Неточные совпадения
— Вы говорите, следовательно, о барышне, недавно уехавшей от нас
на вокзал. Она записалась — «
Биче Сениэль».
Я оборвал фразу и водрузил трубку
на место. Это было внезапным мозговым отвращением к бесцельным словам, какие начал я произносить по инерции. Что переменилось бы, узнай я, куда уехала
Биче Сениэль? Итак, она продолжала свой путь, — наверное, в духе безмятежного приказания жизни, как это было
на набережной, — а я опустился в кресло, внутренне застегнувшись и пытаясь увлечься книгой, по первым строкам которой видел уже, что предстоит скука счетом из пятисот страниц.
Прежде чем прийти к Стерсу, я прошел по набережной до того места, где останавливался вчера пароход. Теперь
на этом участке набережной не было судов, а там, где сидела неизвестная мне
Биче Сениэль, стояли грузовые катки.
Я думал, не следовало ли рассказать Бутлеру о моей встрече
на берегу с
Биче Сениэль, но вспомнил, что мне в сущности ничего не известно об отношениях Геза и Бутлера.
Она оглянулась
на меня, помахала поднятой вверх рукой, и я почти сразу потерял их из вида в проносящейся ураганом толпе, затем осмотрелся, с волнением ожидания и с именем, впервые после трех дней снова зазвучавшим, как отчетливо сказанное вблизи. «
Биче Сениэль». И я увидел ее незабываемое лицо.
Биче смотрела
на меня с усилием встревоженной мысли. Я сознавал всю трудность предстоящего разговора, почему медлил, но она первая спросила, когда мы сели в глубине цветочной беседки...
Я был очень благодарен
Биче за внимание и спокойствие, с каким слушала она рассказ о сцене
на набережной, то есть о себе самой. Она улыбнулась лишь, когда я прибавил, что, звоня в «Дувр», вызвал Анну Макферсон.
Действие этого рассказа было таково, что
Биче немедленно сняла полумаску и больше уж не надевала ее, как будто ей довольно было разделять нас. Но она не вскрикнула и не негодовала шумно, как это сделали бы
на ее месте другие: лишь, сведя брови, стесненно вздохнула.
— «Бегущая по волнам»! — сказала
Биче, откидываясь и трогая полумаску, лежащую у нее
на коленях.
— Представьте, что случилось, — сказала ему
Биче. — Наш новый знакомый, Томас Гарвей, плавал
на «Бегущей» с Гезом. Гез здесь или скоро будет здесь.
Я понял. Должно быть, это понял и Бутлер, видевший у Геза ее совершенно схожий портрет, так как испуганно взглянул
на меня. Итак, поразившись, мы продолжали ее не знать. Она этого хотела, стало быть, имела к тому причины. Пока, среди шума и восклицаний, которыми еще более ужасали себя все эти ворвавшиеся и содрогнувшиеся люди, я спросил
Биче взглядом. «Нет», — сказали ее ясные, строго покойные глаза, и я понял, что мой вопрос просто нелеп.
В то время как набившаяся толпа женщин и мужчин, часть которых стояла у двери, хором восклицала вокруг трупа, —
Биче, отбросив с дивана газеты, села и слегка, стесненно вздохнула. Она держалась прямо и замкнуто. Она постукивала пальцами о ручку дивана, потом, с выражением осторожно переходящей грязную улицу, взглянула
на Геза и, поморщась, отвела взгляд.
— Оно останется неизвестным, — ответила
Биче, садясь
на прежнее место. Она подняла голову и, начав было краснеть, прикусила губу.
— Я ничего не объясню вам, — сказала
Биче так решительно, хотя мягким тоном, что комиссар с особым вниманием посмотрел
на нее.
Пока происходил разговор, я, слушая его, обдумывал, как отвести это — несмотря
на отрицающие преступление внешность и манеру
Биче — яркое и сильное подозрение, полное противоречий.
Этого было довольно, чтобы я испытал обманный толчок мыслей, как бы бросивших вдруг свет
на события утра, и второй, вслед за этим, более вразумительный, то есть — сознание, что желание Бутлера скрыть тайный провоз яда ничего не объясняет в смысле убийства и ничем не спасает
Биче.
Оставив
Биче в покое, комиссар занялся револьвером, который лежал
на полу, когда мы вошли. В нем было семь гнезд, их пули оказались
на месте.
Наступила моя очередь, и я твердо решил, сколько будет возможно, отвлечь подозрение
на себя, как это ни было трудно при обстоятельствах, сопровождавших задержание
Биче Сениэль.
Я умолчал также о некоторых вещах, например, о фотографии
Биче в каюте Геза и запутанном положении корабля в руках капитана, с целью сосредоточить все происшествия
на себе.
Мне пришлось ждать почти час. Непрестанно оглядываясь или выходя из экипажа
на тротуар, я был занят лишь одной навязчивой мыслью: «Ее еще нет». Ожидание утомило меня более, чем что-либо другое в этой мрачной истории. Наконец я увидел
Биче. Она поспешно шла и, заметив меня, обрадованно кивнула. Я помог ей усесться и спросил, желает ли
Биче ехать домой одна.
— Я не понимаю, — сказала
Биче, задумавшись, — каким образом получилось такое грозное и грязное противоречие. С любовью был построен этот корабль. Он возник из внимания и заботы. Он был чист. Едва ли можно будет забыть о его падении, о тех историях, какие произошли
на нем, закончившись гибелью троих людей: Геза, Бутлера и Синкрайта, которого, конечно, арестуют.
Я был мрачен и утомлен; устав ходить по еще почти пустым улицам, я отправился переодеться в гостиницу. Кук ушел.
