Неточные совпадения
К тому же дядя Аким ясно, кажется, объяснил Глебу и Василию, что трудился над скворечницей единственно с тем,
чтобы потешить ребятишек; но ему как словно не давали веры и все-таки продолжали потешаться.
Ширина больших рек действительно обманывает глаз.
Так бы вот, кажется, и переплыл; а между тем стоит только показаться барке на поверхности воды или человеку на противоположном берегу,
чтобы понять всю огромность водяного пространства: барка кажется щепкой, голос человека чуть слышным звуком достигает слуха.
— Пустое самое дело! — глубокомысленно заметил рассудительный шерстобит, но
так, однако ж,
чтобы не мог расслышать этого необразованный Нефед.
Старый рыбак не подозревал только,
чтобы очередь пришла
так скоро; неожиданность известия, как и следует ожидать, смутила несколько старика, который, между прочим, давно уже обдумал все обстоятельства и сделал свои распоряжения.
Трудно предположить,
чтобы крепкая душа Глеба
так легко могла поддаться какому-нибудь горестному чувству.
Наступило наконец
так давно,
так нетерпеливо ожидаемое половодье; наступила наконец минута, столько же радостная для рыбака, как первый теплый весенний день для пахаря; спешит он на поле и, приложив руку свою к глазам,
чтобы защитить их от золотых лучей восходящего солнца, осматривает с веселым выражением тучные изумрудно-зеленые стебельки озимого хлеба, покрывающие землю…
— Коли за себя говоришь, ладно! О тебе и речь нейдет. А вот у тебя, примерно, дочка молодая, об ней, примерно, и говорится: было бы у ней денег много, нашила бы себе наряду всякого, прикрас всяких… вестимо, дело девичье, молодое; ведь вот также и о приданом думать надо… Не то
чтобы, примерно, приданое надыть: возьмут ее и без этого, а
так, себя потешить; девка-то уж на возрасте: нет-нет да и замуж пора выдавать!..
Старикам и в голову не приходило,
чтобы участь Гришки могла найти
такое горячее сочувствие в сердце девушки; к тому же оба были слишком заняты разговором,
чтобы уделить частицу внимания молодым людям.
Живя почти исключительно материальной, плотской жизнью, простолюдин срастается,
так сказать, с каждым предметом, его окружающим, с каждым бревном своей лачуги; он в ней родился, в ней прожил безвыходно свой век; ни одна мысль не увлекала его за предел родной избы: напротив, все мысли его стремились к тому только,
чтобы не покидать родного крова.
— Полно,
так ли? — вымолвил рыбак, устремляя недоверчивые глаза на приемыша и потом машинально, как словно по привычке, перенося их в ту сторону, где располагалось маленькое озеро. — Коли не приходил, мое будет дело; ну, а коли был, да ты просмотрел, заместо того
чтобы ждать его, как я наказывал, рыскал где ни на есть по берегу — тогда что?
Во все продолжение этого дня Глеб был сумрачен, хотя работал за четверых; ни разу не обратился он к приемышу. Он не то
чтобы сердился на парня, — сердиться пока еще было не за что, — но смотрел на него с видом тайного, невольного упрека, который доказывал присутствие
такого чувства в душе старого рыбака.
Приемыш, с своей стороны, выбивался из сил,
чтобы заслужить
такое лестное расположение.
Хотя Глеб коротко ознакомился теперь с истинным горем —
таким горем, которое не имело уже ничего общего с неудачами и невзгодами по части промысла или хозяйства, он никак не предполагал,
чтобы другой человек, и тем менее сосед, мог испытать что-нибудь подобное.
Эта же молодая и попрощалась-то совсем не
так, как другие девки: как повалилась спервака отцу в ноги,
так тут и осталась, и не то
чтобы причитала, как водится по обычаю, — слова не вымолвит, только убивается; взвыла на весь двор, на всю избу, ухватила старика своего за ноги, насилу отняли: водой отливали!
Каждый раз, как который-нибудь из присутствующих обращал на него масленые, слипавшиеся глаза и, приподняв стакан, восклицал: «О-ох, горько!», давая знать этим,
чтобы молодые поцеловались и подсластили
таким образом вино, — в чертах Гришки проглядывало выражение досадливого принуждения.
Напекли, наварили: не бросать же теперь — ешьте во здравие!..»
Так заключал всегда почти Глеб, который, вообще говоря, был слишком расчетливый и деловой хозяин, слишком строгий и несообщительный старик,
чтобы жаловать гостей и пирушки.
