В то время как мы ждали ее, мы много и по душе говорили со Степаном. Он мне сознался, что сильно пьет, что его неудержимо тянет к вину, что иногда в бараке он не мог преодолеть искушения и пил спирт из спиртовки. С любопытством спрашивал меня, зачем я так
убивался на работе, когда начальство за мною не смотрело… А я спрашивал:
Неточные совпадения
— Ломаный я человек, родитель, — отвечал Артем без запинки. — Ты думаешь, мне это приятно без дела слоняться? Может, я в другой раз и жисти своей не рад… Поработаю — спина отымается, руки заболят, ноги точно чужие сделаются. Завидно
на других глядеть, как добрые люди над
работой убиваются.
Потом он спрашивал себя: а зачем ему надо было лезть из своего подвала в этот котел кипящий? И недоумевал. Но все эти думы вращались где-то глубоко в нём, они были как бы отгорожены от прямого влияния
на его
работу тем напряжённым вниманием, с которым он относился к действиям врачебного персонала. Он никогда не видал, чтоб в каком-нибудь труде люди
убивались так, как они
убиваются тут, и не раз подумал, глядя
на утомлённые лица докторов и студентов, что все эти люди — воистину, не даром деньги получают!
Первые годы Островский приписывал свои неудачи случайности и, глядя
на необыкновенно буйные урожаи, все ждал, что один год сразу поставит его
на ноги. И он
убивался над
работой, голодал, заставил голодать жену и ребенка, все расширяя свои запашки… В этом году лето опять дало одну солому, а осенью измученная горем жена умерла от цинги.
Но если она не
убьется, ей только два выхода: или она пойдет и повезет, и увидит, что тяжесть не велика и езда не мука, а радость, или отобьется от рук, и тогда хозяин сведет ее
на рушильное колесо, привяжет арканом к стене, колесо завертится под ней, и она будет ходить в темноте
на одном месте, страдая, но ее силы не пропадут даром: она сделает свою невольную
работу, и закон исполнится и
на ней.