Неточные совпадения
— Ах ты, безмятежный, пострел ты этакой! — тянул он жалобным своим голосом. — Совести в тебе нет, разбойник!.. Вишь, как избаловался, и страху нет никакого!.. Эк его носит куда! — продолжал он, приостанавливаясь и следя даже с каким-то любопытством за ребенком, который бойко перепрыгивал с одного бугра на другой. — Вона! Вона! Вона!.. О-х, шустер! Куда шустер!
Того и смотри, провалится еще, окаянный, в яму — и не вытащишь… Я тебя! О-о, погоди, погоди, постой,
придем на место, я тебя! Все тогда припомню!
— Вот что, Петрушка, — начал вдруг Глеб, очевидно с
тою целью, чтоб замять предшествовавший разговор, — весна
приходит: пора о лодках побеспокоиться…
— То-то, что нет, Глеб Савиныч, — подхватил Аким. —
Придешь: «Нет, говорят, случись неравно что, старому человеку как словно грешно поперек сделать; а молодому-то и подзатыльничка дашь — ничего!» Молодых-то много добре развелось нынче, Глеб Савиныч, — вот что! Я ли рад на печи лежать: косить ли, жать ли, пахать ли, никогда позади не стану!
Все помыслы рыбака исключительно обращались на дядю Акима и его мальчика, и чем более соображал он об этом предмете,
тем более
приходил к счастливым выводам.
Иной раз целый день хлопочет подле какого-нибудь дела, суетится до
того, что пот валит с него градом, а как
придет домой, так и скосится и грохнет на лавку, ног под собой не слышит; но сколько Глеб или сын его Василий ни умудрялись, сколько ни старались высмотреть, над чем бы мог так упорно трудиться работник, дела все-таки никакого не находили.
То не так, это не так: не в угоду, стало,
пришел.
— Вот! Кому теперь идти! Батька твой, чай, еще и до Комарева не доплелся; косари сели ужинать… Вот разве Ванька; да нет! Небось не
придет! Челнок со мною на этой стороне; плавать он не горазд; походит, походит по берегу да с
тем и уйдет!..
Дело в
том, что с минуты на минуту ждали возвращения Петра и Василия, которые обещали
прийти на побывку за две недели до Святой: оставалась между
тем одна неделя, а они все еще не являлись. Такое промедление было
тем более неуместно с их стороны, что путь через Оку становился день ото дня опаснее. Уже поверхность ее затоплялась водою, частию выступавшею из-под льда, частию приносимою потоками, которые с ревом и грохотом низвергались с нагорного берега.
Несмотря на
то что они уже двадцать раз обманывались таким образом, им как будто все еще в голову не
приходило, что на Оке, кроме Василия и Петра, могут показаться другие люди: опыт в этом случае ни к чему не служил.
— Мудреного нет, — продолжал рыбак, —
того и жди «внучка за дедом
придет» [Так говорится о позднем весеннем снеге, который, падая на старый снег и тотчас же превращаясь в воду, просачивает его насквозь и уносит с земли.
Иногда льдины замыкали реку, спирались, громоздились друг на дружку, треск, грохот наполняли окрестность; и вдруг все снова
приходило в движение, река вдруг очищалась на целую версту; в этих светлых промежутках показывались шалаш или расшива, подхваченные с боков икрами; страшно перекосившись на сторону, они грозили спихнуть в воду увлеченную вместе с ними собаку, которая
то металась как угорелая,
то садилась на окраину льдины и, поджав хвост, опрокинув назад голову, заливалась отчаянно-протяжным воем.
— Перестань, братец! Кого ты здесь морочишь? — продолжал Ваня, скрестив на груди руки и покачивая головою. — Сам знаешь, про что говорю. Я для эвтаго более и
пришел, хотел сказать вам: господь, мол, с вами; я вам не помеха! А насчет,
то есть, злобы либо зависти какой, я ни на нее, ни на тебя никакой злобы не имею; живите только по закону, как богом показано…
Ну, да все равно, теперь
пришел проведать; и
то хорошо…
Старикам и в голову не
приходило, чтобы участь Гришки могла найти такое горячее сочувствие в сердце девушки; к
тому же оба были слишком заняты разговором, чтобы уделить частицу внимания молодым людям.
Мало-помалу, однако ж, бабы наши стали
приходить в себя; бледные лица их, как словно по условленному заранее знаку, выглянули в одно и
то же время из разных углов двора.
