? — остановил Николай Всеволодович. — Он денег стоит, а завтра люди начнут говорить, что у Шатова под окном валяются револьверы. Положите опять, вот так, садитесь.
Скажите, зачем вы точно каетесь предо мной в вашей мысли, что я приду вас убить? Я и теперь не мириться пришел, а говорить
о необходимом. Разъясните мне, во-первых, вы меня ударили не за связь мою с вашею женой?
— Да, и я вам писал
о том из Америки; я вам обо всем писал. Да, я не мог тотчас же оторваться с кровью от того, к чему прирос с детства, на что пошли все восторги моих надежд и все слезы моей ненависти… Трудно менять богов. Я не поверил вам тогда, потому что не хотел верить, и уцепился в последний раз за этот помойный клоак… Но семя осталось и возросло. Серьезно,
скажите серьезно, не дочитали письма моего из Америки? Может быть, не читали вовсе?
— Во-первых, замечу вам, что сам Кириллов сейчас только
сказал мне, что он счастлив и что он прекрасен. Ваше предположение
о том, что всё это произошло в одно и то же время, почти верно; ну, и что же из всего этого? Повторяю, я вас, ни того, ни другого, не обманывал.
— Что ты
сказала, несчастная, какие сны тебе снятся! — возопил он и изо всей силы оттолкнул ее от себя, так что она даже больно ударилась плечами и головой
о диван. Он бросился бежать; но она тотчас же вскочила за ним, хромая и прискакивая, вдогонку, и уже с крыльца, удерживаемая изо всех сил перепугавшимся Лебядкиным, успела ему еще прокричать, с визгом и с хохотом, вослед в темноту...
Не могу
сказать, очень ли тужила она
о разрушившихся мечтах насчет Лизаветы Николаевны.
Кроме того, что оказывалось много хлопот по губернии,
о чем
скажем ниже, — тут была особая материя, даже страдало сердце, а не то что одно начальническое самолюбие.
— Пожалуйста, не беспокойся
о Верховенском, — заключила она разговор, — если б он участвовал в каких-нибудь шалостях, то не стал бы так говорить, как он с тобою и со всеми здесь говорит. Фразеры не опасны, и даже, я так
скажу, случись что-нибудь, я же первая чрез него и узнаю. Он фанатически, фанатически предан мне.
— Эх! — махнул рукой Петр Степанович, как бы отбиваясь от подавляющей прозорливости вопрошателя, — ну, слушайте, я вам всю правду
скажу:
о прокламациях ничего не знаю, то есть ровнешенько ничего, черт возьми, понимаете, что значит ничего?..
— Напротив, я очень рад, что дело, так
сказать, определяется, — встал и фон Лембке, тоже с любезным видом, видимо под влиянием последних слов. — Я с признательностию принимаю ваши услуги и, будьте уверены, всё, что можно с моей стороны насчет отзыва
о вашем усердии…
— Нет, вы вот начали
о прокламациях;
скажите всё, как вы на них смотрите?
— Этого волокиту, —
сказал он, хихикая, — если у нас осуществится когда-нибудь то,
о чем проповедуют в прокламациях, вероятно, вздернут первого на сук.
— Извините меня за предложенные вам вопросы, — начал вновь Ставрогин, — некоторые из них я не имел никакого права вам предлагать, но на один из них я имею, кажется, полное право:
скажите мне, какие данные заставили вас заключить
о моих чувствах к Лизавете Николаевне? Я разумею
о той степени этих чувств, уверенность в которой позволила вам прийти ко мне и… рискнуть таким предложением.
— Вообще
о чувствах моих к той или другой женщине я не могу говорить вслух третьему лицу, да и кому бы то ни было, кроме той одной женщины. Извините, такова уж странность организма. Но взамен того я
скажу вам всю остальную правду: я женат, и жениться или «домогаться» мне уже невозможно.
— Позвольте-с, — вскипал всё более и более хромой, — разговоры и суждения
о будущем социальном устройстве — почти настоятельная необходимость всех мыслящих современных людей. Герцен всю жизнь только
о том и заботился. Белинский, как мне достоверно известно, проводил целые вечера с своими друзьями, дебатируя и предрешая заранее даже самые мелкие, так
сказать кухонные, подробности в будущем социальном устройстве.
