Неточные совпадения
«Вот, —
говорил он, строго и хорошо, — вот
люди, которые работали на всех вас, и вы позаботились
о них, чтобы им стало легко в этот день, лучший день их жизни.
— Но рядом со всем этим он замечал, что каждый раз, когда ему приходится
говорить о позорной современности,
о том, как она угнетает
человека, искажая его тело, его душу, когда он рисовал картины жизни в будущем, где
человек станет внешне и внутренне свободен, — он видел ее перед собою другой: она слушала его речи с гневом сильной и умной женщины, знающей тяжесть цепей жизни, с доверчивой жадностью ребенка, который слышит волшебную сказку, и эта сказка в ладу с его, тоже волшебно сложной, душою.
И всё пламеннее он
говорил ей
о необходимости неустанной борьбы за освобождение
человека, — народа, человечества — из старых цепей, ржавчина которых въелась в души и отемняет, отравляет их.
— Он
говорил о настоящем, мстительно перечисляя всё, что губит нас, против чего он будет всегда бороться, что надо вышвырнуть вон из жизни
людей, как темные, грязные, изношенные лохмотья.
— Он не верит в свою победу, убежден, что,
говоря ему — «ты прав!» — она лгала, чтобы утешить его. Его жена думает так же, оба они любовно чтят память
о ней, и эта тяжелая история гибели хорошего
человека, возбуждая их силы желанием отомстить за него, придает их совместной работе неутомимость и особенный, широкий, красивый характер.
Но иностранцы, гонимые скукой, шатались повсюду, заглядывали во все дворы и, конечно, заглянули и к ней: она была дома, она видела гримасы брезгливости и отвращения на сытых лицах этих праздных
людей, слышала, как они
говорили о ее сыне, кривя губы и прищурив глаза. Особенно ударили ее в сердце несколько слов, сказанных презрительно, враждебно, с явным торжеством.
Все молчали, никто ни
о чем не спрашивал ее, хотя, быть может, многим хотелось поздравить ее — она освободилась от рабства, — сказать ей утешительное слово — она потеряла сына, но — все молчали. Иногда
люди понимают, что не обо всем можно
говорить до конца.
— И, рассказав мне всё, что знал
о работе, отец стал
говорить о том, как надо жить с
людьми.
И вот к нему ходят вежливые, холодные
люди, они что-то изъясняют, спрашивают, а он равнодушно сознается им, что не понимает наук, и холодно смотрит куда-то через учителей, думая
о своем. Всем ясно, что его мысли направлены мимо обычного, он мало
говорит, но иногда ставит странные вопросы...
— Нет ни мудрых волшебников, ни добрых фей, есть только
люди, одни — злые, другие — глупые, а всё, что
говорят о добре, — это сказка! Но я хочу, чтобы сказка была действительностью. Помнишь, ты сказала: «В богатом доме всё должно быть красиво или умно»? В богатом городе тоже должно быть всё красиво. Я покупаю землю за городом и буду строить там дом для себя и уродов, подобных мне, я выведу их из этого города, где им слишком тяжело жить, а таким, как ты, неприятно смотреть на них…
Рыжий, захлебываясь словами, всё время
говорил о чем-то на ухо
человеку с бакенбардами, точно отвечал учителю, хорошо зная урок и гордясь этим. Его слушателю было щекотно и любопытно, он легонько качал головою из стороны в сторону, и на его плоском лице рот зиял, точно щель на рассохшейся доске. Иногда ему хотелось сказать что-то, он начинал странным, мохнатым голосом...
Только один преподобный архиепископ Коцци решился поднять голос против несчастной: он не хотел верить в ее чистоту,
говорил о необходимости поддерживать в народе старинные традиции, предупреждал
людей, чтобы они не впадали в ошибку, допущенную греками, которые оправдали Фрину, [Фрина — греческая гетера, натурщица скульптора Праксителя (IV в. до н. э.).
Так и заснул навсегда для земли
человек, плененный морем; он и женщин любил, точно сквозь сон, недолго и молча, умея
говорить с ними лишь
о том, что знал, —
о рыбе и кораллах, об игре волн, капризах ветра и больших кораблях, которые уходят в неведомые моря; был он кроток на земле, ходил по ней осторожно, недоверчиво и молчал с
людьми, как рыба, поглядывая во все глаза зорким взглядом
человека, привыкшего смотреть в изменчивые глубины и не верить им, а в море он становился тихо весел, внимателен к товарищам и ловок, точно дельфин.
Он пошел к русскому синьору,
о котором
говорили, что это добрый и честный
человек. Пришел, сел у койки, на которой тот медленно умирал, и спросил его...
И слабеньким своим голосом он долго
говорил Чекко
о том, что затеяно в жизни ее честными
людьми,
о том, как они хотят победить нищету, глупость и всё то, страшное и злое, что рождается глупостью и нищетой…
Пепе не любит немцев, он живет идеями и настроениями улицы, площади и темных лавочек, где свои
люди пьют вино, играют в карты и, читая газеты,
говорят о политике.
Взрослые
люди говорят о мальчике...
Траурная музыка гулко бьет в окна домов, вздрагивают стекла,
люди негромко
говорят о чем-то, но все звуки стираются глухим шарканьем тысяч ног
о камни мостовой, — тверды камни под ногами, а земля кажется непрочной, тесно на ней, густо пахнет
человеком, и невольно смотришь вверх, где в туманном небе неярко блестят звезды.
Неточные совпадения
Стародум. Мне очень приятно быть знакому с
человеком ваших качеств. Дядя ваш мне
о вас
говорил. Он отдает вам всю справедливость. Особливые достоинствы…
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича
о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или,
говоря другими словами, Фердыщенко понял, что ежели
человек начинает издалека заводить речь
о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.
Человек он был чувствительный, и когда
говорил о взаимных отношениях двух полов, то краснел.
— Конституция, доложу я вам, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, —
говорил он купчихе Распоповой, — вовсе не такое уж пугало, как
люди несмысленные
о сем полагают. Смысл каждой конституции таков: всякий в дому своем благополучно да почивает! Что же тут, спрашиваю я вас, сударыня моя, страшного или презорного? [Презорный — презирающий правила или законы.]
Так, например, при Негодяеве упоминается
о некоем дворянском сыне Ивашке Фарафонтьеве, который был посажен на цепь за то, что
говорил хульные слова, а слова те в том состояли, что"всем-де
людям в еде равная потреба настоит, и кто-де ест много, пускай делится с тем, кто ест мало"."И, сидя на цепи, Ивашка умре", — прибавляет летописец.