Последние слова сына, голос, каким были они произнесены, вырвали из отцовского сердца последнюю надежду и окончательно его сломили. Он закрыл руками лицо, сделал безнадежный жест и безотрадным взглядом окинул Оку, лодки, наконец, дом и площадку. Взгляд его остановился на жене… Первая мысль старушки, после
того как прошел страх, была отыскать Ванюшу, который не
пришел к завтраку.
— Шутка, трое суток маковой росинки во рту не было! — продолжала старушка, которую всего более озадачивало это обстоятельство, служащее всегда в простонародье несомненным признаком какого-нибудь страшного недуга. — С
той вот самой поры, как
пришел… провожал нашего Ван…
— Эвона? Да это
тот самый мужик, которого я утром встрел! — воскликнул он, указывая Глебу на пьяного. — Ведь вот, подумаешь, Глеб Савиныч, зачем его сюда притащило. Я его знаю: он к нам молоть ездил; самый беднеющий мужик, сказывают, десятеро ребят!
Пришел за десять верст да прямо в кабак, выпил сразу два штофа, тут и лег… Подсоби-ка поднять; хошь голову-то прислоним к завалинке, а
то, пожалуй, в тесноте-то не увидят — раздавят… подсоби…
— Не замай его, — сурово возразил рыбак, — зачем
пришел,
то и найдет. Скотина — и
та пригодна к делу, а этот кому нужен? Ни людям, ни своим; может статься, еще в тяготу семье… Оставь. Ступай! — заключил он, перешагнув через пьяного мужика, как через чужое бревно.
Старик, казалось, мало уже заботился о
том, что Гришка будет находиться в таком близком соседстве с озером дедушки Кондратия; такая мысль не могла даже
прийти ему в голову: после происшествия со старшими, непокорными сыновьями, после разлуки с Ванюшей мысли старого Глеба как словно окутались темным, мрачным облаком, которое заслоняло от него мелочи повседневной жизни.
— Полно, так ли? — вымолвил рыбак, устремляя недоверчивые глаза на приемыша и потом машинально, как словно по привычке, перенося их в
ту сторону, где располагалось маленькое озеро. — Коли не
приходил, мое будет дело; ну, а коли был, да ты просмотрел, заместо
того чтобы ждать его, как я наказывал, рыскал где ни на есть по берегу — тогда что?
— Знамо, здорово… Не о
том речь, не
тот, примерно, наш разговор был — вот что! Сказывал, на другой день
придешь; а где он,
тот день-то?.. Парня нарочно посылал; прождал все утро; время только напрасно прошло…
Там, как зима
придет, он и сам держать его не станет: пригонит к
тому времени, чтобы работник гроша ему не был должен, и даст ему пачпорт: проваливай куда хочешь.
— Да, из твоего дома, — продолжал между
тем старик. — Жил я о сю пору счастливо, никакого лиха не чая, жил, ничего такого и в мыслях у меня не было; наказал, видно, господь за тяжкие грехи мои! И ничего худого не примечал я за ними. Бывало, твой парень Ваня
придет ко мне либо Гришка — ничего за ними не видел. Верил им, словно детям своим. То-то вот наша-то стариковская слабость! Наказал меня создатель, горько наказал. Обманула меня… моя дочка, Глеб Савиныч!
С первых же слов тетушка Анна
пришла в неописанное волнение; она всплескивала руками, мотала головою, охала и стонала в одно и
то же время.
Не знаю, подозревал ли дядя Кондратий мысли своего зятя, но сидел он также пригорюнясь на почетном своем месте; всего вернее, он не успел еще опомниться после прощанья с Дуней — слабое стариковское сердце не успело еще отдохнуть после потрясения утра; он думал о
том, что
пришло наконец времечко распрощаться с дочкой!
В Комареве и
то звали намедни: «
Приходи, говорят, Захар, уважим!..» Да вряд ли останусь; прискучили мне ваши места…
— Да ты мне только скажи, болезная, на ушко шепни — шепни на ушко, с чего вышло такое? — приставала старушка, поправляя
то и дело головной платок, который от суеты и быстрых движений поминутно сваливался ей на глаза. — Ты, болезная, не убивайся так-то, скажи только… на ушко шепни… А-и! А-и! Христос с тобой!.. С мужем, что ли, вышло у вас что неладно?.. И
то, вишь, он беспутный какой! Плюнь ты на него, касатка! Что крушить-то себя понапрасну? Полно… Погоди, вот старик
придет: он ему даст!..
— Ну, что ж? Коли наниматься
пришел, можно… Пойдем в избу: там переговорим; к
тому и обедать время, — сказал Глеб, покрякивая и приподымаясь на ноги.