Женитьба приемыша не произвела почти никакого изменения в хозяйстве рыбака. Порядок, заведенный Глебом тридцать лет назад, без всякого сомнения, не мог пошатнуться от
такой маловажной причины. Вообще говоря, в крестьянском быту сноха занимает довольно жалкую роль, особенно в первое время. Нужны какие-нибудь особенные благоприятные обстоятельства или с ее стороны, или со стороны мужниной родни,
чтобы житье ее в доме разнилось от житья простой работницы.
С
такими мыслями и чувствами покинул он луговой берег и переехал Оку. Когда Гришка обернулся,
чтобы привязать челнок, глаза его встретили жену. Она стояла, прислонившись к большой лодке, и, по-видимому, ждала его.
Сначатия-то как словно не
так,
чтобы совсем ладно повела себя, а теперь, грех сказать, попрекнуть нечем!.
Скромность Захара заставляла его устроивать всегда
таким образом,
чтобы все эти ухаживания и угождения оставались тайною для домашних и были известны одной только молодице.
— Ну, что ты, полоумный! Драться, что ли, захотел! Я рази к тому говорю… Ничего не возьмешь, хуже будет… Полно тебе, — сказал Захар, — я, примерно, говорю, надо не вдруг, исподволь… Переговори, сначатия постращай,
таким манером, а не то
чтобы кулаками. Баба смирная: ей и того довольно — будет страх иметь!.. Она пошла на это не по злобе:
так, может статься, тебя вечор запужалась…
—
Так вот ты какими делами промышляешь! — вскричал старик задыхающимся голосом. — Мало того, парня погубил, совратил его с пути, научил пьянствовать, втравил в распутство всякое, теперь польстился на жену его! Хочешь посрамить всю семью мою! Всех нас, как злодей, опутать хочешь!.. Вон из моего дому, тварь ты этакая! Вон!
Чтобы духу твоего здесь не было! Вон! — промолвил старик, замахиваясь кулаком.
Нельзя сказать,
чтобы цель, управлявшая в этом случае Глебом, основывалась исключительно на одном расчете, нельзя сказать опять-таки, что расчет не входил в состав убеждений Глеба.
«Что это, прости господи! — ни себе, ни людям!» — думал Глеб, который никак не мог взять в толк причины отказов старика; он не понимал ее точно
так же, как не понимал,
чтобы смерть жены могла заставить дедушку Кондратия наложить на себя обещание вечного поста.
— Что за напасть
такая! Точно, право, крыша солгала — на спину обвалялась — не разогнешь никак; инда дух захватило… С чего бы так-то? Кажись, не пуще
чтобы отощал; в хлебе недостатка не вижу; ем, примерно, вволю… — говорил Глеб, покрякивая на своей печке, между тем как тетушка Анна подкладывала ему под голову свернутый полушубок.
— Нет, теперь недосуг, — отвечал Глеб, с трудом приподнимаясь на локоть и переваливаясь на другой бок, — схожу опосля: работу порешить надо. И не то
чтобы уж очень прихватило… авось и
так сойдет. Встану завтра, промнусь, легче будет…
Кабак находился, как уже известно, у околицы. Гришке пришлось, следовательно, повторить свое путешествие по Комареву. Конец был порядочный, и прогулка сама по себе не представляла большого удовольствия, особенно в ночное время. Грязь и лужи покрывали улицы. Хворост, брошенный
так только, для проформы, в глубокие ямы, наполненные грязной жижей, обманывал ногу. Нужно было иметь кошачьи глаза и кошачью легкость,
чтобы выйти невредимым из этой топи.
Самый верный способ сделаться лихим и выиграть во мнении
таких товарищей заключается в том,
чтобы выпивать с ними одинаковое число стаканов.
— Как же быть-то? Придется ведь лезть через крышу, когда
так… потому хуже, если услышат… не драться же с ними. Все дело спортим. Надо как-нибудь
так,
чтобы не догадались… Подумают, не оставил старик денег — да и все тут. Ну, пойдем: начали — кончать, значит, надо! — проговорил Захар, ободряя товарища.
Море было далеко — верст за восемьсот, или даже за целую тысячу отстояло море, — но буря ревела с
такой силой, что не было никакой возможности представить себе,
чтобы находилось на земле хотя одно место, где бы светило солнце и раскидывалось голубое, ясное небо.
Привязав челнок к лодке, Захар и Гришка ловко перебрались в нее; из лодки перешли они на плоты и стали пробираться к берегу, придерживаясь руками за бревна и связи,
чтобы не скатиться в воду, которая с диким ревом набегала на плоты, страшно сшибала их друг с другом и накренивала их
так сильно, что часто одна половина бревен подымалась на значительную высоту, тогда как другая глубоко уходила в волны.