Неточные совпадения
До этого
дня мальчик почти никогда
не беседовал с ним так хорошо, и теперь
у него сразу возникло желание спросить большого рыжего человека о множестве вещей. Между прочим, ему казалось, что отец неверно объяснил появление огня — уж очень просто!
— Хорош солдат — железо, прямо сказать! Работе — друг, а
не то, что как все
у нас: пришёл, алтын сорвал, будто сук сломал, дерево сохнет, а он и
не охнет! Говорил он про тебя намедни, что ты к
делу хорошо будто пригляделся. Я ему верю. Ему во всём верить можно: язык свихнёт, а
не соврёт!
— Ну, лежит он, — барабанил Пушкарь, — а она
день и мочь около него. Парень хоть и прихворнул, а здоровье
у него отцово. Да и повадки, видно, тоже твои. Сказано: хозяйский сын,
не поспоришь с ним…
Так прошло четыре тёмных, дождливых
дня, на третий — удар повторился, а ранним утром пятого
дня грузный, рыжий Савелий Кожемякин помер, и минуту смерти его никто
не видал. Монахиня, сидевшая
у постели, вышла в кухню пить чай, пришёл Пушкарь сменить её; старик лежал, спрятав голову под подушку.
…В базарные
дни Кожемякин ходил по Торговой площади, прислушиваясь к спорам горожан с деревенскими. Мужики были коренастые, бородатые, точно пенья, обросшие мохом; мещанство рядом с ними казалось мелким и суетливым, подобно крысам
у конуры цепного пса. Большинство мещан
не скрывало своего пренебрежения к деревенским, и лишь немногие разговаривали с ними притворно ласково. Часто говорилось...
— Ты
не бойся! — глумится он. — Я
не до смерти тебя, я те нос на ухо посажу, только и всего
дела! Ты води руками, будто тесто месишь али мух ловишь, а я подожду, пока
не озяб. Экой
у тебя кулак-от! С полпуда, чай, весу? Каково-то будет жене твоей!
— Глухо
у вас! — молвила женщина, тоже вздыхая, и начала рассказывать, как она, остановясь на постоялом дворе, четыре
дня ходила по городу в поисках квартиры и
не могла найти ни одной. Везде её встречали обидно грубо и подозрительно, расспрашивали, кто она, откуда, зачем приехала, что хочет делать, где муж?
— Дурному всяк поверит! Народ
у нас злой, всё может быть. А кто она — это
дело не наше. Нам — одно: живи незаметно, как мы живём, вот вся задача!
Весь город знал, что в монастыре балуют; сам исправник Ногайцев говорил выпивши, будто ему известна монахиня,
у которой груди на редкость неровные: одна весит пять фунтов, а другая шесть с четвертью. Но ведь «
не согрешив,
не покаешься,
не покаявшись —
не спасёшься», балуют — за себя, а молятся
день и ночь — за весь мир.
Хворала она недель пять, и это время было его праздником. Почти каждый
день он приходил справляться о её здоровье и засиживался в тесной комнатке
у ног женщины до поры, пока
не замечал, что она устала и
не может говорить.
А хорошо Дроздов рассказывает и любит это
дело. Просто всё
у него и никто
не осуждён, точно он про мёртвых говорит».
— Пей, что
не пьёшь? Нагляделся я, брат! Есть которые, они будто довольны, вопьются в
дело, словно клещ в собаку, и дябят в нём, надуваются. Эти вроде пьяниц,
у них привычка уж, а вдруг и они — запьют или ещё что, — и пошёл камнем под гору!
«Максим меня доедет!» — пригрозил Кожемякин сам себе, тихонько, точно воровать шёл, пробираясь в комнату. Там он сел на привычное место,
у окна в сад, и, сунув голову, как в мешок, в думы о завтрашнем
дне, оцепенел в них, ничего
не понимая, в нарастающем желании спрятаться куда-то глубоко от людей.
— Кто мы есть? Народ, весьма примученный тяжёлою жизнью, ничем
не вооружённый, голенький, сиротский, испуганный народ, азбучно говоря! Родства своего
не помним, наследства никакого
не ожидаем, живём вполне безнадёжно,
день да ночь — сутки прочь, и все — авось, небось да как-нибудь — верно? Конечно — жизнь каторжная, скажем даже — анафемская жизнь! Но — однакоже и лентяи ведь и лежебоки, а? Ведь этого
у нас
не отнимешь,
не скроешь, так ли?
Кожемякин тревожно задумался: незадолго перед этим он — точно слепой в яму — свалился в объятия Марфы Посуловой. Мясник всё настойчивее навязывался на знакомство, Матвей Савельев,
не умея отказать, изредка заходил к нему, но почти каждый раз случалось так, что Посулов уходил куда-то по неожиданно спешному
делу, а гость волей-неволей оставался с Марфой. Он знал, что Шкалик яростно играет в карты и
дела его расстроены, несколько раз Посулов брал
у него денег, обещая отдать вскорости, и —
не отдавал.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да что? мне нет никакого
дела до них. (В размышлении.)Я
не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы
не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но
у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что
у меня нет ни копейки.
Хлестаков. Нет, я
не хочу! Вот еще! мне какое
дело? Оттого, что
у вас жена и дети, я должен идти в тюрьму, вот прекрасно!
«Парома
не докличешься // До солнца! перевозчики // И днем-то трусу празднуют, // Паром
у них худой, // Пожди!
По осени
у старого // Какая-то глубокая // На шее рана сделалась, // Он трудно умирал: // Сто
дней не ел; хирел да сох, // Сам над собой подтрунивал: // —
Не правда ли, Матренушка, // На комара корёжского // Костлявый я похож?
Чуть
дело не разладилось. // Да Климка Лавин выручил: // «А вы бурмистром сделайте // Меня! Я удовольствую // И старика, и вас. // Бог приберет Последыша // Скоренько, а
у вотчины // Останутся луга. // Так будем мы начальствовать, // Такие мы строжайшие // Порядки заведем, // Что надорвет животики // Вся вотчина… Увидите!»