На столе оставил записку, в которой перечислял места, достойные посещения этим вечером, указав, что я смогу разыскать его за тем же столом у памятника. Мне оставался час, и я употребил время с пользой, написав коротко Филатру о происшествиях в Гель-Гью. Затем я вышел и, опустив письмо в ящик, был к семи, после заката солнца, у
Биче Сениэль.
— Много удалось сделать, — заявил он. — Я был у следователя, и он обещал, что
Биче будет выделена из дела как материал для газет, а также в смысле ее личного присутствия
на суде. Она пришлет свое показание письменно. Но я был еще кое-где и всюду оставлял деньги. Можно было подумать, что у меня карманы прорезаны.
Биче, вы будете хоть еще раз покупать корабли?
— Я еще подумаю, — сказала
Биче, задумчиво смотря
на свой рисунок и обводя мою фигуру овальной двойной линией. — Может быть, вам кажется странным, но уладить дело с покойным Гезом мне представлялось естественнее, чем сплести теперь эту официальную безделушку. Да, я не знаю. Могу ли я смутить Брауна, явившись к нему?
— Вы правы. Так будет приятнее и ему и мне. Хотя… Нет, вы действительно правы. У нас есть план, — продолжала
Биче, устраняя озабоченную морщину, игравшую между тонких бровей, меняя позу и улыбаясь. — План вот в чем: оставить пока все дела и отправиться
на «Бегущую». Я так давно не была
на палубе, которую знаю с детства! Днем было жарко. Слышите, какой шум? Нам надо встряхнуться.
Экипаж двигался с великим трудом, осыпанный цветным бумажным снегом, который почти весь приходился
на долю
Биче, так же, как и серпантин, медленно опускающийся с балконов шуршащими лентами.
— Едва ли. —
Биче всматривалась. — У меня нет чувства приближения к той самой «Бегущей по волнам», о которой мне рассказывал отец, что ее выстроили
на дне моря, пользуясь рыбой-пилой и рыбой-молотком, два поплевавших
на руки молодца-гиганта: «Замысел» и «Секрет».
Она еще не садилась. Пока Ботвель разговаривал с поваром и агентом,
Биче обошла салон, рассматривая обстановку с таким вниманием, как если бы первый раз была здесь. Однажды ее взгляд расширился и затих, и, проследив его направление, я увидел, что она смотрит
на сломанную женскую гребенку, лежавшую
на буфете.
— Ну, так расскажите еще, — сказала
Биче, видя, как я внимателен к этому ее взгляду
на предмет, незначительный и красноречивый. — Где вы помещались? Где была ваша каюта? Не первая ли слева от трапа? Да? Тогда пойдемте в нее.
— Как — один?! — сказал я, забывшись. Вдруг вся кровь хлынула к сердцу. Я вспомнил, что сказала мне Фрези Грант. Но было уже поздно.
Биче смотрела
на меня с тягостным, суровым неудовольствием. Момент молчания предал меня. Я не сумел ни поправиться, ни твердостью взгляда отвести тайную мысль
Биче, и это передалось ей.
Это соскользнуло, как выпавшая
на рукав искра. Замяв ее, я рассказал
Биче о том, что сказала мне Фрези Грант; как она была и ушла. Я не умолчал также о запрещении говорить ей,
Биче, причем мне не было дано объяснения. Девушка слушала, смотря в сторону, опустив локоть
на борт, а подбородок в ладонь.
— Слишком много для одного дня, — сказала
Биче, вздохнув. Она взглянула
на меня мельком, тепло, с легкой печалью; потом, застенчиво улыбнувшись, сказала: — Пройдемте вниз. Вызовем Ботвеля. Сегодня я должна раньше лечь, так как у меня болит голова. А та — другая девушка? Вы ее встретили?
Все вышли
на палубу. Я попрощался с командой, отдельно поговорил с агентом, который сделал вид, что моя рука случайно очутилась в его быстро понимающих пальцах, и спустился к лодке, где
Биче и Ботвель ждали меня. Мы направились в город. Ботвель рассказал, что, как он узнал сейчас, «Бегущую по волнам» предположено оставить в Гель-Гью до распоряжения Брауна, которого известили по телеграфу обо всех происшествиях.
Когда я оделся и освежил голову потоками ледяной воды, слуга доложил, что меня внизу ожидает дама. Он также передал карточку,
на которой я прочел: «Густав Бреннер, корреспондент „Рифа“». Догадываясь, что могу увидеть
Биче Сениэль, я поспешно сошел вниз. Довольно мне было увидеть вуаль, чтобы нравственная и нервная ломота, благодаря которой я проснулся с неопределенной тревогой, исчезла, сменясь мгновенно чувством такой сильной радости, что я подошел к
Биче с искренним, невольным возгласом...
Благодаря тяжести, лежавшей у меня
на сердце, потому что слова
Биче об ее отъезде были только что произнесены, я сохранил совершенное спокойствие. Бреннер насторожился; даже его уши шевельнулись от неожиданности.
Биче слушала разговор. Она, повернув голову, смотрела
на меня с изумлением и одобрением. Бреннер схватил мою руку, отвесил глубокий, сломавший его длинное тело поклон и, поворотясь, кинулся аршинными шагами уловлять Кука.
Ввиду хлопот Ботвеля и некоторых затрат со стороны
Биче Бутлер был осужден всего
на пять лет каторжных работ.
Ни одного слова не было сказано
Биче Каваз о ее отношениях к вам, но я видел, что она полна уверенной задумчивости, — издали, как берег смотрит
на другой берег, через синюю равнину воды.
Он порылся в портфеле и извлек небольшой конверт,
на котором стояло мое имя. Посмотрев
на Дэзи, которая застенчиво и поспешно кивнула, я прочел письмо. Оно было в пять строчек: «Будьте счастливы. Я вспоминаю вас с признательностью и уважением.
Биче Каваз».