Неподалёку от Кожемякина, на песке, прикрытый дерюгой, лежал вверх лицом Тиунов, красная впадина на месте правого глаза смотрела прямо в небо, левый был плотно и сердито прикрыт бровью, капли пота,
как слёзы, обливали напряжённое лицо, он жевал губами, точно и во сне всё говорил.
Неточные совпадения
Когда она напевала эту песнь — её чёрные, добрые глазки блестели мелкими,
как жемчужинки на ризе иконы,
слезами.
Отец,
как бы не касаясь пола, доплыл до Палаги и ударился прочь от неё, чётко и громко выбивая дробь каблуками кимряцких сапог. Тогда и Палага, уперев руки в крутые бёдра, боком пошла за ним, поводя бровями и
как будто удивляясь чему-то, а в глазах её всё ещё блестели
слёзы.
Глаза её, поднятые вверх, налились
слезами,
как цветы росой, а лицо исказилось в судороге душевной боли.
И замолчал,
как ушибленный по голове чем-то тяжёлым: опираясь спиною о край стола, отец забросил левую руку назад и царапал стол ногтями, показывая сыну толстый, тёмный язык. Левая нога шаркала по полу,
как бы ища опоры, рука тяжело повисла, пальцы её жалобно сложились горсточкой, точно у нищего, правый глаз, мутно-красный и словно мёртвый, полно налился кровью и
слезой, а в левом горел зелёный огонь. Судорожно дёргая углом рта, старик надувал щёку и пыхтел...
Солдат ещё более обуглился, седые волосы на щеках и подбородке торчали,
как иглы ежа, и лицо стало сумрачно строгим. Едва мерцали маленькие глаза, залитые смертною
слезою, пальцы правой руки, сложенные в крестное знамение, неподвижно легли на сердце.
И снова в груди поднималось необоримое желание обнять и целовать её,
как Палагу, и чтобы она благодарно плакала,
как та, и говорила сквозь
слёзы...
Когда он впервые рассказал ей о своем грехе с Палагой и о том,
как отец убил мачеху, — он заметил, что женщина слушала его жадно,
как никогда ещё, глаза её блестели тёмным огнём и лицо поминутно изменялось. И вдруг по скорбному лицу покатились
слёзы, а голова медленно опустилась, точно кто-то силою согнул шею человека против воли его.
Матвей почувствовал, что по лицу его тяжело текут
слёзы, одна, холодная, попала в рот, и её солоноватый вкус вызвал у него желание завыть,
как воют волки.
«Никогда я на женщину руки не поднимал, — уж
какие были те, и Дунька, и Сашка… разве эта — ровня им! А замучил бы! Милая, пала ты мне на душу молоньей — и сожгла! Побить бы, а после — в ногах валяться, —
слёзы бы твои пил! Вот еду к Мокею Чапунову, нехорошему человеку, снохачу. Зажгу теперь себя со всех концов — на кой я леший нужен!»
Отца Виталья вспомнил,
как он его поучал, и — хоть татарин, а пожалел человека до
слёз.
Не раз на глаза навёртывались
слёзы; снимая пальцем капельку влаги, он, надув губы, сначала рассматривал её на свет, потом отирал палец о рубаху, точно давил
слезу. Город молчал, он
как бы растаял в зное, и не было его; лишь изредка по улице тихо, нерешительно шаркали чьи-то шаги, — должно быть, проходили в поисках милостыни мужики, очумевшие от голода и опьяняющей жары.
Он стал беспомощен,
как ребёнок, заговорил о чём-то непонятном и вскоре ушёл, до
слёз жалкий, подобный бездомному бродяге, в своей старенькой, измятой шляпе и вытертой по швам, чиненой рясе.
Только старый Хряпов, быстро отирая серыми,
как птичьи лапы, руками обильную
слезу в морщинах щёк, сказал при всех, громко...
— Стойте! — спокойнее и трезвее сказал Бердников, его лицо покрылось,
как слезами, мелким потом и таяло. — Вы не можете сочувствовать распродаже родины, если вы честный, русский человек. Мы сами поднимем ее на ноги, мы, сильные, талантливые, бесстрашные…
Неточные совпадения
Постой! уж скоро странничек // Доскажет быль афонскую, //
Как турка взбунтовавшихся // Монахов в море гнал, //
Как шли покорно иноки // И погибали сотнями — // Услышишь шепот ужаса, // Увидишь ряд испуганных, //
Слезами полных глаз!
Нет великой оборонушки! // Кабы знали вы да ведали, // На кого вы дочь покинули, // Что без вас я выношу? // Ночь —
слезами обливаюся, // День —
как травка пристилаюся… // Я потупленную голову, // Сердце гневное ношу!..
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не
слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: //
Как выли вьюги зимние, //
Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Но летописец недаром предварял события намеками:
слезы бригадировы действительно оказались крокодиловыми, и покаяние его было покаяние аспидово.
Как только миновала опасность, он засел у себя в кабинете и начал рапортовать во все места. Десять часов сряду макал он перо в чернильницу, и чем дальше макал, тем больше становилось оно ядовитым.
Утром помощник градоначальника, сажая капусту, видел,
как обыватели вновь поздравляли друг друга, лобызались и проливали
слезы. Некоторые из них до того осмелились, что даже подходили к нему, хлопали по плечу и в шутку называли свинопасом. Всех этих смельчаков помощник градоначальника, конечно, тогда же записал на бумажку.