Неточные совпадения
О пользе
знания говорит он вот что: «Чтобы распространение
знаний было полезно и благотворно, нужно следующее существенное условие:
знания должны
быть распределены в народе так, чтобы каждый мог всю массу своих
знаний прилагать на деле, в сфере своих практических занятий, — и наоборот, чтобы всякий хорошо знал то, что может приложить с пользою для себя и для общества на практике».
Но у Гизо ясно отделено интеллектуальное и социальное развитие; а г. Жеребцов скомкал это в одно — распространение
знаний, да еще сказал, что приложимость (то
есть развитие социальное) принадлежит высшей степени
знания (то
есть интеллектуального); а потом принялся упрекать Англию в недостатке
знаний.
Относительно
знаний, по мнению автора «Опыта», Россия в настоящее время достигла уже той зрелости труда, при которой дальнейшие успехи нужно уже
будет считать не годами, а месяцами.
Суждение мое может
быть неверно или нетвердо, робко; но и это опять
будет зависеть от недостаточного
знания всех сторон предмета.
Да ведь самый процесс усвоения
знаний заключает в себе и рассудочную деятельность, то
есть составление суждений и умозаключений.
Хотят уверить нас, что может
быть народ, набивающий себя познаниями, без уменья мыслить, и может
быть другой народ, предающийся мысли, без
знаний.
С этой точки зрения, говорят они, и можно рассматривать разные личности и разные народности совершенно отдельно по каждому из двух пунктов:
знания могут
быть у человека в известном объеме и порядке, но уменье распоряжаться ими может
быть развито совершенно несоответственным образом.
В значительной массе людей не так легко может произойти наплыв невыработанных и противоречащих
знаний, ставящих в тупик силу мыслящую, как в одном человеке; в целом же народе решительно невозможно это, потому что непонятное или неясно понятое одним непременно
будет здесь уясняться и поверяться другими.
Если может
быть существенное различие между народами в умственном отношении, так это в обилии и характере самых
знаний, успевших войти в сознание народа.
Разделять эти две вещи можно
было бы еще тогда, когда бы автор объявил, что под
знанием вообще он разумеет все, что только когда-либо коснулось слуха народа, хотя бы и не оставив в сознании его ни малейшего следа.
Откуда ей
было взяться у нас, если
знания у нас распространены так мало, по собственному сознанию автора «Опыта», — сознанию, вполне согласному с действительностью?
Мы предвидим, впрочем, что приверженцы взгляда, излагаемого г. Жеребцовым, скажут нам, что любовь к добру
есть чувство, врожденное человеку, и от
знания не зависит. Мы готовы согласиться с этим, потому что сами определяем природный эгоизм человека стремлением к возможно большему добру. Но тут, как назло, непременно является неотвязный вопрос: в чем же добро-то? Для разрешения этого вопроса опять-таки неизбежно
знание. А как
быть, ежели его нет?
Нужно
было, чтобы юношество приобретало
знания обширные и разнообразные, но имеющие официальный характер.
Например, он постоянно уверяет, что образованность древней Руси достигала весьма высокой степени во всей массе народа и что, между прочим,
знание чужих языков не
было редкостью, так как еще отец Владимира Мономаха говорил на пяти языках.
И между тем, объясняя, почему Петр давал своим учреждениям иностранные названия, г. Жеребцов говорит: «Может
быть, он делал это из желания показать своим подданным, что он знает много языков; это придавало в то время блеск
знания и тем самым увеличивало доверие к человеку, до такой степени образованному» (том II, стр. 103).
Знания были распространены у нас больше, чем в Европе (том I, стр. 420).
Кроме того, он смутно чувствовал, что то, что он называл своими убеждениями, было не только незнание, но что это был такой склад мысли, при котором невозможно
было знание того, что ему нужно было.
— Помиримтесь! — сказал Калинович, беря и целуя ее руки. — Я знаю, что я, может быть, неправ, неблагодарен, — продолжал он, не выпуская ее руки, — но не обвиняйте меня много: одна любовь не может наполнить сердце мужчины, а тем более моего сердца, потому что я честолюбив, страшно честолюбив, и знаю, что честолюбие не безрассудное во мне чувство. У меня есть ум,
есть знание, есть, наконец, сила воли, какая немногим дается, и если бы хоть раз шагнуть удачно вперед, я ушел бы далеко.
Неточные совпадения
Стародум. В одном. Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и
будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на
знания мода, как на пряжки, на пуговицы.
Дома он через минуту уже решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига
были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не
было той силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении чего бы то ни
было, то в этом случае невежество являлось не только равносильным
знанию, но даже в известном смысле
было прочнее его.
Если
было у него чувство к брату теперь, то скорее зависть за то
знание, которое имеет теперь умирающий, но которого он не может иметь.
Третий, артиллерист, напротив, очень понравился Катавасову. Это
был скромный, тихий человек, очевидно преклонявшийся пред
знанием отставного гвардейца и пред геройским самопожертвованием купца и сам о себе ничего не говоривший. Когда Катавасов спросил его, что его побудило ехать в Сербию, он скромно отвечал:
Не
было предмета, которого бы он не знал; но он показывал свое
знание, только когда бывал вынуждаем к этому.