Неточные совпадения
—
Этому вопросу нет
места, Иван.
Это — неизбежное столкновение двух привычек мыслить о мире. Привычки
эти издревле
с нами и совершенно непримиримы, они всегда будут разделять людей на идеалистов и материалистов. Кто прав? Материализм — проще, практичнее и оптимистичней, идеализм — красив, но бесплоден. Он — аристократичен, требовательней к человеку. Во всех системах мышления о мире скрыты, более или менее искусно, элементы пессимизма; в идеализме их больше, чем в системе, противостоящей ему.
Немая и мягонькая, точно кошка, жена писателя вечерами непрерывно разливала чай. Каждый год она была беременна, и раньше
это отталкивало Клима от нее, возбуждая в нем чувство брезгливости; он был согласен
с Лидией, которая резко сказала, что в беременных женщинах есть что-то грязное. Но теперь, после того как он увидел ее голые колени и лицо, пьяное от радости,
эта женщина, однообразно ласково улыбавшаяся всем, будила любопытство, в котором уже не было
места брезгливости.
— У них у всех неудачный роман
с историей. История —
это Мессалина, Клим, она любит связи
с молодыми людьми, но — краткие. Не успеет молодое поколение вволю поиграть, помечтать
с нею, как уже на его
место встают новые любовники.
Не хотелось смотреть на людей, было неприятно слышать их голоса, он заранее знал, что скажет мать, Варавка, нерешительный доктор и вот
этот желтолицый, фланелевый человек, сосед по
месту в вагоне, и грязный смазчик
с длинным молотком в руке.
Дома на столе Клим нашел толстое письмо без марок, без адреса,
с краткой на конверте надписью: «К. И. Самгину».
Это брат Дмитрий извещал, что его перевели в Устюг, и просил прислать книг. Письмо было кратко и сухо, а список книг длинен и написан со скучной точностью,
с подробными титулами, указанием издателей, годов и
мест изданий; большинство книг на немецком языке.
Он пытался показать молодежи, что относится к предстоящему торжеству иронически, но
это плохо удавалось ему, он срывался
с тона, ирония уступала
место пафосу.
Макаров бережно усадил его на стул у двери — обычное
место Диомидова в
этой комнате; бутафор утвердил на полу прыгающую ногу и, стряхивая рукой пыль
с головы, сипло зарычал...
Клим Самгин несколько раз смотрел на звонаря и вдруг заметил, что звонарь похож на Дьякона.
С этой минуты он стал думать, что звонарь совершил какое-то преступление и вот — молча кается. Климу захотелось видеть Дьякона на
месте звонаря.
Он вышел в большую комнату,
место детских игр в зимние дни, и долго ходил по ней из угла в угол, думая о том, как легко исчезает из памяти все, кроме того, что тревожит. Где-то живет отец, о котором он никогда не вспоминает, так же, как о брате Дмитрии. А вот о Лидии думается против воли. Было бы не плохо, если б
с нею случилось несчастие, неудачный роман или что-нибудь в
этом роде. Было бы и для нее полезно, если б что-нибудь согнуло ее гордость. Чем она гордится? Не красива. И — не умна.
Пять, шесть раз он посетил уголовное отделение окружного суда. До
этого он никогда еще не был в суде, и хотя редко бывал в церкви, но зал суда вызвал в нем впечатление отдаленного сходства именно
с церковью; стол судей — алтарь, портрет царя — запрестольный образ,
места присяжных и скамья подсудимых — клироса.
— Он нам замечательно рассказывал, прямо — лекции читал о том, сколько сорных трав зря сосет землю, сколько дешевого дерева, ольхи, ветлы, осины, растет бесполезно для нас.
Это, говорит, все паразиты, и надобно их истребить
с корнем. Дескать, там, где растет репей, конский щавель, крапива, там подсолнухи и всякая овощь может расти, а на
месте дерева, которое даже для топлива — плохо, надо сажать поделочное, ценное — дуб, липу, клен. Произрастание, говорит, паразитов неразумно допускать, неэкономично.
— Говорят об
этом вот такие, как Дьякон, люди
с вывихнутыми мозгами, говорят лицемеры и люди трусливые, у которых не хватает сил признать, что в мире, где все основано на соперничестве и борьбе, — сказкам и сентиментальностям
места нет.
— Замечательно — как вы не догадались обо мне тогда, во время студенческой драки? Ведь если б я был простой человек, разве мне дали бы сопровождать вас в полицию?
Это — раз. Опять же и то: живет человек на глазах ваших два года, нигде не служит, все будто бы
места ищет, а — на что живет, на какие средства? И ночей дома не ночует. Простодушные люди вы
с супругой. Даже боязно за вас, честное слово! Анфимьевна — та, наверное, вором считает меня…
— Не буду, Лина, не сердись! Нет, Самгин, ты почувствуй: ведь
это владыки наши будут, а? Скомандуют: по
местам! И все пойдет, как по маслу. Маслице, хи… Ах, милый, давно я тебя не видал! Седеешь? Теперь мы
с тобой по одной тропе пойдем.
Тут Самгин услыхал, что шум рассеялся, разбежался по углам, уступив
место одному мощному и грозному голосу. Углубляя тишину, точно выбросив людей из зала, опустошив его, голос
этот с поразительной отчетливостью произносил знакомые слова, угрожающе раскладывая их по знакомому мотиву. Голос звучал все более мощно, вызывая отрезвляющий холодок в спине Самгина, и вдруг весь зал точно обрушился, разломились стены, приподнялся пол и грянул единодушный, разрушающий крик...