— Господа, считаю долгом всем объявить, что всё это глупости и разговор наш далеко зашел. Я еще ровно никого не аффильировал, и никто про меня не имеет права
сказать, что я аффильирую, а мы просто говорили
о мнениях. Так ли? Но так или этак, а вы меня очень тревожите, — повернулся он опять к хромому, — я никак не думал, что здесь
о таких почти невинных вещах надо говорить глаз на глаз. Или вы боитесь доноса? Неужели между нами может заключаться теперь доносчик?
— Если бы каждый из нас знал
о замышленном политическом убийстве, то пошел ли бы он донести, предвидя все последствия, или остался бы дома, ожидая событий? Тут взгляды могут быть разные. Ответ на вопрос
скажет ясно — разойтись нам или оставаться вместе, и уже далеко не на один этот вечер. Позвольте обратиться к вам первому, — обернулся он к хромому.
— К Лембке. Cher, я должен, я обязан. Это долг. Я гражданин и человек, а не щепка, я имею права, я хочу моих прав… Я двадцать лет не требовал моих прав, я всю жизнь преступно забывал
о них… но теперь я их потребую. Он должен мне всё
сказать, всё. Он получил телеграмму. Он не смеет меня мучить, не то арестуй, арестуй, арестуй!
— Вот спросите его, он тоже всё время не отходил от меня, как и князь.
Скажите, не явно ли, что всё это заговор, низкий, хитрый заговор, чтобы сделать всё, что только можно злого, мне и Андрею Антоновичу?
О, они уговорились! У них был план. Это партия, целая партия!
— Николай Всеволодович,
скажите как пред богом, виноваты вы или нет, а я, клянусь, вашему слову поверю, как божьему, и на край света за вами пойду,
о, пойду! Пойду как собачка…
Петр Верховенский в заседании хотя и позвал Липутина к Кириллову, чтоб удостовериться, что тот примет в данный момент «дело Шатова» на себя, но, однако, в объяснениях с Кирилловым ни слова не
сказал про Шатова, даже не намекнул, — вероятно считая неполитичным, а Кириллова даже и неблагонадежным, и оставив до завтра, когда уже всё будет сделано, а Кириллову, стало быть, будет уже «всё равно»; по крайней мере так рассуждал
о Кириллове Петр Степанович.
— Ни слова не говорить нельзя, если вы сами не лишились рассудка; так я и понимаю об вас в этом положении. По крайней мере надо
о деле:
скажите, заготовлено у вас что-нибудь? Отвечайте вы, Шатов, ей не до того.
— Новая грубость; что вы расстройству приписываете? Бьюсь об заклад, что если б я
сказала назвать его… тем ужасным именем, так вы бы тотчас же согласились, даже бы не заметили!
О, неблагодарные, низкие, все, все!
Он весь встрепенулся в испуге и осмотрелся кругом: «Ну что, если где-нибудь тут за кустом сидит этот Федька; ведь, говорят, у него где-то тут целая шайка разбойников на большой дороге?
О боже, я тогда… Я тогда
скажу ему всю правду, что я виноват… и что я десятьлет страдал за него, более чем он там в солдатах, и… и я ему отдам портмоне. Гм, j’ai en tout quarante roubles; il prendra les roubles et il me tuera tout de même». [у меня всего-навсего сорок рублей; он возьмет эти рубли и все-таки убьет меня (фр.).]
— Друг мой, мне всего только и надо одно ваше сердце! — восклицал он ей, прерывая рассказ, — и вот этот теперешний милый, обаятельный взгляд, каким вы на меня смотрите.
О, не краснейте! Я уже вам
сказал…
—
О свиньях… это тут же… ces cochons [эти свиньи (фр.).]… я помню, бесы вошли в свиней и все потонули. Прочтите мне это непременно; я вам после
скажу, для чего. Я припомнить хочу буквально. Мне надо буквально.
Закончил он
о Ставрогине, тоже спеша и без спросу, видимо нарочным намеком, что тот чуть ли не чрезвычайно важная птица, но что в этом какой-то секрет; что проживал он у нас, так
сказать, incognito, что он с поручениями и что очень возможно, что и опять пожалует к нам из Петербурга (Лямшин уверен был, что Ставрогин в Петербурге), но только уже совершенно в другом виде и в другой обстановке и в свите таких лиц,
о которых, может быть, скоро и у нас услышат, и что всё это он слышал от Петра Степановича, «тайного врага Николая Всеволодовича».