Неточные совпадения
При несчастном развитии
натуры первого рода делаются враждебными всему, что не их, забывают все права и становятся способными ко всевозможным насилиям; а
натуры последнего разряда теряют всякое уважение к своему
человеческому достоинству и допускают других помыкать собою [, делаясь действительно чем-то вроде укрощенного домашнего животного]…
Зверства человек не станет показывать, если его к тому не вынудят, — это уж всякому понятно: нынче уж перестали верить даже и в то, что змея стремится непременно ужалить человека без всякой причины, просто по ненависти к
человеческому роду; тем менее верят в существование подобных мифически-змеиных
натур между людьми.
И при этом-то положении все еще мы видим здесь существование таких
натур, в которых хоть слабо и неровно, но неугасимо горят живые
человеческие инстинкты, так что оскорбление и неудовлетворение их влечет за собою смерть самого организма.
Величия духа тут, конечно, мало; но в
натуре, действующей таким образом, нельзя отрицать присутствия силы, которая, будучи иначе воспитана и направлена, могла бы получить более разумный,
человеческий характер.
Но не требовать этого, значит тоже ничего не требовать, оскорблять женщину, ее
человеческую натуру, творчество Бога, значит прямо и грубо отказывать ей в правах на равенство с мужчиной, на что женщины справедливо жалуются.
А если я раз поступлю против всей своей
человеческой натуры, я навсегда утрачу возможность спокойствия, возможность довольства собою, отравлю всю свою жизнь.
Следствием такого убеждения является в нас уважение к
человеческой натуре и личности вообще, смех и презрение в отношении к тем уродливым личностям, которые действуют в комедии и в официальном смысле внушают ужас и омерзение, и наконец — глубокая, непримиримая ненависть к тем влияниям, которые так задерживают и искажают нормальное развитие личности.
Неточные совпадения
— Как попали! Как попали? — вскричал Разумихин, — и неужели ты, доктор, ты, который прежде всего человека изучать обязан и имеешь случай, скорей всякого другого,
натуру человеческую изучить, — неужели ты не видишь, по всем этим данным, что это за
натура этот Николай? Неужели не видишь, с первого же разу, что все, что он показал при допросах, святейшая правда есть? Точнехонько так и попали в руки, как он показал. Наступил на коробку и поднял!
С другой, жгучей и разрушительной страстью он искренно и честно продолжал бороться, чувствуя, что она не разделена Верою и, следовательно, не может разрешиться, как разрешается у двух взаимно любящих честных
натур, в тихое и покойное течение, словом, в счастье, в котором, очистившись от животного бешенства, она превращается в
человеческую любовь.
А пока люди стыдятся этой силы, дорожа «змеиной мудростью» и краснея «голубиной простоты», отсылая последнюю к наивным
натурам, пока умственную высоту будут предпочитать нравственной, до тех пор и достижение этой высоты немыслимо, следовательно, немыслим и истинный, прочный,
человеческий прогресс.
— Да потому, что это тоже входит в
натуру художника: она не чуждается ничего
человеческого: nihil humanum… [ничто
человеческое… (лат.)] и так далее! Кто вино, кто женщин, кто карты, а художники взяли себе все.
Тяжело проследить подобную карьеру; горько видеть такое искажение
человеческой природы. Кажется, ничего не может быть хуже того дикого, неестественного развития, которое совершается в
натурах, подобных Подхалюзину, вследствие тяготения над ними самодурства. Но в последующих комедиях Островского нам представляется новая сторона того же влияния, по своей мрачности и безобразию едва ли уступающая той, которая была нами указана в прошедшей статье.