Поди-ка скажи ему, сунься-ка — с чем
пришла, с
тем и уйдешь; ничегохонько-то он в толк не возьмет…
Раз даже
пришел он до
того хмелен, что начал шуметь и разбудил тетушку Анну, спавшую с молодыми в смежной клетушке.
Глеб
пришел все-таки к
тому заключению, что надо дать напрягай Гришке и Захару.
Губи себя сам, коли
пришла такая охота, жизнь тебе недорога: дображничаешь до сумы; дойдешь, может статься, и до
того — кандалы набьют, дарового хлебца отведаешь, узнаешь, примерно, в каких местах остроги стоят!..
Да я, примерно, не о
том говорю, рази я говорю:
приходи, дядя, ко мне даром хлеб есть — рази я это говорю? — перебил Глеб.
С чем
пришел — пустой был кувшин — с
тем и уйдешь!
— Самую что ни на есть мелкую пташку, и
ту не оставляет господь без призрения, Глеб Савиныч, и об
той заботится творец милосердный! Много рассыпал он по земле всякого жита, много зерен на полях и дорогах! Немало также и добрых людей посылает господь на помощь ближнему неимущему!.. Тогда… тогда к тебе
приду, Глеб Савиныч!
Придет зима, лежать-то и
то наскучит…
— Было точно целковых два, как расчелся с хозяином; все вышли:
то да се. Слушай, Гриша, ты знаешь, каков я есть такой! — подхватил вдруг Захар решительным тоном. — Уж сослужу службу — одно говорю, слышь, заслужу! Теперь возьми ты: звал ребят,
придут — угостить надо: как же без денег-то? Никаким манером нельзя. Ведь Герасим в долг не поверит — право, жид, не поверит; надо как-нибудь перевернуться, а уж насчет себя одно скажу: заслужу тебе!
— То-то и есть, нету. Тогда бы и разговору не было: бери, да и все тут; что мое,
то твое: это все единственно… Воля твоя, Гриша, надо добыть:
придут ребята — как же? Не годится, брат, осмеют, осрамишься… Да что тебе! Не искать стать! Взял, да и баста! Свое берешь, не чужое! Сам говоришь, тебе все предоставил: таким манером это все единственно.
— Тихо можно обделать, никто даже ни… ни… не ворохнется. И
то сказать, рази воры какие
пришли? Чего им полошиться-то?..
Пришел, взял, да и баста; свое добро взял, не чужое… Ты не воровать
пришел… Смотри, брат, тебя бы не обворовали.
Пойдем, Гришуха:
того и смотри,
придут ребята.
То, чего она так боялась, произошло скорее, чем можно было ожидать. На пятые сутки Гришка
пришел домой в сопровождении Захара. Оба были шибко навеселе.
Остановить Гришку не было никакой возможности. Попросить об этом сосновских родственников — не поможет. Пожалуй, хуже еще: назло задурит, как проведает! Прибегнуть к сосновским властям, к сотскому, например… Но у сотского и без
того много своего дела. Впрочем, мысль о сотском не
приходила даже в слабую голову старушки.
— Да
то же, что тише;
приходи завтра — нонче нельзя, — возразил Герасим, которым снова овладели вялость и сонливость, как только окончилась сделка.
— Нет, вишь ты,
пришли это они с нашими ребятами…
те остались дома, а эти в Сосновку
пришли; они все рассказали…
— Ну, слава
те господи! — вымолвил, перекрестившись, старик. — Пришли-таки в дом свой! Все пойдет, стало, порядком! Люди немалые, степенные… слава
те господи!
— Петруша, касатик… выслушай меня! — воскликнула она, между
тем как старик стоял подле дочери с поникшею головою и старался
прийти в себя. — Я уж сказывала тебе — слышь, я сказывала, мать родная, — не кто другой. Неужто злодейка я вам досталась! — подхватила Анна. — Поклепали тебе на него, родной, злые люди поклепали: он, батюшка, ни в чем не причастен, и дочка его.
— И
то, касатушка, я-то… горе, горе, подумаешь… о-охо-хо; а раздумаешь: будь воля божия!.. — заключила старушка, которая так же скоро утешалась, как скоро
приходила в отчаяние.
Когда они
пришли в Болотово, начинало уже смеркаться. Но сумерки замедлялись огненною багровою зарею, которая медленно потухала на западе. Надо было ждать холодной ясной ночи. Небо очистилось уже от облаков: кое-где начинали мигать звезды. На востоке, в туманном горизонте, чуть-чуть разгоралось другое зарево:
то был месяц, светлый лик которого не суждено уже было видеть Григорию… Но месяц еще не показывался.