Самгин попросил чаю и, закрыв дверь кабинета, прислушался, — за окном топали и шаркали шаги людей.
Этот непрерывный шум создавал впечатление работы какой-то машины, она выравнивала мостовую, постукивала в стены дома, как будто расширяя улицу. Фонарь против дома был разбит, не горел, — казалось, что дом отодвинулся
с того
места, где стоял.
Затем он вспомнил, как неудобно было лежать в постели рядом
с нею, — она занимала слишком много
места, а кровать узкая. И потом
эта ее манера бережно укладывать груди в лиф…
— Нуте-с, товарищи, теперь
с баррикад уходить не дело, — говорит он, и все слушают его молча, не перебивая. — На обеих баррикадах должно быть тридцать пять, на
этой — двадцать. Прошу на
места.
Клим остался
с таким ощущением, точно он не мог понять, кипятком или холодной водой облили его? Шагая по комнате, он пытался свести все слова, все крики Лютова к одной фразе.
Это — не удавалось, хотя слова «удирай», «уезжай» звучали убедительнее всех других. Он встал у окна, прислонясь лбом к холодному стеклу. На улице было пустынно, только какая-то женщина, согнувшись, ходила по черному кругу на
месте костра, собирая угли в корзинку.
Поцеловав его, она соскочила
с кровати и, погасив свечу, исчезла. После нее остался запах духов и на ночном столике браслет
с красными камешками. Столкнув браслет пальцем в ящик столика, Самгин закурил папиросу, начал приводить в порядок впечатления дня и тотчас убедился, что Дуняша, среди них, занимает ничтожно малое
место. Было даже неловко убедиться в
этом, — он почувствовал необходимость объясниться
с самим собою.
Сереньким днем он шел из окружного суда; ветер бестолково и сердито кружил по улице, точно он искал
места — где спрятаться, дул в лицо, в ухо, в затылок, обрывал последние листья
с деревьев, гонял их по улице вместе
с холодной пылью, прятал под ворота.
Эта бессмысленная игра вызывала неприятные сравнения, и Самгин, наклонив голову, шел быстро.
Он все более определенно чувствовал в жизни Марины нечто таинственное или, по меньшей мере, странное. Странное отмечалось не только в противоречии ее политических и религиозных мнений
с ее деловой жизнью, —
это противоречие не смущало Самгина, утверждая его скептическое отношение к «системам фраз». Но и в делах ее были какие-то темные
места.
— Ты пришел на ногах? — спросила она, переводя
с французского. — Останемся здесь,
это любимое мое
место. Через полчаса — обед, мы успеем поговорить.
Артистически насыщаясь, Тагильский болтал все торопливее, и Самгин не находил
места, куда ткнуть свой ядовитый вопрос, да и сообщение о сотруднике газеты, понизив его злость, снова обострило тревожный интерес к Тагильскому. Он чувствовал, что человек
этот все более сбивает его
с толка.
Он сел, открыл на коленях у себя небольшой ручной чемодан, очень изящный,
с уголками оксидированного серебра. В нем — несессер, в сумке верхней его крышки — дорогой портфель, в портфеле какие-то бумаги, а в одном из его отделений девять сторублевок, он сунул сторублевки во внутренний карман пиджака, а на их
место положил 73 рубля. Все
это он делал машинально, не оценивая: нужно или не нужно делать так? Делал и думал...
— На кой черт надо помнить
это? — Он выхватил из пазухи гранки и высоко взмахнул ими. — Здесь идет речь не о временном союзе
с буржуазией, а о полной, безоговорочной сдаче ей всех позиций критически мыслящей разночинной интеллигенции, — вот как понимает
эту штуку рабочий, приятель мой, эсдек, большевичок… Дунаев. Правильно понимает. «Буржуазия, говорит, свое взяла, у нее конституция есть, а — что выиграла демократия, служилая интеллигенция?
Место приказчика у купцов?»
Это — «соль земли» в приказчики?
— Состязание жуликов. Не зря, брат, московские жулики славятся. Как Варвару нагрели
с этой идиотской закладной, черт их души возьми! Не брезглив я, не злой человек, а все-таки, будь моя власть, я бы половину московских жителей в Сибирь перевез, в Якутку, в Камчатку, вообще — в глухие
места. Пускай там, сукины дети, жрут друг друга — оттуда в Европы никакой вопль не долетит.
В буфете, занятом офицерами, маленький старичок-официант, бритый,
с лицом католического монаха, нашел Самгину
место в углу за столом, прикрытым лавровым деревом, две трети стола были заняты колонками тарелок, на свободном пространстве поставил прибор; делая
это, он сказал, что поезд в Ригу опаздывает и неизвестно, когда придет, станция загромождена эшелонами сибирских солдат, спешно отправляемых на фронт, задержали два санитарных поезда в Петроград.
Холеное, голое лицо
это, покрытое туго натянутой, лоснящейся, лайковой кожей, голубоватой на
месте бороды, наполненное розовой кровью,
с маленьким пухлым ртом,
с верхней губой, капризно вздернутой к маленькому, мягкому носу, ласковые, синеватые глазки и седые, курчавые волосы да и весь облик
этого человека вызывал совершенно определенное впечатление —
это старая женщина в костюме мужчины.